— Если на этом наши деловые переговоры окончены, герр…
— Вы для меня загадка, мистер Уиншоу. Для меня и для многих других, служивших рейху. Кому ваше имя было известно еще до того, как вы появились у нас на пороге.
Марк поднялся и взял свой дипломат. Похоже, тема, затронутая хозяином, его совершенно не интересовала.
— Я отлично знаю, что Саддам Хусейн изготовляет в своих так называемых исследовательских лабораториях. И мне известно, что первой его мишенью станет Израиль. Разумеется, именно поэтому я его и поддерживаю. Он возобновит тот очистительный процесс, который нам так и не дали завершить. Вы понимаете, о чем я, мистер Уиншоу?
— Я взял себе за правило, — ответил Марк, — никогда не интересоваться применением того, что…
— Бросьте, скромность тут ни к чему. Вы — квалифицированный инженер. Инженер-химик. Мне прекрасно известно, что вы помогали одной из наших крупнейших фирм поставлять Ираку в больших количествах «циклон-Б». Успех очистительного процесса, о котором я говорил, зависит как раз от свободной циркуляции такого товара на рынке, однако наши собственные законы, сдерживаемые абсурдными международными обязательствами, запрещают нам их экспортировать. Поэтому по иронии судьбы наши идеалы осталось поддерживать только таким, как вы, — вольным стрелкам. — Он подождал реакции Марка, но не дождался. — Вы ведь знаете, где производится «циклон-Б»?
— Разумеется. — Марк бывал на заводе много раз.
— Знакомы ли вы с историей этого предприятия? В тысяча девятьсот сорок втором году его чуть было не уничтожили бомбардировщики союзников. С секретным заданием разведать местность британцы отправили туда один самолет, но «люфтваффе» были предупреждены заранее, и несчастного пилота сбили вместе со всем его экипажем. Вам это ни о чем не говорит?
— Боюсь, что нет. Вы забываете, что это произошло очень давно. Еще до моего рождения.
Какую-то минуту старик пристально смотрел на него, затем дернул витой шнурок у двери.
— Что верно, то верно, мистер Уиншоу. Но, как я уже сказал, вы для меня остаетесь загадкой. — Когда Марк выходил, хозяин добавил: — Моя дочь, если вы желаете ее видеть, сейчас находится в библиотеке.
Декабрь 1961 г.Для матери своей Марк давно уже стал загадкой, решение которой не дало бы ровным счетом ничего; потому она и не возмущалась, когда он сообщил — через несколько недель после свершившегося факта, — что решил бросить юриспруденцию и пойти изучать химию. Письмо, в котором он излагал эту новость, было одним из его последних писем ей. Стало бессмысленно поддерживать видимость того, что матери с сыном есть о чем поговорить; а еще через два года между ними пролегло и физическое расстояние, усугубившее пропасть непонимания и безразличия.
Приглашение на полувековой юбилей Мортимера дало Милдред редкую возможность взглянуть на благополучную жизнь семейства Уиншоу изнутри. Семья, казалось, забыла о ней на все долгие годы ее вдовства и никакой финансовой помощи — если не считать оплаты школьного и университетского образования Марка — не предлагала. Сама приближаясь к пятидесятилетию, Милдред по-прежнему пыталась прожить на умеренное жалованье секретарши американского виноторговца, базировавшегося в Лондоне. Однажды он объявил ей о своем намерении свернуть бизнес и переехать назад во Флориду, и Милдред уже мысленно покорилась необходимости провести несколько мрачных недель в очередях агентств по найму, когда торговец поразил ее вопросом: не согласится ли она поехать в Америку вместе с ним — но уже не как секретарша, а как супруга? На то, чтобы оправиться от шока, ей потребовалось три дня, после чего она приняла его предложение.
Они мирно жили в бунгало на морском берегу под Сарасотой, пока оба тихо-мирно не скончались зимой 1986 года с интервалом в два месяца. Уехав из Англии, Милдред с сыном больше никогда не разговаривала. Последняя беседа у них состоялась за ланчем в Оксфорде, но даже тогда обоим было трудно общаться друг с другом цивилизованно. Закончилось все тем, что она обвинила сына в том, что он ее презирает.
— «Презрение» — довольно сильное слово, — ответил Марк. — Я просто не вижу никакого смысла в том, как ты живешь.
