все по-газетному, да?
— Нет, — сказал парень. — Все путем. Хотя про это можно было и в газету написать.
— Про все не напишешь. А дом ломать нельзя… Мы… ветераны, однополчане… мы возле него каждый год собираемся. Что ж я им скажу — не уберег? Он для нас вроде как в капле — море, вся земля наша, вся Россия… Чего-то я опять речи толкаю!
— Да нет, но только раньше надо было в колокола бить.
— Ну виноват, виноват я, старый чурбан! Сам знаешь, в суете живем, все добрые дела до понедельника откладываем, вот и — понедельник…
Они помолчали, глядя на дом, ожидающий решения своей судьбы. Парень сказал:
— Но тут микрорайон будет. Если его не скосить, так что с ним?
— Музей можно сделать или для детишек домик сказочный… Мысли всякие есть, мне бы только до райкома добежать, а?
Алексей Павлович умоляюще глядел на парня. И тот принял решение:
— Ладно, я сегодня только площадку отутюжу. Но если завтра решения не будет, извини, отец, у меня план…
— Будет! — просиял Алексей Павлович. — Будет, сынок, это я тебе — как солдат солдату!
Он тряс руку парню, пока тот не полез в кабину, бросив на прощание:
— Сразу бы так, а то — бомба…
— Кто ж знал, что ты такой бывалый! — засмеялся Алексей Павлович.
Бульдозер снова зарычал и пополз вокруг дома.
Алексей Павлович облегченно сорвал галстук со своей шеи и вернул его на Пашину.
— Держи хомут! С благодарностью.
Он заметно повеселел — а следовательно, подобрел — и больше не желал продолжать фамильную конфронтацию.
— Паша, я в райком. А ты звякни, пусть Семен за меня отгул оформит.
Паша тоже хотел примирения и с готовностью пообещал:
— Сделаю, батя. И сам в перерыв сюда подскочу, проконтролирую..
— Не надо, парень надежный, — заверил Алексей Павлович.
А Лешка, в отличие от старшего поколения, не так быстро перестраивался и, находясь еще в колючем состоянии, пробурчал ехидно:
— Во-во, «надежный», а ты вместо того, чтоб поговорить, устроил цирк на проволоке!
Но даже это язвительное замечание не нарушило лучезарность ободренного Алексея Павловича.
— Неправ, — объективно признал он. — Других учу: потолкуй с человеком по душам — все поймет, а сам…
Он не договорил — все трое обернулись на крик:
— Эй! Сюда, скорее!
Бульдозерист как-то странно пятился, карабкался задом на пригорок. Парень уже махал руками из кабины.
— Сюда! Бомба… Тут бомба!
— Пошутили уже! — крикнул ему Алексей Павлович.
И пошел своей дорогой. Сын и внук двинулись за ним.
— Какие шутки! — орал парень. — Бомба! Настоящая!
— Я на один анекдот два раза не улыбаюсь, — уходил Алексей Павлович.
Но Лешка не выдержал, побежал к бульдозеру и тоже заорал:
— Дед! Ну правда, дед, бомба!
Тут уже и Паша вернулся, увидел — и обомлел.
— Батя, да иди же!
Алексей Павлович приостановился, пригляделся недоверчиво к лицам — нет ли розыгрыша? — и нехотя пошел обратно, бурча под нос:
— Юмористы… дурачка нашли… Бомба… Ну какая тут бом…
Последним слогом этого страшного слова он поперхнулся: из земли, сдвинутой бульдозером возле той самой злополучной проволочки, вылез крутой ржавый бок и часть крыла стабилизатора.
Алексей Павлович удивленно присвистнул:
— Ах ты, е-мое! Я ж прямо как миноискатель!
Все невольно засмеялись. А парень спросил:
— Что делать будем?
— А что? Мы ее не тронем — она нас не тронет.
Алексей Павлович усмехнулся, но тут же посерьезнел, как-то вмиг подтянулся, четко заговорил командирским тоном, хоть и проходил всю войну в рядовых:
— Ты, парень, беги в милицию. Паша звонит в военкомат. Лешка — на дороге. Я — у выхода парка. Чтоб никакая живая душа сюда не свернула.
Паша с бульдозеристом убежали. Как солдаты по приказу отца-командира, разве что только не откозыряли и не рявкнули: «Есть!».
А дед объяснил внуку:
— Она вообще-то просто так не рванет. Но знаешь, тезка, ружье в сто лет раз и само стреляет. Так что ты стой намертво — всех назад заворачивай…
— Да ладно, соображу! — оборвал Лешка, в нетерпении устремляясь к посту на дороге.
Алексей Павлович глянул ему вслед с некоторой обидой, но не до уроков вежливости было сейчас, он тоже последовал на свой пост — к выходу парка. И вдруг услышал:
— Де-ед!!!
Алексей Павлович обернулся: бульдозер, урча и подрагивая, сползал по пригорку к бомбе.
— Тормоза! — Алексей Павлович рванулся к бульдозеру.
Но Лешка перекрыл ему путь.
— Не успеешь, дед! Ни за что не успеешь!
Алексей Павлович еще секунду глядел на медленно сползающий бульдозер и понял: да, не успеть.
— Бежим! — скомандовал он. — Назад!
А что поделаешь, вовремя скомандовать отступление — это тоже входит в непростую военную науку. Бежим, так бежим, назад, так назад — и они побежали. Но Алексей Павлович подвернул ногу и рухнул.
— Дед, ты что? Дед!
Алексей Павлович попробовал приподняться, но застонал от боли.
— Не могу… Беги, тезка!
Лешка молча подхватил деда под мышки и потащил, оглядываясь на угрожающе сползавший к бомбе бульдозер.
— Брось! Брось, говорю, меня не достанет, я тут залягу, а ты беги… Я приказываю, беги!
Но Лешка все тащил и тащил его из последних мальчишечьих сил. Только молчать он уже не мог и приговаривал бессвязно, со слезами в голосе:
— Сейчас, дед… Ну дед… Ну дед же… Сейчас…
Они обернулись на металлический стук — нож бульдозера уткнулся в бомбу.
— Ложи-и-ись!!! — закричал Алексей Павлович.
И тогда мальчишка, видевший войну только в кино, поступил как настоящий солдат: упал и закрыл деда своим телом.
Они ждали страшного взрыва. Но взрыва что-то не было. Была звенящая тишина. Светило солнце. Мирно чирикали птички. Бульдозер застыл, уткнувшись ножом в бомбу. А двое лежали в пыли на дороге и ждали.
Но сколько можно было ждать? Дед зашевелился, заворчал из-под внука:
— Обошлось, слезай… Тяжел ты больно, тезка…
Внук скатился с него, сел на земле и, смущенный своим героическим порывом, снова задерзил:
— Найди себе другого — полегче!
Алексей Павлович игнорировал его дерзость и улыбнулся:
— Не надо мне другого. Этот хорош!
А в глазах его стояли слезы. Не от боли в ноге — от радости на душе. Лешка тоже коротко всхлипнул и резко утер нос ладонью.
— Пойдем, что ли…
— Пойдем, пойдем, попробуем…
Дед приподнялся, внук подставил ему плечо, перекинул его руку через свою шею, и так они поковыляли — опять же как солдат, выводящий другого солдата из боя. Но силенок у Лешки было маловато, и они присели на травку передохнуть.
— Болит? — спросил Лешка.
— Ничего, до свадьбы заживет…
Это напоминание рассмешило обоих. И Лешка
