Шуйский направил коня к Делагарди. Встретился Горн:
— Отчего пятятся рыцари? Их храбрость не дальше, чем потрясать кошельками!..
Жолкевский следил за боем с холма. Уже рассвело, и в зрительную трубу было видно, как неудачно действуют московские полки. Теперь коронный уверен, он выиграл победу и дал Шуйскому бой, когда тот не был к нему готов. Молчат даже пушки московитов. Подозвав Гонсевского, Жолкевский сказал:
— Пора начинать гусарам. Вводите их в бой.
Грохотали пушки. Ядра падали в лагере московитов, сея смерть и панику. Навел коронный трубу на ряд пушек, какие стоят на пригорке, увидел, как пытаются пробиться к ним стрельцы, но на них одна за другой пошли две роты.
На левое крыло навалились казаки. Бряцала сталь, мелькали сабли, вздымались стрелецкие секиры, палили рушницы.
Перевел коронный трубу на правое крыло, видит, нестойко у шведов. Послал на них еще хоругвь гусар. Видит, сломались рыцари, отходят. Гикая и визжа, наскочили казаки на стрельцов, врезались в самую середину…
Смотрел Шуйский, как сдаются рыцари, а другие бегут к лесу, выругался.
Тут Голицын коня осадил, закричал:
— Не отобьемся, князь Дмитрий Иванович, вели отходить!
— Трубите! — подал знак Шуйский.
Преследуемые гусарами и казаками, потеряв огневой наряд и обоз, полки поспешно откатывались к Москве…
В страну свеев через земли новгородские уводил Якоб Делагарди своих рыцарей. Захватили свей новгородское побережье Балтики, срубили острожки, посадили в них малые дружины.
Подступили к Новгороду и, взяв силой острог на Софийской стороне, принудили новгородцев признать себя данниками шведской короны.
Разграбили свей монастырские хранилища и множество ценнейших книг и манускриптов увезли в Упсалу, пополнив королевскую библиотеку.
Самозванец с конными и пешими отрядами кружным путем, через Медынь и Боровск, овладев Серпуховом, подступил к Коломне. Напрасно взывал епископ коломенский к верности царю Василию, народ взбунтовался. Коломна и Кашира целовали крест государю Дмитрию.
Присягнули самозванцу и воеводы коломенские Туренин и Долгорукий. Не устоял и переметнулся к Лжедимитрию воевода каширский князь Ромодановский. Самозванец, вступив в Коломну, намерился взять Москву прежде, чем к ее стенам подступит коронный гетман. Коломна — город древний, на водном пути по рекам Клязьме, Москве и Оке. Стоит город при впадении Коломенки в Москву-реку… Коломенский кремль, церковь Пятницы, Пятницкие ворота кремля, торговая площадь у крепостной стены… Торг, в отдаленные времена бойкий, с привозом богатым, уже много лет как захирел, зачах…
С приходом в Коломну казаков сделалось в городе многолюдно. За посадом, едва весна дохнула, разбила кибитки орда Ураз-Магомета. А вскорости подошел и ногайский князь Петр Урусов. В орде шумно, ревет скот, блеют отары овец, на первой зелени выпустили табуны. У войлочных кибиток груженые телеги, татарки доят кобылиц, бьют в бурдюках кумыс. Горят костры, в казанах варится мясо, и тянет по степи, на Коломну, кизячный, горьковатый дым.
Князь Урусов похвалялся:
— Татары бачку-государя любят, — и скалил желтые редкие зубы.
Ян Петр Сапега, с той поры как его выбили из Дмитрова московские полки, встал на Угре, близ Серпухова. Отсюда Сапега ездил к королю, под Смоленск. Прежде чем попасть к Сигизмунду, повидался с канцлером.
Лев Сапега спросил у племянника строго:
— Круль ждал тебя с хоругвями?
— Мои шляхтичи шли в Московию не для того, чтобы брать крулю Смоленск и вернуться по домам с пустыми карманами.
— Когда круль овладеет этой крепостью, шляхтичи получат свое.
Сапега-младший рассмеялся:
— Дядя, ты лучше меня знаешь, чем богат наш круль и чего стоят его обещания. Тех несчастных злотых, которыми он одарит шляхтичей, хватит им до первого шинка. А мои паны вельможные рвутся в Москву, чтобы притороченные к их седлам саквы звенели дорогим металлом.
— Тогда зачем ты приехал сюда?
— Но круль звал меня.
— Он хотел видеть твои хоругви. Отправляйся назад и приведи свои роты…
Вернувшись на Угру, Сапега спросил шляхтичей:
— Смоленск или Москва?
И паны заорали:
— Москва!
Набат ударил спозаранку, разбудил Зарайск. Пожарский выскочил на крыльцо, окликнул караульного:
— Отчего звон?
Караульный ответил бойко:
— Царю Дмитрию присягать зовут!
