любить его, сколько мне заблагорассудится. И знать, что, каким бы сильным ни было мое чувство, этого всегда будет недостаточно.
Имея дело с Женатиками, я давно завела такую привычку — знать, что я могу себе позволить. Даже с Марком, как я сейчас понимаю, я очень рассчитывала на неуловимость, как на часть его привлекательности. Но Карл? Я не хотела, чтобы он был таким. Или не хотела верить в это сама. Но вся истина в том, что как Мерфи, который вроде бы здесь, хотя на самом деле его нет, так и Карла здесь нет — даже когда он сидит на моей кровати.
— Карл, мне бы очень хотелось тебе верить, но твои истории постоянно меняются. Теперь выясняется, что ты служил в полиции. Ты никогда мне об этом не рассказывал.
— Наверняка рассказывал. Я служил в полиции в Шотландии. Разве ты забыла?
— Нет, не забыла. Когда это было, до того, как ты упал с танка и тебя выгнали из училища, или после?
— Нет, ты все перепутала, меня выгнали из полиции. Это было в Лейте. Ты вспомни, я тебе говорил.
Когда меня охватывает паника, даже тогда я понимаю, что это происходит из-за того, что мое рефлекторное желание узнать его полностью, владеть им целиком наталкивается на осознание, от которого темнеет в глазах: чем больше оговорок с его стороны, тем меньше я о нем узнаю. Да и надо ли мне это вообще? Что бы Карл ни хотел мне дать, он не может подарить мне себя. Он не может сложить правду в пакет из бутика и торжественно вручить его мне.
— Нет, — говорю я ему. — Я такого не помню.
— Дана, ради бога, я никак не могу понять, чего ты хочешь?
Зачем он все время это повторяет, хотя прекрасно знает, так же как и я, чего я хочу.
— Я больше не хочу, чтобы ты мне врал, Карл. По крайней мере, я уже подошла к такой стадии, когда я думаю, что я этого не хочу. Но ты лучше уйди поскорее, прежде чем я передумаю и решу, что я все же предпочитаю, чтобы мне врали.
Теперь на его лице выражение полного изумления и обиды.
— Ты хочешь, чтобы я ушел? Навсегда?
— Да.
— Послушай, я вижу, что, похоже, расстроил тебя, и я хотел бы загладить свою вину, в чем бы ты ее ни видела. Потому что меньше всего на свете я хочу сделать тебе больно.
Я печально киваю.
— Я и сама не в восторге от этой мысли. — Сегодня впервые Карл выглядит на свой возраст. В темных волосах — проблески седины, которую я раньше не замечала, морщинки вокруг глаз. Скорее всего, они всегда там были.
— Я не лгал тебе и сейчас не лгу. Но, возможно, тебе просто понадобилось немного больше… пространства. Несколько дней без меня. Видит бог, я могу провести несколько дней дома, с детьми.
Он всегда называл это место «домом»? Или сегодня я наконец замечаю, что он нигде больше и не живет? Что вполне могло меня устраивать, как его готовую на все сообщницу. Не спрашивай, не говори, не вдумывайся… и все такое прочее.
— У меня есть идея получше. Почему бы тебе попросту не вернуться домой раз и навсегда? Вместо того чтобы бегать кругами и прикрываться. — Но что бы я ни говорила, я продолжаю плакать, тихо, без показухи, как прохудившаяся труба.
— Не плачь, солнышко. Христа ради, не плачь! Я не стою всего этого Sturm und Grang[4]. И вовсе я не такой хитроумный преступник, каким тебе кажусь. Если честно, я совсем… обыкновенный.
Да, мне очень хочется в это верить. По большей части, самый обыкновенный человек, чьи порывы к свободе строго ограничены и проявляются в мелких кражах, в скромном приукрашивании фактов и во вранье без серьезных последствий. Мне также очень хочется думать, что он просто невысокий, темноволосый, сексуальный парень с хрипловатым голосом, в которого я влюбилась за неимением лучшего. И это тоже может быть правдой. Но что это меняет?
— Чувства, которые я к тебе испытываю, нельзя назвать обыкновенными.
— Конечно. — Карл смотрит из окна моей спальни, откуда не на что смотреть, кроме двора с мусорными баками, сараем и обгрызенными Мерфи деревьями. — Я с этим согласен. И я не хочу тебя терять. Если только тебе без меня будет лучше.
— Нет! — отвечаю я. — Я много от тебя терпела, но всему есть предел. Ты не уйдешь отсюда, утверждая, что делаешь это для моей же пользы.
— Ладно. — Он уже явно устал, готов на любой договор, и его рука уже не лежит на моем плече. — Но я уйду, если ты этого хочешь.
— Это не то, что я хочу. Просто так вышло.
Карл выдерживает паузу, прежде чем подняться.
— Но это не конец. Увидишь.
Если я не смирюсь с тем, что происходит, думаю я, пока Карл выходит из спальни и идет по коридору к входной двери, этого и не произойдет. Даже сейчас я еще могу позвать его, и он вернется с каким-нибудь вполне логичным объяснением.
Тем временем я прислушиваюсь к эху его шагов по деревянному полу. Точные, четкие, вымеренные, совсем не похожие на веселые шаги с прискоком, которые всегда возвещали его приход в мою жизнь и уход из нее.
Через несколько секунд я слышу металлический звук, напоминающий звук монеты, падающей на тарелку для подаяний, который меня на мгновение озадачивает. Но ненадолго. Это мой запасной ключ, упавший в керамическую посудину, что стоит на столике в холле. Подношение Карла богам. Надежда, что красивый уход повысит его шансы на веселое возвращение завтра. Или, несмотря на собственные возражения, он знает, что это конец.
Затем я уже еле слышу его шаги по крыльцу. На этот раз он через ступеньки не прыгает. И после этого — ничего.
Получается, что я освободила себя от необходимости смотреть, как он уходит. Это означает, что моя связь с Карлом все же немного пошла мне на пользу. По крайней мере, теперь я знаю, что лучше не смотреть в окно.
Глава шестая
Я никогда не считала технологию своим близким другом. Я сделала одну единственную уступку Электронному веку — купила автоответчик. Только он, с моей точки зрения, представляет действительный прогресс в области улучшения человеческой жизни. Ведь почему бы даже такому «чайнику», как я, не воспользоваться бесчувственной машиной, чтобы избавиться от телефонных звонков, на которые у меня нет сил отвечать? Особенно теперь, когда не существует абсолютно никого, чей голос
