Не мог что?
Я не знаю.
А что с твоей правой рукой? Что с ней?
Даша… Даша…
…хотите еще посидеть на диванчике?
Виталий скрежетнул зубами. Он не был напуган, но, что гораздо хуже, был сбит с толку. Ему снова вспомнилось лицо Алины, наблюдающей за кружением стеклянной подвески — лицо лунатика, гуляющего по самому крепчайшему из своих снов. А глаза Бориса?! Интеллигентный, деликатный, но глаза у него в тот момент были, как у обезумевшего от голода пса, защищающего кус мяса… только вот вместо мяса были часы.
У вас сейчас лицо, как тогда у Бориса… или у меня, наверное… Вы знаете об этом?
Нет-нет, Аля, ты ошибаешься. Тебе показалось. Не могло быть такого… ведь это всего лишь мебель…
Только вот когда она дотронулась до диванчика, ее захотелось оттолкнуть — и подальше, потому что это ему не понравилось.
Виталий бросил короткий взгляд на один из горящих фонарей. Хорошо, что не выключили, — вдруг, все-таки выйдет пацан…
В дом вошли одиннадцать человек. И ночь в нем проведут одиннадцать человек…
Виталий выругался и отвернулся от окна. Снял висевшую на стене новенькую гитару, опустился на стул и начал рассеянно перебирать струны — сначала неопределенно, потом из-под пальцев полилась неуверенная фантазия на тему «Nothing else matter» «Металлики». Постепенно она обрела жизнь и силу, после чего совершенно незаметно превратилась в тальковский «Летний дождь». Взгляд Виталия скучающе скользил по стенам, смотреть на струны нужды не было — пальцы и так знали, что им делать. Гитара грустила в его руках, и сонная ночная музыка бродила по комнате струящимися шагами. И вдруг запнулась — фальшиво и пронзительно дернулась, чуть не оборвавшись, струна. Виталий с грохотом отставил гитару к стене, встал и пошел в дальний конец комнаты. По дороге простыня, развязавшись, свалилась с него и осталась лежать на полу. Он этого не заметил.
Руки у него вспотели, и поэтому, сняв ошейник со стены, Виталий уронил его. Ошеломленный, он нагнулся, чтобы поднять его. Он не мог припомнить случая, чтобы когда-нибудь что-нибудь ронял.
Коричневый собачий ошейник был старым, самодельным, переделанным из широкого кожаного ремня, вручную неумело прошитого толстыми черными нитками. На ремне темно-синей пастой крупными шатающимися детскими буквами было написано имя — БЭК.
То было время, когда тянуло на приключения — время закопанных кладов и таинственных заброшенных домов, время робин гудов и чингачгуков, время луков с тетивой из лески и стрел с голубиными или чаячьими перьями, время, когда дрались на деревянных мечах и шпагах, время, когда девчонки даже иногда были принцессами…или, уж во всяком случае, леди Марианнами и Констанциями Буаносье. Это сейчас играют в авторитетов, Терминаторов и Нео, принцессы превратились в Мадонн и Бритни Спирс, а главные рыцарские девизы — «Астоло виста, бэби» или «У нас, реальных пацанов, не забалуешь»… хотя, это уже, вроде как, отходит, и недавно он даже видел стайку мальчишек и девчонок, игравших в старые добрые «казаки-разбойники»… А тогда все было именно так…В то время он зачитывался Дюма, Фенимором Купером, Луи Буссенаром и Джеком Лондоном. И когда появился щенок — причудливая смесь водолаза, овчарки и ирландского сеттера, пятнистая, задиристая и вислоухая, приведшая бы в священный ужас любого знатного кинолога — появился, невзирая на негодование отца и запреты матери, Виталий назвал щенка Бэком, с презрением отметя в сторону Дашкиных «Пушков» и «Кузек». Он был уверен, что щенок вырастет точно таким же, как Бэк из лондоновского «Зова предков» — смелым, преданным и мудрым. Наверное, так и случилось бы…
Виталий судорожно сжал ошейник в пальцах. Пряжка больно врезалась в кожу, но он сжал кулак еще крепче, словно болью пытался прогнать дурной сон. Потом раскрыл ладонь и снова посмотрел на ошейник. Осторожно вытащил несколько застрявших за пряжкой длинных черных с рыжиной волосков.
Бэк был лохматым. Очень лохматым.
— Эй, Бэк! Ко мне!
Вислоухий песподросток летит через двор, как стрела, в пасти зажат индейский лук, длинный пушистый хвост стелется по ветру…
— Хороший пес, хороший…
Бэк ухмыляется, вывалив розовый язык, в глазах сияет такой же мальчишеский восторг, как и у его хозяина… много позже их до краев наполнят мука и ужас… и тяжесть камня в руке нельзя будет сравнить с тяжестью всего земного шара…
Мрачновато-независимые и преданные до кончиков коротких ушей Цезарь и Мэй появились у него лишь несколько лет назад, а до той поры он больше ни разу не заводил собаку. Такое не забудешь, и даже сейчас, пусть и редко, те глаза нет-нет, да и взглянут на него из-под груды прожитых лет — взглянут без ненависти, но укоризненно, что иногда гораздо хуже ненависти.
Ошейник пропал спустя несколько недель после происшедшего — Виталий подозревал, что мать выбросила его, чтобы он не напоминал сыну о том, что случилось. Он долго искал его, обвинял Дашку, что это она его куда-то засунула, более того, влепил ей подзатыльник — и сестра, обычно ударявшаяся в слезы даже, если ее дергали за косичку, в этот раз не заплакала…
В вещах, которые делаешь своими руками, не ошибаешься. А вещах, которые, к тому же, связаны с болью, не ошибаешься вдвойне. Это был ошейник Бэка. Его ошейник. Как он здесь оказался?
Виталий встал и взглянул на свою ладонь. На ней остался глубокий отпечаток пряжки. Он был настоящим. Как и ошейник.
Воробьев бережно, словно тот мог в любую секунду рассыпаться в пыль, положил ошейник на тумбочку, вытянул из пачки папиросу, примял ее двумя пальцами и сунул в рот. Закурил, наполняя комнату густым сизым дымом.
Спокойно. Будь реалистом. Это не может быть тот же самый ошейник — хотя бы потому, что прошло почти двадцать лет, а этот, хоть и старый, выглядит так, будто он его сделал только вчера. Он должен был уже рассыпаться в пыль, выцвести… да мало ли что… Но эта вещь — точная копия и явно предназначенная исключительно для тебя. Не существует идеально одинаковых воспоминаний, как не существует одинаковых отпечатков пальцев. Кто-то пронюхал о том, что ты тогда сделал, смастерил этот ошейник и подбросил в комнату… Но, во-первых, зачем? А, во-вторых, как можно было узнать, что ты выберешь именно эту комнату?..
…как вы выбрали свои комнаты?
Ты права, рыжик, тысячу раз права! Мы выбрали именно свои комнаты. Мы оказались здесь совсем не случайно. Кто-то позаботился о том, чтобы мы очнулись в одном автобусе, на дороге, ведущей в один конец. Кто-то изучил все наши привычки и пристрастия. Кто-то приготовил для нас этот дом. Кто-то ждал нашего приезда. И этот кто-то сейчас внимательно наблюдает за нами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
