В город приходилось путешествовать почти каждый месяц: сначала пятьдесят километров по реке до поселка, потом на автобусе до Астрахани. Получив пенсию, он возвращался в поселок, закупал продукты, бензин и отправлялся на остров.
В одну из таких поездок, случившихся на исходе лета, он заглянул домой и обнаружил, что его комната переоборудована под детскую, а в шкафу висят женские платья. Свою одежду он нашел в мешке на балконе. Хотел позвонить сыну на работу, но махнул рукой: «Что воспитал, то и получил».
Вернувшись, долго разгружал лодку, потом сел на ступеньки вагончика и, когда рядом собрались все насельники, объявил: «Зимовать будем, друзья мои». Друзья, думается, не поняли.
И началась подготовка к зимовке. Первым делом Николай Николаевич соорудил скотный двор: вагончик был на колесах, и пространство под ним следовало укрыть. Для этого был привезен рулон металлической сетки и морозостойкая пленка. Закончив работу, он сказал: «Привыкайте, это ваш дом». Потом занялся заготовкой дров: выезжал на рыбалку с бензопилой и всякий раз добывал немного сухой древесины. Наконец выкопал яму и поставил в нее пару специально приобретенных пластмассовых бочек: «Будем рыбу солить про запас: кто его знает, что мы тут зимою наловим». А еще договорился с деревенскими рыбаками, и они привезли ему воз соломы — надо же было чем-то застелить скотный двор. Осень прошла спокойно. Николай Николаевич до конца ноября занимался дровами и рыбой, и, как выяснилось, не зря: зима, против обыкновения, оказалась затяжной и холодной.
В январе, когда температура внезапно упала до тридцати, он забрал всех зверей в вагончик. Пеликан с Муськой спали на нарах, Черныш — на заиндевелом полу. А Николай Николаевич всю ночь подтапливал маленькую буржуйку, тепла которой не хватало на ветхое сооружение. Под утро и он уснул. Сквозь сон слышал шум вертолета, но ни сил, ни желания снимать с груди Муську и отодвигать согревавшего бок пеликана не было. Разбудил Черныш, скуливший у двери. Николай Николаевич сразу почувствовал, что печка погасла. Снаружи было белым-бело: и деревья, и тростники, и вагончик, и остров — все было покрыто слоем плотного, колючего инея. Белой была и протока: ее наглухо укрыла шуга.
Черныш, стоя на краю острова, вглядывался в даль и задумчиво поскуливал, словно бы вполголоса напевал. Николай Николаевич отнес в вагончик охапку дров, растопил печку, еще раз сходил за дровами; Черныш не шевелился. «Там база, — сказал хозяин, — километрах в пяти-шести. На базе — Жулька. Собачка она симпатичная: с тебя ростом, лохматая-прелохматая. Как о матери, я слышал о ней только самые лестные отзывы… Но если ты просидишь в размышлениях еще пару дней, лед может растаять и тебе отсюда не выбраться. Так что ступай, добежишь. Сторож бывал у нас, знает тебя, сразу не выгонит, а я потом за тобой заеду — ты ведь там никому, кроме Жульки, не нужен». Исполнив еще несколько сладостных песнопений, пес в задумчивости ступил на лед и через торосы шуги, оскальзываясь, перебрался на другой берег.
Еще двое суток просидели они на нарах, греясь друг возле друга, потом потеплело, восстановилась обычная астраханская зима, когда легкие и недолгие заморозки чередуются со столь же легкими оттепелями.
А за Чернышом ездить не пришлось: его на катере доставили пограничники. Начальник заставы осмотрел остров, зверинец, жилище, угостился ушицей, попил чайку и рассказал, что с патрульного вертолета, летавшего над плавнями в самый мороз, не обнаружили над вагончиком дыма, и потому было решено срочно проведать остров. А когда на рыболовной базе пограничникам сдали Черныша, они и вовсе встревожились.
— Мы, — говорит, — взяли его с собой как розыскную собаку, на всякий случай, мало ли…
Николай Николаевич понял, что этот вертолет и пролетал над ними, когда он уснул и печка погасла.
— Но я, конечно, надеялся на лучшее, — сказал офицер, и в подтверждение его слов солдаты принесли с катера ящик тушенки и огромную коробку с чаем, сахаром, печеньем и пакетами какой-то крупы. Еще он сказал, что жена давно хотела красивую кошечку и Муська ей непременно понравится.
— Забирайте, — согласился Николай Николаевич, — она уже взрослая, пора в свет выводить. Когда принесет потомство — мне, пожалуйста, котика.
На том расстались.
Весна выдалась спокойная, теплая, вода поднялась ненамного — даже скотный двор остался сухим. Выйдя однажды из вагончика, Николай Николаевич увидел нескольких пеликанов, плававших неподалеку от острова. Подранок, расправив крылья, стоял на краю земли и смотрел на них, а Черныш разглядывал то чужаков, то своего приятеля и даже не лаял. Заметив человека, стая неспешно тронулась вниз по течению.
А через неделю, вернувшись с рыбалки, Николай Николаевич и вовсе не обнаружил птицы. Стал допрашивать Черныша, но тот погрузился в раздумчивость такой глубины, что на вопросы не реагировал. «Не мог он бросить нас не попрощавшись, не мог! — твердил Николай Николаевич. — Мы — земные, а он — другой, он не мог!»
И в это время огромная белая птица, раскинув крылья, бесшумно слетела на остров. «Я знал! Я верил!» — говорил человек, опускаясь на колени, чтобы обнять птицу. Пеликан положил голову ему на плечо, клюв — на спину и, похоже, пытался прижать человека к себе.
— Прощай, брат, — шепнул Николай Николаевич, — если что не так, ты уж прости!
Он встал. Пеликан, сделав несколько неуклюжих шагов, легко оторвался от тверди, без видимых усилий взмыл над тростниковыми зарослями и исчез. В это мгновение Николай Николаевич совершеннейшим образом осознал, что остался один и что так будет до конца дней.
Дальнейшая его жизнь потекла уравновешенно и почти бесстрастно. Пожалуй, лишь одно малое изменение со временем прибавилось в ней: Николай Николаевич полюбил смотреть на небеса — облака мог наблюдать долго-долго. Он не знал, что это душа просилась домой — тосковала по своим небесным обителям.
Приложение
Искусство как ступень к постижению духовного. Беседа с иереем Ярославом Шиповым (портал Православие. Ру)
В издательстве Сретенского монастыря вышел сборник рассказов отца Ярослава Шипова «Первая молитва». Это не дебютная книга — отец Ярослав до принятия священнического сана был уже состоявшимся литератором. Служить у престола Божьего батюшка стал после того, как Господь, как апостолов, сделал из него — заядлого охотника — ловца человеческих душ. О том, как совмещает служение Богу и литературную деятельность, отец Ярослав рассказывает Православию. Ру.
***
— Как Вы стали священником?
— О том, как я «ударился в религию», меня спрашивают чаще всего. Пути Господни неисповедимы. До принятия сана я был писателем. Больше всего меня увлекала охота. Причем охота — как образ жизни, поскольку ни добыча, ни пальба, по большому счету, меня не интересовали — только бы в лесу жить. На охоту я ездил по всей стране: и в дальние края, и в ближние. Объездил все Нечерноземье. В советские годы проводилась специальная сельскохозяйственная политика в отношении бесперспективных деревень, суть которой в том, что одни деревни сселяли, а другие за счет этих укрупняли. В результате пустели целые сельсоветы. Тогда же леса посыпали дефолиантами (то же делали американцы во Вьетнаме). Эту же технологию для осыпания листочков применяют на хлопковых полях. Логика была следующая: лиственные породы заглушим, а хвойные будут расти. Но ничего подобного не происходило, а вот звери гибли в огромных количествах. И мне приходилось все дальше забираться на север в поисках неповрежденной природы. Так я оказался в глухом районе Вологодской области, где никто ничего не посыпал. Туда я стал ездить на охоту и рыбалку, приобрел там старенькую избушку рядом с селом Верхний Спас, которое готовилось отпраздновать свое шестисотлетие. Жители села, названного в честь Преображения Господня, по случаю юбилея, собирались восстановить церковь. Они искали человека, который бы помог им организовать весь процесс: создать «двадцатку», подготовить необходимые бумаги, зарегистрировать приход. Я тогда был уже человеком воцерковленным и стал им помогать.
Когда весь подготовительный этап завершился, приехали мы с председателем колхоза и председателем сельсовета в епархиальное управление к владыке Михаилу (Мудьюгину). Говорим, что хотим восстановить храм. Он отвечает, что нет средств. Председатели сказали, что деньги сами найдут — это было еще до наступления 90-х годов, когда колхоз был в состоянии финансировать такое дело. Архиерей говорит, что у него нет кадров. Товарищи ему и заявили, что им кадры не нужны, и, не посоветовавшись, указали на меня. Я им потом попенял, что так нельзя было делать, надо было посоветоваться, взять благословение у духовного отца. После они написали прошение архиерею рукоположить меня для служения на их приходе. В давние времена существовала такая традиция: миряне просили поставить священником кого-то из своих. Я хоть был и не совсем из своих, но другого подходящего человека у них не оказалось. Интересно, что вся память о церковной жизни в селе была практически утрачена, потому что шестьдесят лет не было священника. Но вот такая мысль у них сработала. С этими новостями я приехал в Москву к своему духовному отцу, который и благословил меня рукополагаться.
