– Одним из подвигов Геракла считается прогулка в Тартар… это здесь, недалеко… и доставка во дворец Еврисфея трехглавого пса Цербера. Но не небывалой силе своей грек обязан этим свершением, а хитрости. Перед тем как отправить героя в Аид, закатил царь пир горой. Пили сладко, ели сытно, а Геракл знай себе подливает Еврисфею чудо-зелье, привезенное заезжим торговцем из холодных северных стран, где обитают варвары и водятся страшные звери суслики. Когда количество гостей перед глазами царя начало многократно множиться, грохнул он по столешнице кулаком и велел всем убираться прочь.
– А вас, Геракл, я попрошу остаться,- поспешно добавил он, с трудом удерживая в трясущихся руках опустевший кубок.- Наливай!
Почему-то вместо одного героя пред мутным взором царя оказалось целых три, но он не стал акцентировать на этом внимание, ибо каждый из них наполнил по одному из трех его кубков, а ссориться с героем не с руки. Тот известен буйным нравом – чуть что, сразу дубиной по голове и пяткой в ухо. А тут целых три…
Выпил Еврисфей напитка северного, обжигающего, решил до ветру сходить.
Геракл подхватил его под локоток и вынес под дерево. Смотрит троящимся взглядом – с обратной стороны метит облюбованное царем деревце дворовая шавка.
– Айн момент! – говорит он Еврисфею.- Ща будет тебе адский пес Цербер собственной персоной.
Бросился за дворняжкой – та в кусты. Но разве ж уйдешь от легендарного героя античности? Поймал, вывел пред очи пьяные царевы.
– Цербер,- представил.
Навел фокус царь, икнул с перепуга великого, закричал дико и опал бесчувственной тушей наземь.
Отпустил испуганную дворняжку Геракл, а та и рванула со всех ног прочь, так и не узнав, что поработала дублером самого стража ворот адских Цербера.
Набежали слуги, омыли, переодели царя, унесли в палаты каменные. Три дня болел Еврисфей, а как немного оклемался, отпустил Геракла на все четыре стороны, пока совсем в домину не вогнал.
Вот так свершил свой последний подвиг Геракл на службе царя Еврисфея,- закончил я рассказ.
– Похмелиться бы,- заметил Добрыня Никитич, улыбаясь в усы.
– А там и страдать легче будет,- поддержал его Дон Кихот.
Основную мысль повествования они уловили. Но выпить нам бесы не дали, изуверы!
ГЛАВА 31 Конечный пункт
Кто ходит в гости по утрам,
Тот поступает мудро,
Не пустит кроль, пойдем к свинье.
Парам-парам! Тебя забыть спросили!
На то оно и утро.
Изрядно отощавший Винни-Пух
Оставив позади сжигаемых огнеупорных еретиков, наша процессия остановилась у берегов Флегетона, омывающего своими кровавыми водами восьмой круг ада. Широко разлившаяся река затопила прибрежные районы, оставив торчать безжизненные островки, на которых произрастают карликовые деревца, скрюченные жаром, исходящим от огромных песочных часов, которые установлены среди них. Присмотревшись, можно различить человеческую фигурку, зажатую в наиболее узкой части часов. Сквозь раскрытый в беззвучном крике рот струится раскаленный песок, с тем чтобы, пройдя тело насквозь, ссыпаться на кучу у ног. Едва верхний резервуар начинает пустеть, сверкающие потными телами бесы бросаются лопатами выгребать песок из-под ног и забрасывать в верхний воронкообразный сосуд. И так до Судного дня.
В кровавых водах кишат, сражаясь с водоворотами и друг с другом, души тиранов. Поднятые ими брызги летят на пожухлые листочки деревьев, в которых томятся души самоубийц. Те брезгливо вздрагивают, когда на них попадают капли крови.
Переброшенный через поток понтонный мост раскачивается на волнах, содрогается от столкновения с мощными телами, стремительно скользящими в крови.
Забурлили воды, устремились к нам потоки ненависти и злобы, но, покорные воле маркиза Амона, опали, оставив на наших одеждах багровые капли.
Миновав седьмой круг, мы въехали в последнюю обитель мошенников – жуликов всех мастей и расцветок.
Потрескивают раскаленные сковородки, кипит в котлах олово. Перекидывающиеся в картишки бесы при нашем появлении вскакивают на ноги и начинают изображать активную деятельность. Видимо, за века сосуществования дурные черты грешников передались и их палачам. Мы мало похожи на ревизора, но чем черт не шутит, когда ангел спит.
Слоняющиеся по территории ада мошенники отмечены вживленными в лоб красными лампочками, которые вспыхивают каждый раз, когда души открывают рот или собираются что-то сделать.
– Чего это они? – удивился рыцарь печального образа.
– А это предупреждение, что они собираются сжульничать,- пояснил черт, потирая почетное клеймо на лбу.
– Жаль, у тебя такого нет,- заметил я, отворачиваясь от его рогатой морды.
– Так я…
– Пандемониум! – восторженно объявил маркиз Амон, взмахом руки охватывая величественный дворец, по роскоши с которым не сравнится ни одно строение во всем известном мне пространстве.
Умопомрачительной высоты хрустальные башни украшены сияющими в отблесках вечного пламени алмазами. Изящные золотые перила навесных балкончиков, вымощенные хрусталем мостовые. Застывшие по периметру обсидиановые красные и черные фигуры гар-гулий, марширующие у поднятого дворцового моста многорукие великаны, закованные в платиновые доспехи и вооруженные плазменными мечами, и целые толпы придворной челяди, во всей своей пестрой показной рос коши вывалившие на балконы приветствовать триумфальное возращение маркиза Амона. Колышущееся море безобразных рыл, коим и подобия-то в земной зоологии не сыскать.
Выдохнула гидравлика опор, и мост мягко опустился, пропустив нас к воротам. Те немедленно распахнулись, явив взору огромную залу, увешанную портретами од-ного-единственного персонажа – местного владыки и освещенную множеством горящих свечей.
– Мы ехали-ехали,- констатировал Добрыня, когда повозка со скрипом замерла.- И наконец-то приехали.
– Это точно,- оскалился маркиз Амон.- Конечная остановка.
Дрогнули драпировки, собравшиеся громогласно завыли, залаяли, затопали копытами.
Через распахнутую расторопными дворецкими дверь в зал вошел Сатана Первый и Единственный собственной персоной, ради такого случая облачившийся в ритуальный костюм и прицепивший к поясу шпагу. Черный с отливом костюм эпохи Ренессанса, малиновый плащ, подбитый черным бархатом, с вышитой шелковыми нитями звездой-пентаграммой на спине.
– С возвращением,- радушно распахнув объятия, улыбнулся он, оскалив обе усеянные клыками пасти. Львиную и оленью.
– И этот пижон главный здесь? – удивленно спросила Леля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
