Пожав плечами, Марина подошла к шкафу, открыла его и зашуршала целлофаном. Вытащив нужный сверток, она распаковала его и, держа за бретельки, легко встряхнула короткую ночную рубашку из тончайшего темно-синего кружева. Бросив целлофан в шкаф, она быстро надела ее и снова подбежала к зеркалу.
Богиня! Настоящая богиня. Жаль, оценить некому.
В памяти вдруг, как назло, всплыли те чужие, жуткие глаза взглянувшие на нее из зеркала ванной — глаза, медленно затягивающиеся влажной дымкой.
Не было никаких глаз! Никаких глаз не было!
Отойдя от зеркала, Марина проверила — надежно ли заперта дверь, а потом, мягко ступая босыми ногами по пушистому ковру, подошла к кровати, отвела ладонью тонкую ткань балдахина и скользнула под пухлое одеяло, чуть поежившись от прикосновения к телу холодной простыни. Взглянула на расписной потолок, потом перевернулась на живот и блаженно вздохнула, уткнувшись лицом в мягкую подушку, приятно пахнущую какими-то цветами. Усталое тело возликовало долгожданному комфорту, ресницы неумолимо потянуло вниз, и, уже засыпая, Марина протянула руку, чтобы выключить ночник. Другая ее рука скользнула под подушку и вздрогнула, наткнувшись на что-то холодное, ребристое и чуть звякнувшее от ее прикосновения. Марина убрала руку, уже почти коснувшуюся выключателя, и удивленно открыла глаза. Ее пальцы сжались на странном предмете и вытянули его из-под подушки.
Это были ключи — один медный с длинной и сложной острой бородкой — от квартиры, другой маленький, чуть погнутый и совсем простой — от почтового ящика. На железном кольце вместе с ключами висели несколько брелоков — цветочек, куколка, круглая пластинка с нарисованными на ней горами, розой ветров и надписью «Кавказ», матовый светло-коричневый округлый камушек и босая подошва человеческой ноги, на которой зеленой ручкой было нарисовано немного кривое сердечко, заключавшее в себе буквы С и Н.
Марина судорожно сглотнула. Ее рука дернулась, и связка ключей и брелоков соскользнула с ладони и со звяканьем закачалась в воздухе, удерживаемая лишь за розовый цветочек, зажатый между пальцами.
— Это тюльпан!
— Нет, колокольчик!
— Розовых колокольчиков не бывает!
— Нет бывают!.. И вообще, это, скорее всего, роза!
— Вообще не похоже!..
Марина закрыла глаза. Ее пальцы, словно у слепой, ощупывали ключи и брелоки, скользя по каждому зубцу и каждой выемке — снова и снова — так, как делали это когда-то почти два десятка лет назад.
Подруги не разлей вода еще с подготовительной группы — она, Марина Рощина с заплетенными в толстую золотую косу волосами, и Норматова Дилярам, Диля, с резкими неправильными чертами лица, темноглазая и темно-волосая с неизменным веселым коротким хвостиком почти на макушке. Диля наполовину узбечка, несколько лет назад она вместе с родителями и престарелой теткой переехала в Волжанск из города со смешным названием Ахун-бабаев. Мать Марины не одобряла их дружбу, считая Дилю некультурной и какой-то чумазой, но мнение матери Марину мало волновало. Семья Норматовых была бедновата, и Марина с самого начала окружила Дилю дружеской обволакивающей опекой, приглашая ее на обеды, отдавая ей старые или надоевшие вещи и игрушки и охотно принимая взамен ее обожание. Самой лучшей забавой у них было наряжаться в платья Марининой мамы, когда той не было дома, обвешиваться ее украшениями и танцевать в гостиной под музыку Поля Мориа или Франка Пурселя. Плохо, что это бывало так редко.
Утро солнечное, теплое. Они идут, обмахиваясь веерами из опавших кленовых листьев — цветных, ярких — от светлой зелени до глубокого бордо. На Маришке пушистый белый беретик, на Диле — вязанная желтая полоска, закрывающая уши, а вокруг шеи — длинный тонкий шарф, красивый, хоть и немного потертый. Маришке приятно видеть на Диле этот шарф. Раньше он принадлежал ей.
— … сегодня не раньше семи придет. Так что после…
— Нет, говорю же — не могу! Мама сказала сегодня сразу домой, с тетей Шахнозой посидеть, потому что никого не будет.
Рощина надувает губы. Шахноза Норматова ей не нравится, даже пугает — тощая, морщинистая, похожая на высушенную рыбу, и все время с папиросой. И глаза у нее, как у мертвой рыбы — тусклые и выпученные.
— А она сама не может посидеть что ли?
— Не-а. Заболела. Лежит и все время вот так делает — хрхр! — Диля дергает губами, закатывает глаза и смеется, потом сморщивает нос. — От нее так воняет, фу-у-у!
— Ну чего она не может сама полежать?
Диля мотает головой.
— Ну Дилька! Мама неизвестно когда в следующий раз уйдет так надолго!
Черноволосая головка снова отрицательно качается. Маришка понижает голос.
— Дилька, она такое платье новое купила! Бархатное! До пола!
Выражение лица Норматовой становится жалобным, но решимость остается.
— И браслет купила, Дилька! Большой такой! А я нашла, куда она шнур от магнитофона спрятала!
— Не могу! — с отчаяньем говорит Диля. — Влетит! Пожалуйста, Маришка, давай в другой раз, а?
Маришка смотрит на подругу почти зло. Как Дилька может ей отказывать?! Как после всего, что она для нее сделала?!
— Ну и пожалуйста! — она швыряет кленовый букет в лужу и быстро уходит вперед.
Конечно они помирились — на первой же перемене. Но Диля так и не согласилась идти в гости. И тогда Маришка решила проблему самым простым способом — на большой перемене отправила подружку за булочками, а сама стащила ее ключи из кармашка старенького ранца, и всю дорогу домой перебирала их пальцами в кармане пальто, чувствуя удовлетворение и легкое чувство страха — она впервые в жизни что-то украла. Они распрощались, как ни в чем не бывало, а буквально через пять минут Диля позвонила в дверь ее квартиры.
— Я ключи потеряла, представляешь?! Дашь позвонить? А то тетка не открывает.
Маришка, как-то очень взросло улыбаясь про себя, проводит ее в гостиную, и конечно же там на кресле лежит новое материно платье, и Диля вспоминает о телефоне только спустя два часа, не ведая, что ключи уже давным-давно снова лежат в кармашке ее коричневого ранца…
О том, что было потом, вспоминать не хотелось. Всю жизнь не хотелось. А сейчас и подавно.
Ее пальцы снова сжали связку ключей и брелоков — почти двадцать лет спустя. Это было дико — снова держать их в руке. Это было невозможно. Но ключи действительно Дилькины. Это ее брелки. И буквы «СН» на резиновой босой подошве… Сашка Нестеров, Дилькина любовь. Марина всегда считала его дебилом…
Откуда здесь Дилькины ключи?!
— Господи! — прошептала Марина. Ключи выскользнули из ее пальцев и, звякнув, упали на одеяло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
