Впрочем, граф Ратский напомнил о себе сам. Сразу же, как только под копытами наших лошадей перестала цокать булыжная мостовая:
— Ну, и где ваши воины, ваша светлость? Хотя о чем это я? Вы же сказали 'за воротами'! То есть, по сути, где угодно… Опять же, открытое поле. Ни холмика, ни деревца… Спрятаться просто негде…
Я раздраженно поморщилась: судя по голосу, начальник Тайной канцелярии успокаиваться не собирался. И старательно пытался вывести Ронни из себя.
— Никогда не думал, что начальник такой серьезной службы, как Тайная канцелярия, может позволить себе торопливость в суждениях. Деревца и холмики нужны для отъевших пузо придворных. Мои воины, как вы уже имели возможность убедиться, подготовлены заметно лучше. И при желании могли бы ждать моего появления даже в надвратной башне Северных ворот…
С каким бы удовольствием я заглянула в глаза графу Дартэну, когда Ронни намекал на способ, с помощью которого черно-желтое сюрко появилось в спальне короля Бадинета! Однако ткань мешка, надетого мне на голову, была все так же непроницаема, и мне пришлось довольствоваться слухом.
Хмыкнуло двое. Кажется, принц Гаррид и сотник Зейн. Или принц Гаррид и Нодр Молот? В общем, какая разница — главное, что хмыкнули. А сам начальник Тайной канцелярии, как ни в чем не бывало, продолжил 'куртуазную беседу':
— Боюсь, вы преувеличиваете возможности вассалов вашего отца, граф! Воины Золотой тысячи… э-э-э…
'Э-э-э' графа Ратского получилось очень выразительным. И я чуть было не присоединилась к хихикающему принцу:
— Да-а-а! Это какой же нужен холмик, чтобы спрятать такое количество солдат?
— Да тут только передовой дозор! — усмехнулся Ронни. — Каких-то два десятка… Ну, может быть, чуть больше… Остальные-то ждут у въезда в Меглисское ущелье…
— Мда-а-а… — задумчиво протянул принц Гаррид. — Каких-то полтора перестрела от надвратной башни… А хваленая Золотая тысяча — ни ухом, ни рылом…
— А почему не ближе, ваша светлость? — язвительно поинтересовался граф Ратский. — Ведь если бы вам пришлось пробиваться к воротам с боем, то эти двадцать человек вам бы не помогли…
— Ваша светлость! Как видите, я — уже за воротами… Вопреки вашим желаниям… Вам есть над чем задуматься, не правда ли?
— Дартэн! Ты мне надоел… — раздраженно рыкнул принц Гаррид. — Возвращайся в город! Немедленно!!!
— Но это может быть опас-…
— Это приказ! Ну? Зейн? Тебя это тоже касается…
Раздался свист хлыста… Заржал конь… Застучали копыта…
Минута молчания, и до меня донесся тяжелый вздох:
— Граф Аурон! Приношу извинения за неподобающее поведение начальника Тайной канцелярии! Я приложу все усилия для того, чтобы в дальнейшем ничего подобного не повторилось…
— Ваше высочество! Может, он просто так понимает свой долг?
— Может. Но всему есть предел… В общем, я с ним разберусь… Потом… А пока возьмите вот этот перстень. Я понимаю, что к границе вы поедете не по тракту, но если вас кто-нибудь попытается задержать, то можете сказать, что действуете по моему повелению…
— Благодарю…
…Слушать, как принц Гаррид и Ронни обмениваются любезностями, мне быстро надоело: да, его высочество старался всячески загладить то неприятное ощущение, которое должно было остаться у Утерса-младшего после крайне непродолжительного пребывания в Малларе, но я ждала другого. Момента, когда мы, наконец, тронемся в путь, и меня избавят от ненавистного мешка и веревки, натирающей запястья.
Увы, когда его высочество и его телохранители сорвали своих коней в галоп, мы остались на месте!
Не понимая, что происходит, и почему не слышно голосов Ронни, Молота и Иглы, я принялась нервно кусать губы. И докусалась: во рту стало солоно, а по подбородку потекла теплая струйка крови. В этот момент я, наконец, услышала голос Аурона:
— Барон Ушер! Благодарю вас за помощь…
— Я выполнял свой долг, ваша светлость! — церемонно ответил посол. — Так же, как и вы…
— И тем не менее… Кстати, мне должны были передать некую последовательность цифр и букв… В письмах, которые вы получили, не было ничего подобного?
