в спешке продиктовал по телефону тематический план этих конференций, а после, поразмыслив, решил переиначить этот порядок. Таким образом, чтобы изучить историю танго, мы начнем с театра, с обстановки, потом перейдем к ключевым персонажам танго, затем обсудим эволюцию танго, которая длится уже больше полувека, а потом я, быть может, позволю себе высказать робкие наблюдения о настоящем и будущем танго. И возможно, тут нам придет на память аналогичная эволюция джаза – от хот-джаза речников с Миссисипи до кул-джаза музыкальных интеллектуалов из Чикаго и Калифорнии, совсем далеких от места и среды рождения этого жанра.
К тому же, забегая вперед, скажу, что в 1929 году я выиграл вторую Муниципальную премию по литературе (то была самая волнующая награда в моей жизни), значительную по тем временам сумму в три тысячи песо, что позволило мне целый год предаваться праздности – то есть писать книгу на свой вкус. Книга была посвящена моему старинному соседу по району Палермо, поэту Эваристо Каррьего. Естественно, что тема Каррьего подвела меня к теме танго, и я предпринял исследование. Провести подобное исследование в то время (шел 1929 год) было проще, чем сейчас. Разумеется, тогда не существовало такого изобилия книг, как теперь, зато я имел возможность беседовать со стоящими у истоков людьми танго, с мужчинами танго. А недавно, около месяца назад, мне удалось поговорить с несколькими из тех, до кого я не смог дотянуться тогда; позавчера вечером, например, моим собеседником был Альберто Гонсалес Ача, один из самых прославленных когда-то уличных задир, и Альберто предоставил мне сведения, подтвердившие то, что я сумел узнать прежде. В этих… В своих расследованиях я не увлекался тем, что английское правосудие именует leading questions[421], то есть вопросами, которые подсказывают очередной ответ. Я задавал самые общие вопросы и позволял своим собеседникам рассуждать о чем вздумается.
Но я не оставил без внимания и письменные источники. Есть книга с поистине гениальными страницами – «Дело для черных» Висенте Росси, который жил в Кордове, на улице Деан-Фунес, мы вели с ним кое-какие дела по переписке. А потом я приехал к нему в Кордову. Висенте Росси меня принял. Я поразился его молодости, но оказалось, что передо мной сын того Росси, а отец уже умер. Тогда же вышла в свет и книга Ластры «Воспоминания о девятисотых», в ней утверждается то же, о чем говорили мне в 1929 году многие композиторы и многие лихие парни, которые к тому времени уже были не лихими парнями, а почтенными сеньорами.
Я обещал читать лекции, но, вообще-то, существует другое слово – не только более симпатичное, но в моем случае еще и более верное, и это слово – «беседа». Поэтому, господа, мне бы очень хотелось, чтобы вы дополняли, поправляли, противоречили тому, что я буду говорить. Ведь я собираюсь не только поучать, но и учиться. Итак, четыре беседы, которые я, начиная с сегодняшнего дня, проведу в районе Сур, который всегда так любил, потому что всегда чувствовал, что мы, портеньо, несмотря на причуды топографии, проживая в Сааведре, Флоресе или Норте, остаемся людьми этого района. Сур – это нечто вроде тайного сердца Буэнос-Айреса, и мы могли бы заявить: Буэнос-Айрес – он здесь. Вообще-то, если бы нам захотелось упомянуть другой район, это был бы Сентро; я думаю, что все мы также люди с Флориды и Коррьентес, каждый из нас принадлежит своему собственному району, а еще все мы – в первую очередь и бесповоротно – люди района Сур, накрепко связанного с историей Аргентины.
А теперь, прежде чем погрузиться в историю танго, я хочу сделать не то чтобы первое отступление (кажется, это будет уже второе), а скорее одно любопытное наблюдение – не знаю, упоминалось ли об этом прежде. Вообще-то, да, определенно упоминалось, ибо ничто не происходит впервые, вот только не знаю, привлек ли этот факт достаточно внимания. Все очень просто: предлагаю всем на время забыть про танго и взглянуть (пусть даже совсем мельком) на нашу аргентинскую историю, непродолжительную по времени – ведь она не насчитывает и двух веков, – зато настолько же богатую драматическими событиями, как и все другие истории, или даже больше.
Давайте представим себе этот перечень событий – не беспокойтесь, он не будет чрезмерно долгим. Вспомним о постепенном завоевании территорий; вспомним, что наша страна была одной из беднейших колоний, самой захолустной, самой, скажем так, заштатной в обширнейшей Испанской империи – тут не было драгоценных металлов, да и народу жило немного – почти некого обращать в Христову веру. Давайте вспомним и крайне парадоксальную ситуацию, когда горстки испанцев хватало для ниспровержения империй, как в Мексике и в Перу. У нас же, наоборот, война с индейцами продолжалась даже после провозглашения независимости. Так, например, мой дед, погибший в 1874 году под Ла-Верде, был начальником гарнизона в Хунине, а до этого сражался в битве под Асулем. Борьба с индейскими набегами еще долго продолжалась на севере, в провинции Чако. Все это можно объяснить так: крепости и города гораздо легче завоевывать, чем оберегать их от индейских отрядов, которые – как в случае победы, так и в случае поражения – рассеиваются в пампе и превращаются в невидимок.
А теперь давайте подумаем об основании городов, которые первоначально были просто гарнизонами. Затем пришло время английского вторжения, с которым справились не власти, а народ Буэнос-Айреса. Затем Майская революция, войны за независимость: в этом деянии важнейшую роль сыграли аргентинцы, венесуэльцы и колумбийцы; эти войны увели из дому много аргентинцев: они сражались, а иногда и умирали за отечество, за отечества, так что в последней битве, при Аякучо, участвовали ветераны, которые когда-то ушли с Сан-Мартином совсем еще детьми. Давайте вспомним о гражданских войнах, о победоносной войне с Бразилией, о борьбе с первой диктатурой, о становлении страны, о постоянных стычках с повстанцами; вспомним имена Лопеса Хордана, Пеньялосы – они были повстанцами. А потом была война с Парагваем и новая организация страны. И вот еще что: Буэнос-Айрес в конце концов сделался одним из крупнейших городов мира. Давайте подумаем о необыкновенных людях, которых мы породили: достаточно упомянуть Сармьенто и Лугонеса. И главное, давайте подумаем, что это значит – многие поколения людей. Вспомним о битвах, о ссылках, о болезнях и смертях, об этой последней трагедии, отмечающей жребий всякого человека. Все это умещается в срок чуть больше ста пятидесяти лет и происходит, можно сказать, в секрете: почти ничего не проникает во внешний мир (проникают некоторые явления культуры: например, модернизм,