Пожарский заторопился на церковную площадь. Его обгоняли, все спешили в каменный кремль.
С той поры, как Коломна и Кашира целовали крест самозванцу, Пожарский ожидал возмущения и в Зарайске. Князю доносили: по городу гуляют воровские письма, народ царя Василия хает…
Разросся Зарайск. Восемь десятков лет назад поднялись каменные стены кремля. К ним льнут дома и избы посада. По тягловым спискам, какие хранились в съезжей избе, на посаде двести дворов да под девяносто в двух монастырских слободах и еще немало поместий на посаде, дома в кремле.
В добрые времена бойкий торг вел Зарайск. Триста лавок мастерового и купеческого люда открывались с первым солнцем…
Когда Пожарский появился на площади, она была уже заполнена народом. Князь Дмитрий Михайлович взошел на паперть соборной церкви Николая Чудотворца, глянул по сторонам. Его увидели, шум стих, но из толпы стрельцов чей-то голос спросил:
— Что, князь, целуем крест государю Дмитрию, позовем в Зарайск его воеводу?
— Люди и вы, стрельцы, — заговорил Пожарский, — вы крест целовали царю Василию, отчего же клятву рушите, аль Бога не боитесь?
— Не слушайте его, он Шуйскому слуга!
— Волоки отца Агафона, пущай народ к присяге подводит!
Пожарский перебил крикунов, сказал громко, будто отрезал:
— Покуда на престоле царь Василий, ему не изменю. Но коли Москва примет того, кто назвался Дмитрием, либо кого иного народ государем назовет, обещаю служить ему вместе с вами.
— Люди, а и верно князь сказывает, не послушать ли нам его?
— Решайте, зарайцы, — снова сказал Пожарский, — не допустите промашки. Коли скажете — уйди, князь, из города, уйду; скажете — останься, останусь!
— Стрельцы! — выкрикнул стрелецкий голова. — Дождемся, чего Москва приговорит, какому царю поклоняться!
— Дождемся! — согласилась площадь. — А ты, князь, Дмитрий Михайлыч, воеводствуй над нами!
— Князю Пожарскому верим!
В Заговенье, на Петров пост, повел самозванец казаков и верных ему стрельцов на Москву. Однако князь Урусов идти отказался. Внес сумятицу сотник Бобыкин, вернувшийся из Зарайска. Пожарский, рассказал он, город не сдал и присягать отказался. И, по всему, может на Коломну напасть.
— Бачка-государь, — сказал Урусов, — ты Москву берешь, а Пожарский орду разорит. Как оставить кибитки наши?
В два конных перехода самозванец с десятитысячным отрядом достиг Москвы, встал в селе Коломенском. Тут и Сапега с хоругвями подоспел. Подступили к стенам Земляного города, постреляли из пушек и пищалей, полезли на приступ, но, встретив сопротивление, отступили и, минуя Коломну, подались в Калугу. Туда же привел орду и князь Урусов.
Марина гнала коня. Она уходила от наползавшей черной тучи. Следом за Мнишек скакали казаки — ее конвой. Пластались в беге кони, храпели. Туча, разрастаясь, закрыла полнеба. Подул резкий ветер, блеснула молния, раскатился гром. Первый, весенний.
Открылась Калуга: колокольни, стены и башни, избы посада. Миновали становище орды. Копыта застучали по бревенчатому настилу. У хором воеводы, именуемых царским дворцом, Мнишек соскочила с коня, бросила повод казаку. Едва в палату вбежала, как забили по крыше первые крупные капли…
Дождь шел всю ночь. К утру небо очистилось, солнце заиграло в мокрой листве. Марина велела опустить верхнюю волокушу оконца, и в горницу хлынул чистый, настоянный на сирени воздух. Мнишек прижала ладони к щекам, задумалась. Ночью приходил к ней Дмитрий. (Мнишек так и не знает его подлинного имени.) От Дмитрия разило вином, но хмель не брал его. Он искал у Марины душевного успокоения, говорил:
— Побив воевод Шуйского, я уже верил: бояре откроют мне ворота Москвы, однако я долго сидел в Тушине, и Бог покарал меня. Во мне родилось сомнение, а нынешняя неудача посеяла страх. Я не верю татарам: не изменят ли они мне?.. А бояре и дворяне, какие сегодня еще мне служат, — все эти Плещеевы, Засекины и иные, что в головах их? Эвона, Сицкий с Засекиным в Коломне задержались, с чего бы?..
Прошедшей ночью Мнишек убедилась: человек, назвавшийся царем Дмитрием, не станет государем московским. Марина подняла очи к лику Богородицы, прошептала:
— О Мать Божья, если не Дмитрий, то кто введет меня в Кремль?
Поздней ночью въехал Шуйский в Можайск. Город спал. Перекликались караульные, лаяли, зачуяв чужих, псы. Над городом висели яркие звезды. На серп луны наплывало рваное облако.