— Было, ваша светлость! Я запомнил: сорок, четыре, шесть, 'К'. Просто у меня не было возможности их озвучить…
— Ничего страшного… — судя по голосу, граф Утерс здорово обрадовался. — Главное, что все-таки передали… Еще раз спасибо за помощь… Счастливо оставаться…
…Все пять суток, потребовавшихся нам, чтобы добраться до границы Элиреи, я чувствовала себя сундуком с драгоценностями, невесть с чего вывезенным из королевской сокровищницы. Даже в самых непролазных дебрях Эмейских гор рядом со мной постоянно находились Ронни и выделенные им четыре телохранителя. А когда мы выбирались на какую-нибудь проселочную дорогу — вокруг выстраивалось второе кольцо. Состоящее еще из двух десятков воинов.
Телохранители не отходили от меня ни на шаг. И провожали даже до ветру. Правда, останавливались на достаточно большом расстоянии. И ждали, повернувшись спиной.
Я не возражала. Понимая, что альтернатива такой опеке — Башня графа Дартэна Ратского. Или арбалетная стрела в спину.
Кстати, от последнего меня берегли не только телохранители — как только мы въехали в Меглисское ущелье, отряд ненадолго остановился, и на меня нацепили барбют, кольчугу, ламмеляр и плакарт. Кто-то из десятников предлагал добавить еще и щит на спину, но, увидев, что меня пошатывает и без него, настаивать не стал.
О, как я была ему благодарна: не прошло и часа, как я перестала чувствовать плечи и шею, и готова была отдать половину жизни за возможность снять с себя хотя бы одну железяку!
На следующий день стало еще хуже: часа через три безумной скачки по горным ущельям у меня начало сводить бедра и икры, заныла поясница и заболел отбитый о седло зад.
Надежда на то, что я смогу отдыхать тогда, когда устанут лошади, умерла, не успев родиться: все, кроме меня, Ронни, тысячника Ноела Пайка и четырех воинов, выделенных мне в бессменные телохранители, передвигались бегом. А, значит, заводных коней было столько, что можно было пересаживаться с одного на другого чуть ли не каждые пятнадцать минут.
Вот я и пересаживалась. Вернее, меня пересаживали — влезать в седло в тяжелых доспехах самостоятельно я оказалась не в состоянии…
…Нет, привалы, конечно же, были. Только после двух-двух с половиной часов безостановочной езды тряской рысью или галопом они пролетали, как одно мгновение. И мне казалось, что я оказываюсь в седле чуть ли не раньше, чем с него слезаю!
К физической усталости добавлялась усталость моральная: одна мысль о том, что до Арнорда еще о-го-го сколько, и что все это время мне придется обходиться без горячей ванны, убивала наповал. Точно так же, как и недосыпание — с каждым днем боль в мышцах становилась все сильнее и сильнее, и день на третий стала настолько невыносимой, что я, оказавшись в походном шатре, часами не могла найти положение, в котором бы удавалось заснуть.
Отдыхать в медитативном трансе тоже не получалось: пока я контролировала свое состояние, мышцы кое-как расслаблялись. Но когда измученное сознание проваливалось в сон, а тело по привычке пыталось перевернуться на бок, я просыпалась. И долго вспоминала нехорошими словами отца, графа Дартэна Ратского и воинов Тайной канцелярии Онгарона, наверняка двигающихся следом за нами…
…От массажа, который наверняка успокоил бы боль в натруженных мышцах, я отказывалась. Сама: от меня пахло. Вернее, даже не пахло, а воняло — к так и не выветрившемуся 'аромату' пыточных подвалов Башни добавился едкий запах лошадиного пота, запах мокрых немытых волос и смрад от гниющих кожаных шнурков начавшего ржаветь ламмеляра.
Что самое обидное, воняло только от меня: и Ронни, и его двужильные воины мылись! Каждый день! Без какого-либо принуждения прыгая в ледяную воду горных речек и ручьев! А еще умудрялись стирать белье и ухаживать за своим оружием и доспехами…
…В общем, когда мы добрались до берега Чиграка, и я поняла, что это — лишь только половина дороги до Арнорда, по моим щекам сами собой покатились слезинки.