— Страшуся я, что его давно и след простыл, — сказал Чейсхоуп. — Поутру пришли вести, что в Кроссбаскете из печной трубы ни дымка.
— Он не уйдет далеко, — возразил Председатель, — вся округа против него. А вы, мистер Семпилл, что скажете по этому поводу? Ведали ли вы, кто скрывается под личиной сего Марка Риддела?
— Я знал, что это воин Монтроза. Но какое значение имеет прошлое, когда человек исполняет свой христианский долг?
— Христианский долг! — Лицо Председателя побагровело от гнева. — Как у вас язык поворачивается, сэр! Изгонять людей из жилищ и тревожить умирающих из-за прихоти неразумной — это христианский долг? Да и товарища вы нашли себе под стать. Известно мне, что причина всех бедствий, постигших Вудили, в вас, и в вашей самонадеянности, и в ваших слабостях и сомнительных ценностях. На вашей совести, сэр, все эти смерти и страдания, выпавшие на долю прихода.
Он усилием воли умерил ярость и продолжил спокойнее:
— По основным пунктам этого обвинения даже не нужно вызывать свидетелей: обвиняемый сам все подтверждает. Итак, Дэвид Семпилл, не столь давно рукоположенный священник прихода Вудили, признает себя виновным в тяжком грехе сговора и пособничества официально объявленным врагам Церкви Шотландии. Под ложным предлогом действий во имя милосердия, коим Сатана нередко обманывает человеческий род, он приютил того, чьи руки обагрены кровью праведников, и пытался препятствовать поиску и осуждению этого дьявола во плоти. Но и этим дело не кончилось: он сам выдал суть свою, продолжив близкое общение с нечестивцами. Я умалчиваю об иных его проступках и прегрешениях, как то: грубое, нехристианское обращение с паствой, недостаток рассудительности, неустойчивость в вере; да назови я его еретиком, я не был бы далек от истины. Я говорю лишь о сути обвинения, о грехе, и он не только подтверждает его совершение, но и упорствует в нем.
Мистер Мёрхед скривил рот, слушатели одобрительно зашумели.
— Но милосердие всегда полезно сочетать со справедливым суждением, — продолжил Председатель. — Наш брат юн и, без сомнения, введен в заблуждение пагубным влиянием и чрезмерно глубоким интересом к мирским учениям.
Никогда не поздно покаяться, наша Церковь милосердна к кающимся грешникам. Ежели он признается во всех своих грехах, и отречется от них, и осудит их, и будет смиренно молить о прощении оскорбленного Бога, Суд отнесется к нему со всей возможной мягкостью. Конечно, не пойдет и речи о сохранении им места при приходе, но вполне вероятно, что он не будет отлучен от Церкви. Но пусть он не заблуждается насчет того, что ежели он продолжит упорствовать в неповиновении, то не быть ему не только священнослужителем, но и прихожанином в Церкви Христовой.
Его голос звучал гораздо мягче, чем ранее. Да, он желал прежде всего избежать скандала в лоне Церкви, однако не стоит исключать и того, что в душе его была искорка сочувствия к юному и изможденному обвиняемому.
— Я с чистым сердцем признаю себя главным грешником, — сказал Дэвид.
— Тут недостаточно общего признания, — сказал Председатель. — Нужно раскаяться в каждом деянии. Следует говорить о мерзости своей вины во всех перечисленных мною грехах, признать тяжкие ошибки, самому осудить их и лишь потом смиренно ждать нашего решения.
— Ну нет, — ответил Дэвид. — Я никогда не признаю исполнение христианского долга грехом.
И вновь все слушатели будто охнули разом, но теперь в шуме проскальзывали нотки возмущения, словно люди впускали воздух сквозь стиснутые зубы. Председатель закрыл глаза, будто не желая видеть гадостного зрелища. В следующий раз он взглянул на Дэвида, сведя брови, прямой линией пересекшие его широкое лицо.
— Юноша, юноша, — произнес он, — как же вы далеки от Христа. Вы признаете, что грешны, но держитесь за свои грехи, объявляя их благодатью. Вы слепы, вы запутались, у вас нет надежды ни в этом мире, ни в ином. Вас должно изгнать из Земли обетованной.
Он наклонился к Чейсхоупу, тронувшему его за рукав и что-то прошептавшему на ухо.
— Тут мне кое о чем напомнили, — продолжил он. — Этот несчастный виновен не только лишь в бунте против Церкви. Есть еще одно обвинение, о коем я предпочел бы не упоминать, но раз он столь упорствует, я вынужден сделать это. Осенью его не раз видели в Черном лесу в сопровождении женщины, и предполагается — хотя скорее это может быть подтверждено многими свидетелями, — что та же женщина помогала ему в его сомнительных деяниях во время мора. Таким образом, к его грехам перед обществом добавляется и личная похоть. Отвечайте мне, сэр, точно стоите пред Творцом, кем была та женщина и где ее искать?
Но Дэвид едва слышал мистера Мёрхеда, ускользнув от окружающих его мрачных лиц в свой тайный мир. За вопросом последовала тишина, прерванная высоким и дрожащим голосом, пугающим, как трубный глас.
— Она с ангелами на Небесах. — Мистер Фордайс сбросил с плеч плед и встал, подняв руку. Глаза горели на бледном лице. Он заслужил репутацию праведника, и всегда, когда он говорил, остальные замолкали. Вот и сейчас все будто застыли на скамьях — не раздавалось ни звука. Даже Председатель перестал поправлять ленты беффхена, его рука застыла у горла.
— Вы не заставите меня молчать, — продолжил голос. — Женщина, чье имя вы хотите замарать погаными языками, ныне в Раю, у Господа. Я хорошо знал ее. Это Катрин Йестер, что обитала в Калидоне, и никто не сравнился бы с ней в добродетельности и чистоте. Она была нареченной невестой Дэвида Семпилла, и во времена бедствий покидала она безопасное жилище и шла к беднякам в Вудили, совсем как Христос покинул дом Отца во имя искупления грехов людских… Она гораздо лучше нас, и в Новом Иерусалиме она встанет столь близко к Престолу, что я буду счастлив, коли мне удастся хоть краешком глаза узреть ее.
Слова, которые позже начнут передавать друг другу как невероятное богохульство, в ту минуту оказали странное воздействие на слушателей. По залу пробежал шорох: многие отвернулись, словно не выдержав вида пророка. Даже Председатель опустил глаза, но Чейсхоуп с полуулыбкой на губах уставился на говорящего.
— Глупцы, глупцы! — звучал голос. — Я слишком долго молчал из-за немочи телесной. Человек нес вам учение Христово, а вы забросали его каменьями, как евреи изгнали градом камней первомученика Стефана из стен Иерусалима. Молю лишь, дабы он, как Стефан, узрел небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога… Глаголю вам, среди нас есть те, кто будет гореть в Аду за деяния сего дня. Слепцы, слепцы…
Мистер Фордайс задохнулся, лицо раскраснелось от прилива крови, он закачался и упал бы, не успей Дэвид подхватить его. Грозная речь стихла, и собрание начало приходить в себя. Люди перешептывались, Председатель наконец опустил руку и нашел силы заговорить:
