Обеду него из деревенских запасов, приедет гость, к столу прибавят левашники или дутый пирог и бутылки белого вина; после обеда отдых, хозяева спят и потом все обедающие сходятся вместе, раскладываются карты, хозяин читает печатные ведомости, отписки из деревень, супруга вяжет чулок; вечером горят сальные свечи, казачок снимает с немцами или щипцами нагоревшую светильню; в десять часов все уже члены семейства спят. Слуги такого дома оборваны, грубы, вечно пьяны; в прихожей старые лакеи сидят и вяжут чулок. Комнаты без обоев; на стенах висят произведения кисти крепостного художника по обыкновению, картины со следующими сюжетами: Юдифь, держащая окровавленную голову Олоферна над большим серебряным блюдом, или обнаженная Клеопатра с румяными грудями, которые кусает огромная змея.
Такой помещик имел также свой штат: у него жили бедные дворянки с детьми, мамы, няни, барские барыни; первые жили на покое, вторые выдавали сахар, кофе, чай, наблюдали за хозяйством; барские барыни одевали госпожу, смотрели за ее гардеробом, чистотою комнат, выезжали с барынею по гостям. Из мужчин главными лицами были дворецкий, дядька сыновей, затем казначей, парикмахер, стряпчий, были еще в доме купчины; стряпчие хлопотали всякий день в присутственных местах, редкий помещик не имел тяжбы; второй – раза два поутру сбегает в ряды за шпильками, булавками, за палочкой сургуча. Спали мамы, няни в детской на сундуках, скамейках; мужской персонал – в столовой, передней, на войлоках. Слуги тогда по большей части отличались высоким ростом, дородством и важной осанкой. В числе домашних забавников стояли за стульями во время обеда господ карлики, шуты и дураки; шуты были в шелковых разноцветных париках, с локонами, в чужом кафтане, в камзоле по колено; они передразнивали господ, ругали их, им позволялось говорить правду, дураки были одеты в одежде из лоскутков, над ними все смеялись, дергали, толкали, мазали их горчицей по губам и всячески им надоедали.
III
Модная галломания. – Подражание иностранцам. – Характеристика московских модников. – Республиканские прически. – Щеголи и щеголихи начала XIX столетия. – Знаменитая «гардероба» графа Разумовского. – Щегольство графини Разумовской
Мода ко всему французскому и введение французского языка во всеобщее употребление в России начались в царствование императрицы Елизаветы Петровны; в то время так она вкоренилась в обществе, что даже в официальных бумагах многие казенные учреждения стали появляться под французской кличкой. Так, например, Российская Академия наук в это время стала называться «Дасианз академия». В эти годы двор, как и дворянство, стали бредить, подражать и преклоняться всему, что приходило из Парижа. По словам современников, в те годы приезжий иностранец не имел нужды в своей ложке и тарелке: везде двери для него были отворены: «Милости просим, чем Бог послал – кушай на здоровье, не брани». Подражанием иностранцам, кажется, посейчас еще страдает русское общество. Такие рабские подражания французам осмеяли наши лучшие тогдашние драматурги Княжнин и Фонвизин. Первый в лице героя Фирюлина модной в то время пьесы «Несчастье от кареты», и второй – в «Бригадире», душа сына которого, как говорит одно из действующих лиц комедии, принадлежит французской короне. И.А. Крылов еще злее посмеялся над тогдашней столичной и провинциальной галломанией. Смеялся также много и граф Ростопчин над французским языком и полубарским воспитанием значительной части дворянского сословия. В первых годах нынешнего столетия, кажется, все хотели прослыть иностранцами. Посетивший в 1810 году Москву поэт Батюшков вот что о ней писал в письме к своему приятелю: «Здесь все картавят и кривляются. Зайдя в конфектный магазин, на Кузнецком мосту, где жид или гасконец Гоа продает мороженое и всякие сласти, я видел большое стечение московских франтов, в лакированных сапогах, в широких английских фраках и в очках, и без очков, и растрепанных прическах. Этот, конечно, англичанин – он, разиня рот, смотрит на восковую куклу. Нет, он русак и родился в Суздале. Ну, так этот француз, он картавит и говорит с хозяйкой о знакомом ей чревовещателе, который в прошлом году забавлял весельчаков парижских. Нет, это старый франт, который не езжал далее Макарья и, промотав родовое имение, наживает новое картами. Ну, так этот немец, этот бледный, высокий мужчина, который вышел с прекрасной дамою? Ошибся! И он русский, а только молодость провел в Германии. Но по крайней мере жена его иностранка: она насилу говорит по-русски. Еще раз ошибся: она русская, любезный друг, родилась в приходе Неопалимой Купины и кончит жизнь свою на святой Руси. Прошу заметить еще пожилого человека в шпорах. Он изобрел в прошлом году новые подковы для своих рысаков, дрожки о двух колесах и карету без козел. Он живет на конюшне, завтракает с любимым бегуном и ездит нарочно в Лондон, чтобы посоветоваться с известным коновалом о болезни своей английской кобылы».