Она довольно часто потом вспоминала его реплику — возможно, сидя с мужем на веранде после ужина, глядя на океан и стараясь изо всех сил придумать, где бы ей хотелось оказаться.
1976Хотя Марк ни разу не разговаривал с матерью после ее отъезда в Америку, один раз он ее видел. Произошло это в самом начале его деловых отношений с Ираком: его тогда познакомили с грубоватым, похожим на медведя человеком по имени Хусейн, представлявшим «Министерство промышленности»; казалось, человек спешит приобрести специализированное оборудование для строительства большого комбината по производству пестицидов. Марк выяснил все его требования и сразу понял, что несколько компонентов, которые тот намеревался выпускать — а именно деметон, параоксон и паратион, — можно легко преобразовать в нервно-паралитический газ. Тем не менее он считал разумным представлять своим потенциальным клиентам проект исключительно как элемент программы развития сельского хозяйства и потому пообещал Хусейну связать его с одной американской фирмой: та сможет поставить ему гигантские коррозиеустой-чивые баки, необходимые для смешивания химикатов.
Представителей компании доставили самолетом в Багдад и скормили им убедительную историю о беде иракских крестьян: те не в состоянии защитить свои посевы от набегов пустынной саранчи. Представители вернулись в Майами и начали проектировать экспериментальный завод, который позволит местной рабочей силе, никогда раньше не занимавшейся токсичным производством, научиться обращаться с опасными химикатами. Но не успели они закончить проект, как Хусейн — через Марка же — известил их, что строить экспериментальный завод ему не интересно. Он желал бы немедленно приступить к полномасштабному производству. Для озабоченных проблемами безопасности американцев это было совершенно неприемлемо, и Марк, рассчитывавший получить с этой сделки около шести миллионов долларов комиссионных, был вынужден вмешаться и пригласить обе стороны на встречу в конференц-зале майамского отеля «Хилтон».
Встреча прошла безуспешно. Марк стоял у окна, выходившего на пляж, и молча слушал, как переговоры распадаются на взаимные обвинения: в неискренности, с одной стороны, и зарегулировании — с другой. Не отрывая глаз о полоски серебристого песка, он услышал, как американцы хором щелкнули замками своих дипломатов и покинули зал. Услышал, как Хусейн хрюкнул и проворчал:
— Этим парням нужно у врача провериться. Только что отказались от возможности разбогатеть.
Марк не ответил. Единственный из присутствовавших, он не утратил самообладания. Деньги бы, конечно, не помешали, но потерю он компенсирует. Дальше попробует немцев.
За день до переговоров он проехал по болотам до самого побережья Мексиканского залива. За утро добрался до Неаполя по «Тропе Тамиами» с ее туристскими аттракционами в виде реконструированных индейских поселений, прогулками на катерах на воздушной подушке и придорожными кафе, в меню которых предлагались лягушачьи лапки и «аллигамбургеры». Оттуда свернул по трассе на север, через Бонита-Спрингз и Форт-Майерс, и к концу дня въехал в Сарасоту. Материнский адрес — хотя он никогда не писал его на конвертах — Марк помнил наизусть. Но разговаривать с нею ему пока не хотелось. Он даже не задавался вопросом, зачем вообще поехал к ней. Найдя нужный дом, он проехал еще с полмили по береговой трассе и свернул на грунтовку к пляжу. Из этого тупика дом матери был виден как на ладони.
В тот день ее муж уехал в город за покупками; сама же Милдред по случаю оказалась в саду. Вообще-то она собиралась просто спокойно посидеть и почитать журнал или, может, написать падчерице в Ванкувер, но заметила, что садовник неважно прополол лужайку — с ним это случалось, — поэтому вскоре уже стояла на коленях и с корнем выдергивала наиболее упрямые образцы местной сорняковой флоры. Но, едва приступив, Милдред заметила незнакомого человека: тот стоял, прислонившись к капоту своей машины, и смотрел на нее. Старушка поднялась на ноги и присмотрелась, закрыв глаза от солнца козырьком ладони. Теперь она узнала его — сразу, как только разглядела, — но не шевельнулась, не помахала, не окликнула; просто стояла и смотрела на него также бесстрастно и пристально. Вместо глаз у него были пустые провалы. Стой он ближе, она бы поняла, что это зеркальные очки, в которых отражается пустое голубое небо. Но Милдред оставалась на месте, а через минуту или две вновь опустилась на колени и стала полоть дальше. Когда она подняла голову снова, человека уже не было.
