Я провел в Бадене одиннадцать дней и должен тебе признаться, что Баден несколько обманул мои ожидания. Местность очаровательная, но в отношении съехавшегося общества я ждал чего-то более блестящего и полного. Говорят, не знаю, правда ли это, — что нынешний сезон особенно тускл. Как бы то ни было, я не встретил ни одного сколько-нибудь известного имени, ни одной европейской знаменитости и даже, исключая несколько русских семейств, мало знакомых. Я думал устроить здесь смотр всем моим новым и старым немецким друзьям, а в конечном счете могу упомянуть лишь князя Эхингенского, шурина герцога Лейхтенбергского*, которого ты, вероятно, помнишь, молодого Лотцбека*, ставшего еще придурковатее, Керсдорфа, племянника Эйхталя, авантюриста Сен-Джона с женою и детьми. Кроме того, я познакомился со стариком Оттерштедтом, отцом нашего, который умнее своего сына, но совершенно похож на старую больную обезьяну, что вызывает у меня сильнейшее опасение за будущность нашего друга, ибо иногда в семейном сходстве скрывается невероятное коварство.
А что до русских, бывших в Бадене, то всех их ты знаешь: вдова Льва Нарышкина, княгиня Юсупова, которая накануне моего отъезда вновь обрела своего друга, две племянницы графини Нессельроде, госпожа Полетика…* и т. д. и т. д. Но я уже устал описывать вещи и лиц, которые мне так же безразличны, как и я им. Милая моя кисанька, хочешь знать, от чего зависит теперешнее мое настроение? От убеждения, черпаемого мною отовсюду, что время мое минуло и что ничто в настоящем уже не принадлежит мне. Страны, которые я вновь увидел, стали уже не те.
Могу ли я забыть, что в былое время, когда я посещал их в первый, во второй, в третий раз, я был еще молод и был любим. — А нынче я стар и одинок, очень одинок.
Но, ради Бога, береги себя, ибо пока ты еще есть — не все еще стало небытием.
Я хотел сказать тебе тысячу разных разностей и не сказал. Какая глупость — письма! Нежно обнимаю детей, и особенно Дмитрия, раз он меня замещает. Прости, моя кисанька. Сейчас около полуночи.
Ф. Т.
Вяземскому П. А., 28 июля/9 августа 1847*
141. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ 28 июля/9 августа 1847 г. Франкфурт-на-Майне
Francfort s/M. Ce 9 août n. st. 1847
Vous ne vous attendez assurément pas, mon Prince, à recevoir de moi une lettre d’affaire et même d’affaire très pressante. Voici ce que c’est. Rotschild, à ma demande, fait partir par la poste de ce jour une lettre de change de la valeur de 800 r<oubles> ar<gent> pour le compte de ma femme. Aussitôt que vous serez instruit de l’arrivée de la dite lettre de change, ayez l’extrême bonté, mon Prince, d’en faire parvenir le montant à Hapsal par la voie que vous jugerez la plus sûre et surtout la plus prompte, car grâce à la sagesse habituelle de nos arrangements il se trouve que ma femme doit être en ce moment complètement à sec, en attendant l’arrivée des fonds qui devaient lui être envoyés par mon frère et qui, à la date de sa dernière lettre ne lui étaient pas encore parvenus. Or, comme il peut se faire qu’elle passe encore un temps indéfini avant que ce bienheureux envoi trouve le chemin de Hapsal, j’ai pensé qu’il était plus pratique de lui faire parvenir cet argent par la grande voie de Rotschild et Stieglitz, en vous suppliant de vouloir bien y joindre votre coopération pour assurer le succès de ma combinaison financière. Dans tous les cas je me la devais à moi-même, pour m’ôter une épine du cerveau.
Me voilà revenu à Francfort, après avoir rempli la double mission* dont j’avais été chargé, sans me piquer toutefois d’une folle vitesse, après avoir été en Suisse que j’ai trouvé aussi calme et prospéré qu’elle est turbulente et agitée dans les gazettes*; après avoir passé quinze jours à Bade-Bade qui n’est plus qu’une cohue — huit jours à Wildbad, aux pieds de la Chancelière — avoir fait ma cour, en passant par Darmstadt, au Grand-Duc H<éritier> et à la veille maintenant d’aller trouver Joukoffsky à Ems pour essayer de me refaire un peu de tous ces amusements*. C’est là que s’arrêtera, je pense, ma course qui me rappelle un peu trop le stérile va-et-vient d’une salle de bal masqué. Cette ligne du Rhin y ressemble beaucoup. C’est la même agitation machinale, ayant pour résultat des chances à peu près semblables d’amusement. D’un autre point de vue et en faisant abstraction de mon misérable individu, rien d’admirable et d’ébaubissant que cette prodigieuse croissance matérielle de l’Europe, dont le mouvement de plus en plus accéléré vous inspire malgré vous le pressentiment d’une catastrophe.
Mes hommages à la Princesse et mille amitiés les plus vraies à Mr votre fils*. T. Tutchef
Перевод
Франкфурт-на-Майне. 9 августа н. ст. 1847
Вы, конечно, не ожидали, любезный князь, получить от меня деловое письмо, причем касающееся до весьма спешного дела. Вот в чем оно состоит. Ротшильд по моей просьбе отправляет с сегодняшней почтой переводный вексель на 800 рублей серебром для моей жены. Как только вы известитесь о прибытии этого векселя, будьте столь любезны, дорогой князь, перешлите указанную сумму в Гапсаль путем, какой вы найдете самым верным и, главное, самым скорым, ибо благодаря свойственному нам благоразумию в ведении дел случилось так, что жена в настоящую минуту оказалась без гроша в ожидании денег, которые должен был прислать мой брат и которые, судя по ее последнему письму, до сих пор не пришли. И поскольку может случиться, что пройдет еще неопределенное время, прежде чем тот благословенный денежный перевод прибудет в Гапсаль, я подумал, что будет целесообразно послать ей деньги через Ротшильда и Штиглица, умоляя вас приложить свое содействие ради успеха моей финансовой комбинации. В любом случае я обязан это сделать, чтобы избавиться от колючки в мозгу.
