— Она вдова. Живет по соседству, — скупо пояснил он, прижимая полотенце к лицу. — Услышала наш спор.
Мойра решила принять объяснение, хотя вид женщины позволял предположить, что ее и Рийса объединяет не только общая стена. Она опустилась на скамейку рядом с каменщиком и положила на стол пергаменты.
— Он отказался принять плату за вольную. И за цену, которую я заплатила, он отдал мне дом.
— Должно быть, цена оказалась очень высокой.
— Ты прав.
Отложив полотенце в сторону, он положил руку на документы. От удара на его лице налился большой кровоподтек.
— Мне жаль, что он тебя ударил. Ты же хотел защитить меня.
— Ты приписываешь мне больше достоинств, чем есть на самом деле. Я бросился на него не только для того, чтобы защитить тебя.
Они сидели в затянувшейся тишине, которая только усиливала неловкость. Она почувствовала себя нежеланным гостем, вторгшимся в чужой дом. От его напряженного, жесткого взгляда ей становилось не по себе.
— Почему ты вернулась? Вопрос застал ее врасплох.
— Как? Я думала, мы…
— Я тоже так думал, — перебил он. — Но я видел, какими глазами ты смотрела на него, Мойра, и теперь мне кажется, что ничего у нас не выйдет. Помнишь, я спрашивал у тебя, что между вами? Я надеялся на точный ответ, но не услышал его. Мне редко доводилось видеть вас вместе, и теперь я понимаю, что в этом была моя ошибка.
Она чувствовала опустошение, как будто все ее тело — от макушки до ступней — вдруг куда-то исчезло.
— Все кончено. Навсегда! — она схватила со стола пергаменты, комкая их в руках. — Я получила волю! У меня есть дом, который не каждый отец может предложить за своей дочерью. Он ушел из моей жизни, теперь меня ничто не удерживает!
— Так ли это? Ты уверена? — с тревожно-хладнокровной отчужденностью он поднялся и встал у нее за спиной. Затем на плечи ей опустились руки. Почувствовав приближение его тела, она напряглась от такой интимной близости. Руки скользнули вниз и остановились на ее груди. Она сцепила зубы, чтобы не закричать.
— Так ты уверена? Не тот человек, Мойра. Не те руки. Он произносил истины, которые сердце понимало и без слов. Она не выдержала. Сломавшись, сорвавшись в жалкую истерику, она рухнула за стол, накрыв голову руками; всю ее сотрясали рыдания. Остатки самообладания покинули ее.
Рийс сел рядом с ней, поглаживая ее плечо, говоря слова утешения, которых она не слышала и не понимала. Постепенно поток эмоций истощился. Выпрямившись, она утерла лицо руками.
— Ты поступаешь не совсем честно. Со временем я смогла бы…
— Может быть, но я не хочу рисковать. Я не ожидал любви, но жениться собирался там, где, по крайней мере, есть хоть какой-то шанс. А мы сейчас говорим о сроках, равных жизни. Я не настолько безрассуден, чтобы взять в жены женщину, сердце которой полностью принадлежит другому мужчине.
Ей так хотелось возразить что-нибудь в ответ, но противопоставить чистой правде было нечего. Ее сердце действительно принадлежит Аддису. Оно принадлежит ему вот уже полжизни. Восемь лет, в течение которых его считали погибшим, не ослабили чувств, и теперь она не могла утверждать, что будущее что-то изменит.
На нее накатила волна непроницаемой черноты, лишив способности двигаться и мыслить. Будущее теперь представлялось ей полуживым существованием, состоящим из движения, поглощения пищи и ухода за постоялым двором, в то время как другая ее часть, та, что способна испытывать любовь и радость, упокоится в вечном сне. Рийс прав. Даже если она вступит в брак и отдаст кому-то свое тело, какая-то ее часть умрет навсегда.
— Я не представляю, что мне теперь делать, — прошептала она сквозь всхлипывания.
Он пожал плечами:
— Ты свободна, ты богата. Тебе не нужен муж, чтобы обеспечить свое будущее. Тебе не нужен мужчина, чтобы всегда иметь кусок хлеба. Ты можешь делать все, что хочешь.
— Все, что хочу…
— А я не представляю, можно ли быть более несчастным, чем ты сейчас, Мойра. Если бы мне довелось испытать такую боль, потом было бы страшно понять, что для этого не существовало настоящей — понимаешь, настоящей причины.
Настоящая причина.
В кухне раздался скрип половиц; звякнул в тишине котелок, который соседка-вдова поставила на печь.
Она повернулась к нему. Ее губы все еще дрожали от готовых пролиться слез. Но постепенно вместо оглушительной пустоты ее начало наполнять ощущение покоя и открывающейся возможности.
Он искренне улыбнулся, подбадривая ее.
— Даже если у тебя родится ребенок, ты сможешь содержать себя и его. Город не очень строго смотрит на такие вещи. Ты будешь не первой, кто оказался в таком положении.
Мокрая точка змейкой скользнула по щеке. Она все еще с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться, но уже по другим причинам. Удивительный свет пролился на нее, когда она закрыла дверь для боли и открыла другую, которая придаст горю, появись оно снова, разумную целесообразность и осмысленность. Разделенная любовь, пусть и непродолжительная. Воспоминания, дополняющие друг друга. Может быть, даже достаточно счастья, чтобы хватило на остаток жизни.
Он вложил ей в ладонь документы и поднялся. Подошел к проходу, ведущему на кухню, где его ожидала вдова. Остановился и, не оглядываясь, произнес:
— Иди домой, Мойра.
Глава 17
— Я только что сообщил своим людям, чтобы они потихоньку пробирались в город по одному в разное время, а вы теперь заявляете, что мы должны возвращаться к ним. Что-то я ничего не разберу, — бурчал Ричард.
Аддис молча укладывал вещи в притороченные к седлам мешки, пытаясь подавить хаос в мыслях и ядовитое разочарование, которое безжалостно жгло душу.
Будь проклята ее гордость. Будь проклят ее непоколебимый реализм и практичность. Будь она проклята!
Наступила ночь. Наверное, он сейчас раздевает ее? Держит в руках ее полную, совершенную грудь? Ласкает напряженные соски, лижет те места, в которых его собственный язык осмелился побывать только в мечтах? Как поведет себя ее каменщик? Использует ее, как до него использовал торговец шерстью? Или все-таки не станет торопиться и постарается доставить ей удовольствие? Отдастся ли она ему полностью или только лишь предоставит тело для удовлетворения мужниных потребностей?
— Не понимаю, зачем платить за постоялый двор в Саутворке, когда здесь полно свободного места? Если только потому, что вы не хотите видеть крошку Матильду, то можете не переживать — Уэйк отправляет семью из города до тех пор, пока все это не закончится.
Он видел, как дрожали у нее на ресницах слезы, отчего чистая синева ее глаз становилась еще глубже. Обращенные на него, похожие на крошечные чистые озера, они отражали его собственное осознание невозвратимой потери. Тот последний взгляд был переполнен грустью и счастьем. Он видел ее дрожащую улыбку, пока она прижималась к его руке губами, которые он так хотел поцеловать. Она уходила прочь, стройная и сильная, забирая с собой то единственное, что имело для него подлинную ценность, оставляя его наедине с тем, что им обоим следовало признать много недель назад. «Я всегда буду любить тебя хотя бы за то, что ты предложил».