В иностранных книжных лавках Батюшков видел беспрестанно покупающих модниц, не уступающих парижским в благочестии, которые с жадностью читают глупые и скучные проповеди, лишь бы только они были написаны на языке медоточивого Фенелона, сладостного друга почтенной девицы Гион. Придя в городе, здесь он видел совершенно восточный базар: тут были грек, татарин, турок в чалме и в туфлях; там сухой француз в башмаках, искусно перескакивающий с камня на камень, тут важный персиянин и т. д.
На модном тогда Тверском бульваре опять целая толпа праздных жителей. Хороший тон и мода требовали, чтобы сюда приходили франт и кокетка, и старая вестовщица, и жирный откупщик и т. д. Какие странные наряды, какие лица! Здесь вы видите приезжего из Молдавии офицера, внука придворной венской красавицы, наследника подагрика, которые не могут налюбоваться его пестрым мундиром и невинными шалостями. Тут вы видите провинциального щеголя, который приехал перенимать моды и который, кажется, пожирает глазами счастливца, прискакавшего на почтовых с берегов Секваны – в голубых панталонах и в широком безобразном фраке. Здесь красавица ведет за собою толпу обожателей; там старая генеральша болтает со своею соседкой и возле них откупщик, тяжелый и задумчивый, который твердо уверен в том, что Бог создал одну половину рода человеческого для винокурения, а другую – для пьянства, идет медленными шагами с прекрасною женою и с карлом. Университетский профессор в епанче… пробирается на пыльную кафедру. Шалун напевает водевили и травит прохожих своим пуделем, между тем как записной стихотворец читает эпиграмму и ожидает похвалы или приглашения на обед.
В конце прошедшего столетия особенно сильно подражали французам: бывшие моды и революции Версаля уже не появлялись у наших щеголей и щеголих; последние из маркиз превратились в диан, галатей, венер, аврор, весталок и омфал. Платья на манер этих древних богинь вывели из употребления фалбалы и палатины на польский и немецкий лад и другие наряды на английский манер. Прическа мужчин и женщин состояла из коротко подстриженных на шее волос, так, как стригли волосы тем, которых гильотинировали. Такая прическа называлась ala Titus и a la Гильотен. Вместо башмаков женщины носили сандалии на босую ногу, и на пальцы ног вздевали бриллиантовые кольца. Греческие моды, подобно Франции, у нас держались довольно долго, и женщины носили сперва обтянутые батистовые платья, надевали на обыкновенные рубашки, потом вместо таких прозрачных носили кисейные на батистовых рубашках и после совершенно уничтожили рубашки и надевали трико, украшая ноги и руки золотыми обручами, которые надевали даже выше колен. У мужчин вошли еще безобразнее одеяния: фраки с длинными и узкими фалдами, жилеты из розового атласа, сапоги с кистями и огромные галстуки, закрывающие подбородок, длиною в несколько аршин, которые надлежало обматывать вокруг шеи.
С 1800 года модные женские платья не были особенно красивы: платья носили очень узенькие, пояс под мышками, спереди нога видна по щиколотку, а сзади у платья хвост; вскоре платья совсем окургузели и вся нога стала видна; на голове начали носить какие-то картузы; безобразие чепцов и шляп было такое, что теперь себе нельзя представить. Только у пожилых дам туалеты были еще хороши и несравненно богаче; тогда замужние женщины носили материи, затканные серебром, золотом и цельные глазетные. Роскошь в нарядах после коронации Александра I была большая: с того времени современники стали замечать большое великолепие, особенно в бальных платьях, и с этой же эпохи стали отделывать роскошно комнаты в домах и начали обедать часа в четыре и пять – не так, как прежде, в двенадцать.
В эти годы мужчины на балы являлись всегда в шелковых чулках и башмаках, явиться в сапогах на бал никто не посмел бы, и только военные имели ботфорты, статские все носили башмаки, на всех порядочных людях были дорогие кружева, это много придавало щеголеватости. Кроме того, пудра на других очень красива. Женщины и девицы еще румянились, от этого не бывало зеленых и желтых лиц. Сутра румянились слегка, но вечером, перед балом, румянились сильно, были и щеголи, которые прибегали к этому тоже. Обычай румяниться на Руси – самый древний и, по словам иностранцев, бывших у нас в XVIII веке, румянились у нас все женщины, начиная от княгини до последней крестьянки. Из исторических щеголей известен Лев Разумовский, в свое время он превосходил любезностью и щегольством всех своих современников. Не раз отцу этого франта приходилось уплачивать долги молодого щеголя. Однажды к отцу его явился портной со счетом в 20 ООО руб. Оказалось, что у графа Андрея в «знаменитой его гардеробе» одних жилетов было несколько сотен. Разгневанный отец повел графа Андрея в кабинет и, раскрывая шкаф, показал ему кобеняк и мерлушечью шапку, которую носил в детстве.
