Так что огромные глаза эльфа имеют свое объяснение: в глубинах леса нет ветров, от которых надо щуриться, здесь острота зрения и дальнозоркость не имеют такого значения, как в бескрайней степи, здесь важнее различать всю цветовую гамму, все оттенки, уметь отчетливо видеть в лесных сумерках… Для того же и уши стали длиннее и чувствительнее: лес, в отличие от степи, весь наполнен шорохами, скрипом, писком, ревом, треском, жужжанием, и все что-то означает, кого-то выдает, о чем-то сообщает…
Я посмотрел на красиво вырезанные ноздри длинного аристократического носа эльфа, так крылья слегка подрагивают, ловят от меня запахи и стараются их расшифровать. Я усмехнулся, напряг мышцы.
Да, эльфы оказались совсем не те эльфы, которых я представлял, которые обычно являются спутниками героя в компьютерных играх. Там это нечто утонченное, светлое, прекрасное, что красивее человека, тоньше и лучше, а по другую руку от человека обычно идет гном – нечто грубое, непрекрасное, уродливое, примитивнее человека и так далее, то есть человек находится ровно посредине между эльфом и гномом.
Эльф идет с луком и стрелами, а гном – с большим грубым топором. И хотя везде подчеркивается, что это разные виды, но везде люди вступают в браки с эльфами и гномами, везде полно полуэльфов и полугномов, так что это все-таки один вид. А отличий не больше, чем у скандинава и вьетнамца. Даже меньше, если честно. В то же время не слышно о потомстве от связи с гоблинами или троллями. Думаю, вовсе не потому, что таких связей не было. Человек такая тварь, что и черепах постарается оприходовать, да еще и на рыб будет поглядывать, но смешанное потомство все же случается только от эльфов, гномов да еще от горных великанов.
Эльфы, на мой взгляд, это те же древляне, прожившие в изоляции лет тысячу. Или десять тысяч. Обособились, приспособились, приобрели особенности, помогающие выживать в лесу. В то же время живущие изолированно в горах приобрели другие особенности. Десяти тысяч лет достаточно, чтобы стать другим народом, но мало, чтобы стать другим видом. Это не значит, что мы все только поэтому должны жить в мире, у нас не только украинцы воюют с русскими, а немцы с французами, идет даже брат на брата, когда дело доходит до гражданской. Словом, эльфы – древляне, гномы – карпатские гуцулы, а огры – скандинавы.
Если учесть, что земных племен со странностями было намного больше, одни дреговичи чего стоят с их привычкой жить среди болот, а на берег выходить с неохотой и только в случае острой необходимости, как в дикие и волшебные земли, то этот мир еще скудноват на чудесные народы.
– Я так и не увидел никакой разницы, – признался я. – Знаете, ребята, вы меня разочаровали. У нас негры или китайцы куда удивительнее, чем вы. Думаю, что даже церковь после некоторого сопротивления вас признает. Это она сейчас по молодости, а потом она даже секс-меньшинства признала.
– У нас двоякое положение, – сказал Эрланг. – С одной стороны, Тьма к нам относится терпимее, чем ваши церковники. Им все равно, с кем иметь дело. Мы за это их, конечно, презираем, но зато они не стремятся истребить нас только за то, что мы – эльфы. У вас иначе: если мы не поклонимся вашему Христу, то нас истребят…
– Значит, вы с Тьмой?
– Можно сказать, да, – ответил Эрланг. – Удерживает пока лишь то, что с Тьмой идут темные альвы, а у нас с ними вечная кровавая вражда.
Я сказал с неохотой:
– Тьма не позволит вам воевать с альвами, а альвам – воевать с вами. В мире Тьмы, как вижу, зачатки политкорректности уже на марше. Мол, плюй на все убеждения, на все религии, на все ценности – лишь бы это не вредило твоему желудку.
Эрланг посмотрел на меня пристально.
– Зачем ты это говоришь? – спросил он. – Ты же понимаешь, что этим самым… ну, вредишь себе и своим путникам.
– Понимаю, – ответил я. – Ну, а если я вот такой честный, что делать?
Утром мы мчались дальше на юг. Кони отдохнули, воздух прохладный, свежий, миля за милей бросается под копыта и уходит за спину. По долине часто встречались отвесные горы, по большей части очень древние, все коричневого цвета, словно бы оплавленные взрывом огромной силы, а трава в таких местах росла неприятная, с металлическим оттенком.
Гугол догадался выпросить у Эрланга право прохода через лес, где жили эльфы. Вообще-то мы и сами собирались переть напрямик, не догадываясь, что в лучшем случае эльфы заставили бы нас попетлять на одном месте, а потом завели бы в болото или вывели бы обратно. А в худшем… в худшем пришлось бы драться.
Мы ехали прямо через эльфячий город, я с холодком вдоль спины понимал, что с эльфами драться очень непросто. Их дома расположены под могучими деревьями, прикрытые ветвями от дождя, снега, ветра, достаточно просторные, но когда я всмотрелся в эти дома, с изумлением понял, что мы едем через центр города. А до этого долго ехали через город, даже не замечая, что вокруг эльфы. Беднота, – а среди эльфов вовсе нет коммунизма, – живет в дуплах, средняя – в хижинах и землянках, но хижины обычно расположены на толстых ветках, их мы даже не заметили, а эти дома, что в самом деле дома, – уже знать, бояре, лорды, доны и прочие сэры.
Здесь множество тропинок, которые я принял за звериные, но эльфам они явно представляются Аппиевыми дорогами, если не МКАДом. Даже на деревьях хижины здесь не простые хижины, в которых жил Тарзан с обезьянами, а вроде загородных дач и роскошных вилл. Дома с каждым конским шагом становились все роскошнее, а в самом центре возвышался настоящий дворец: в три этажа, с резными шпилями, все бревна блестят, словно покрыты лаком или натерты воском, а от первого этажа и до верхушки покрыты затейливой резьбой. Шпили показались мне очень красивыми, только я не понял, какой смысл ставить их так плотно, что напоминают вставшую шерсть на спине рассерженной собаки.
Понятно, что и древлян, и дреговичей покорять приходилось долго и трудно. Конница через такой лес не пройдет, на каждом шагу завалы, а пешие будут падать под градом стрел, прилетевших неизвестно откуда. Если в древности какой-нибудь король, позабывший уроки из однообразной истории, посылал армию на покорение эльфов, ведь гады живут на его территории, то армия таяла в лесу без следа.
Так что эльфов перестали трогать, а в оправдание рассказывали о них страшные истории, наделили их волшебством, неуязвимостью, помощью преисподней и прочими гадостями, что позволили оправдать свой страх и боязнь с ними сталкиваться.
Потом город эльфов остался позади, Гугол и Сигизмунд перестали вертеть головами. Их кони понеслись стремя в стремя, Гугол что-то азартно объяснял, Сигизмунд мотал головой и время от времени творил крестное знамение. Я вспоминал встречу с эльфами, оказавшимися на распутье, потом вздрогнул, по спине прокатился предостерегающий холодок. Глазные яблоки у меня завращались сами в разные стороны, как у хамелеона. Я инстинктивно старался понять, что же меня встревожило. Сообразил, что уже несколько минут не отрываю взгляд от стены, мимо которой скачем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