Вот я и вернулся во Франкфурт после выполнения данного мне двойного поручения*, хотя и не могу похвастать, что сделал это с чрезмерной скоростью; я побывал в Швейцарии, которую застал столь же спокойной и процветающей, сколь она выглядит бурной и беспокойной в газетах*; провел две недели в Баден-Бадене, где теперь только одна сутолока, неделю в Вильдбаде, у ног канцлерши; представился, проезжая через Дармштадт, великому князю наследнику и теперь пребываю накануне отъезда в Эмс, к Жуковскому, чтобы немного прийти в себя после всех этих развлечений*. На этом думаю завершить мою поездку, слишком очевидно напоминающую мне бессмысленное хождение взад и вперед по зале на бале-маскараде. Рейнский путь весьма на него походит — та же механическая сутолока, в результате весьма далекая от развлечения. С другой стороны, если отвлечься от моей бренной персоны, нет ничего более восхитительного и ошеломляющего, чем эта колоссальная материальная мощь Европы, все увеличивающийся рост которой внушает вам, против воли, предчувствие катастрофы.
Мое почтение княгине и выражение самой искренней дружбы вашему сыну*.
Ф. Тютчев
Тютчевой Эрн. Ф., 29 июля/10 августа 1847*
142. Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 29 июля/10 августа 1847 г. Франкфурт-на-Майне
Francfort s/M. Ce 29 juillet/10 août 1847
Ma chatte chérie. Avant-hier, en revenant ici, mon premier mouvement a été de courir au bureau de la poste où j’ai eu en effet la satisfaction de trouver trois de tes lettres qui m’attendaient, car il faut que tu saches que je me suis résigné à ne pas en recevoir pendant tout ce temps que j’ai passé à Wildbad pour ne pas courir la chance d’en perdre une par quelque confusion qui aurait pu avoir lieu dans ces envois et renvois mutuels. Si tu t’imagines par hasard que tu conjureras par tes lettres mon impatience de te revoir, tu te trompes beaucoup, car il ne m’est jamais encore arrivé d’en lire une sans me trouver superlativement absurde de t’avoir quittée. Au fond, personne n’a de l’esprit comme toi, et je comprends à merveille qu’auprès de toi tout ce que je rencontre dans le monde me paraisse fade et terne, et il ne faut pas moins que le reflet de ta présence pour me le rendre supportable… C’est tout contrariant, mais c’est ainsi.
Ta lettre du maître de poste de Hapsal — comme on disait du temps de Mad. de Sévigné — m’a beaucoup amusé. Elle est vraiment fort jolie. Il y a peu de feuilletons, et de meilleurs, qui vaillent une pareille lettre. J’aime bien les peurs que tu lui causes avec les excentricités épistolaires de ta correspondance. J’aime beaucoup aussi la figure d’Antoinette Bl<oudoff> en proie à ses doctes perplexités devant ton ignorance si pleine de calme et de sérénité… tout cela m’avait rendu fort heureux jusqu’à ce que je fusse arrivé à l’endroit de ta lettre où tu dis que tu es sans argent et que jusqu’à nouvel ordre tu allais vivre aux dépens de tes domestiques. Tu comprends qu’il m’ a été impossible de supporter cette idée. Aussi sais-tu ce que j’ai fait? Je t’ai envoyé hier une somme de 800 r<oubles> ar<gent> accompagnée d’un mot d’avis pour le P<rin>ce Wiasemsky pour le prier qu’aussitôt la lettre de change arrivée il eût soin de t’en faire parvenir le montant à Hapsal le plutôt possible. Voilà l’usage que j’ai fait de ta lettre pour Rotschild, car je suis heureusement dans le cas de pouvoir n’y pas recourir pour mon propre compte, attendu que j’ai encore par-devers moi deux cents et quelques ducats qui doivent suffire pour défrayer la seconde moitié de mon voyage… Pourvu seulement que cette bienheureuse lettre de change arrive assez à temps pour prévenir les dernières extrémités de la détresse. Mais que devient donc mon frère, et peste soit de son absence et de son silence…
Maintenant je te dois quelques mots sur mon séjour à Wildbad. C’est le lendemain du jour où je t’avais écrit de Carlsruhe que j’arrivais dans ce lieu sauvage, peuplé pour le moment de la présence de la Chancelière. Pas besoin de dire que j’en ai été reçu avec toute la pudique effusion d’une affection aussi réelle que réservée. Je la trouvai un peu démoralisée par son isolement, car elle n’avait auprès d’elle que sa fille Chreptovitch, quelque peu ennuyée aussi du séjour que sa piété filiale lui faisait subir. Quant à la société de l’endroit, elle était composée en grande majorité de toute sorte d’infirmes: perclus, boiteux, culs-de-jatte ou à peu près. Représente-toi le fauteuil du vieux C<om>te Maistre*, multiplié à l’infini et rayonnant dans toutes les directions. Le pays par contre est fort joli. Il m’a rappelé dans sa douce sauvagerie les sites de Kreuth, etc. etc., la chaumière etc. etc. Je me suis assuré qu’il y avait encore des montagnes dans ce monde. Que Dieu les bénisse et les conserve! Car c’est une très grande consolation que d’en voir après trois grandes années de plaine et de marais… de bonnes, grosses et véritables montagnes et qui ne deviennent pas des nuages à l’horizon quand on y regarde de plus près…
