Часа через три после того, как мы их почувствовали, пары внезапно рассеялись, избавив нас от необходимости продолжать бесплодную дискуссию.
36
Время от времени я вспоминал об автоматическом пистолете «Цумвальт», спрятанном в спальне.
Настало время висячих насекомых. Белые дома с гусеницами, висящими на карнизах. Белые камни на подъездных дорожках. Если пройтись вечером по середине улицы, слышно, как женщины говорят по телефону. Когда теплеет, в темноте начинают раздаваться голоса. Женщины говорят о своих сыновьях-подростках. Какие взрослые, как быстро. Просто жуть. Как много они едят. Какие большие, когда в дверях встанут. В эту пору кругом полным-полно каких-то червяков. Ползают в траве, липнут к стенам, висят в воздухе, висят на деревьях и карнизах, липнут к оконным сеткам. Женщины звонят в другие города бабушкам и дедушкам взрослеющих мальчишек. Те говорят вдвоем по телефону «Тримлайн» – сияющие от радости старики в свитерах ручной вязки, живущие на фиксированные доходы.
Что происходит с ними, когда кончается этот рекламный ролик?
Однажды вечером позвонили и мне. Телефонистка сказала:
– Тут некая Мать Деви желает говорить с неким Джеком Глэдни за счет вызываемого абонента. Вы согласны?
– Здравствуй, Дженет. Чего ты хочешь?
– Просто поздороваться. Спросить, как поживаешь. Мы же целую вечность не общались.
– Не общались?
– С вами хочет знать, приедет ли наш сын летом в ашрам.
– Наш сын?
– Твой, мой и его. Детей своих учеников свами считает своими детьми.
– На прошлой неделе я отправил дочку в Мексику. Когда она вернется, я буду готов разговаривать о сыне.
– Свами говорит, что мальчику полезно побывать в Монтане. Он подрастет, поправится. Сейчас у него трудный возраст.
– Зачем ты звонишь? Серьезно.
– Просто поприветствовать тебя, Джек. Мы здесь друг друга приветствуем.
– Этот свами часом не из тех, с причудами и белоснежной бородой, которых так забавно разглядывать?
– Мы здесь люди серьезные. В историческом цикле всего четыре эпохи. Нам довелось жить в последнюю. Осталось так мало времени, что уже не до причуд.
Ее тонкий, писклявый голос доносился до меня, отражаясь от полого шара, зависшего на геостационарной орбите.
– Если Генрих хочет летом тебя навестить, я не против. Пускай ездит верхом, ловит форель. Но я не хочу, чтобы он увлекся чем-то личным и серьезным, к примеру – религией. У нас тут же был разговор о похищении детей. Все нервничают.
– Последняя эпоха – это Эпоха Тьмы.
– Прекрасно. А теперь скажи, чего ты хочешь?
– Ничего. У меня все есть. Душевное спокойствие, цель, настоящие друзья. Мне просто хочется поприветствовать тебя. Приветствую тебя, Джек! Я по тебе скучаю. Скучаю по твоему голосу. Мне просто хочется немного поговорить, на пару минут по-дружески предаться воспоминаниям.
Я повесил трубку и вышел прогуляться. Женщины сидели в своих хорошо освещенных домах и говорили по телефону. Лучатся ли у свами глаза? Сможет ли он ответить на те вопросы мальчика, которые ставили в тупик меня, переубедить его в тех случаях, когда я провоцировал дискуссии и мелкие ссоры? В каком смысле является последней Эпоха Тьмы? Быть может, она несет всеобщую гибель, мрак, что полностью поглотит все сущее и тем самым скрасит мою собственную одинокую смерть? Я прислушивался к женским разговорам. Ко всем звукам, ко всем душам.
Когда я вернулся домой, Бабетта в своем спортивном костюме стояла у окна в спальне, вперив взор во мрак ночи.
Начали съезжаться делегаты конференции по Гитлеру. Три дня около девяноста гитлероведов будут слушать лекции, выступать на публичных дискуссиях, ходить в кино. Бродить по территории колледжа с приколотыми к лацканам пластиковыми бирками, на которых готическим шрифтом вытиснены их имена. Будут сплетничать о Гитлере, распространять обычные сенсационные слухи о последних днях в «фюрербункере».
Интересно, что несмотря на огромную разницу в национальном и региональном происхождении, они походили друг на друга. Бодры: и нетерпеливые, они смеялись, брызжа слюной, предпочитали старомодную одежду, отличались добродушием и пунктуальностью. Казалось, все они сладкоежки.
Я приветствовал их в ультрасовременной часовне. Выступал я минут пять – по-немецки, по заранее написанному тексту. Говорил главным образом о матери, брате и собаке Гитлера. У него был пес по кличке Волк. И по-английски, и по-немецки это одно и то же слово. Слова, которые я употреблял в своем выступлении, большей частью одинаковы в обоих языках. Много дней я просидел со словарем, составляя списки таких слов. Мои высказывания, само собой, были странными и бессвязными. Я часто упоминал о Волке, еще чаще – о матери и брате, несколько раз – о туфлях и носках, а также о джазе, пиве и бейсболе. Разумеется, шла речь и о самом Гитлере. Я то и дело произносил это имя, надеясь, что в его тени останется незамеченной ненадежная структура моих фраз.
Все остальное время я старался избегать входивших в группу немцев. Даже в черной мантии и темных очках, с нацистскими литерами своего имени на груди, в их присутствии, слушая их гортанную речь, их слова, их веские аргументы, я терялся, чувствовал себя заурядным смертным. Они рассказывали анекдоты про Гитлера и играли в карты – в свой немецкий безик. А я был способен разве что пробормотать наобум какое-нибудь односложное словечко да затрястись от беспричинного смеха. Я много времени проводил в своем кабинете – прятался.
Стоило мне вспомнить о пистолете, притаившемся в стопке нижних рубашек неким тропическим насекомым, как меня охватывало какое-то острое чувство. То ли страшное, то ли приятное – я и сам толком не понимал. Чаще всего оно воскрешало в памяти полузабытые мгновения детства, глубокое волнение ребенка, хранящего тайну.
Огнестрельное оружие – устройство весьма хитроумное. Особенно такой маленький пистолет. Коварная личная вещь, тайная история жизни ее владельца. Я вспомнил, каково мне было несколько дней назад, когда я пытался найти дилар. Я чувствовал себя соглядатаем, проникающим в тайну семейного мусора. Неужели я мало-помалу погружаюсь в некую тайную жизнь? Неужели она для меня – последнее средство спасения от гибели, походя уготовленной мне силой или бессильем, законом, властью или хаосом – что бы ни обусловливало подобные вещи? Кажется, я начинаю понимать своих бывших жен и их связь с разведкой.
Гитлероведы собирались вместе, бродили, с жадностью ели, смеялись, скаля слишком крупные зубы. Я сидел в темноте за своим столом и размышлял о тайнах. Неужели тайны сродни тоннелю в царство грез, где человек управляет развитием событий?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});