площади Онсе и самые важные коррали, о которых Эчеверриа рассказывает в «Скотобойне», они располагались отсюда в нескольких куадрах, на площади Испании, а еще были коррали парка Патрисиос. Одно из первых воспоминаний моей матушки – это станция повозок, в городе таких было две; матушка видела ту, что находилась на площади Онсе. Туда приезжали повозки из Аэдо, из Морона, из Мерло, из восточных поселков. И была еще вторая станция, ее я тоже видел на фотографиях – она находилась прямо здесь, в районе Конститусьон.
Итак, перед нами город с низкими домами, провинциальный город. Доктор Биой говорил мне, что помнит время, когда было известно… в общем, когда он знал, какая семья живет в каком доме, в каждом квартале. Это может выглядеть как преувеличение и, по крайней мере, касается не всех районов. Биой, среди прочего, рассказывал мне об участке улицы Сан-Хосе, где жили только негры. В детстве мне доводилось видеть больше негров, чем теперь; теперь они практически исчезли. Негры были потомками рабов, звались так же, как и их владельцы, и поддерживали, они и их потомки, на протяжении многих поколений сердечную связь с бывшими хозяевами, ведь они носили те же имена и были частью семьи. К тому же, в отличие от того, что происходило в Соединенных Штатах, здесь негры редко трудились на полях: в основном они выполняли работы по дому, старились и умирали в господских домах и становились чем-то похожи на своих хозяев. А потом начали прибывать эмигранты и население изменилось, а город вырос. Однако у нас есть документы той эпохи. Существует, например, роман – «Странная книга» доктора Сикарди, в которой с некоторыми романтическими преувеличениями повествуется о росте района Альмагро. Мне запомнилась драматическая картина наводнения на Мальдонадо. Когда я сам был ребенком, Буэнос-Айрес уже расширился. На севере город заканчивался мостом Пасифико и этой канавой, которая то пересыхала, то выходила из берегов, – ручьем Мальдонадо; то был район опасных креолов, а еще калабрийцев.
Моя матушка помнит время, когда название Барракас подразумевало то же самое, что позже подразумевали названия Темперлей, Адрогé, Флорес и Бельграно, – то есть Барракас был районом лачуг, особенно Калье-Ларга-де-Барракас, ныне проспект Монтес-де-Ока, и Калье-Ларга-де-Реколета, ныне проспект Кинтана.
Кажется, теперь у нас есть образ того города. Хочу также отметить, что тот город был устроен по иерархическому принципу. Помню, я спросил одного сеньора, как в те времена одевались куманьки. И он ответил: «В общем-то, они одевались так, как теперь одеваемся мы все», то есть носили пиджаки и мягкие шляпы, а не сюртуки и цилиндры; конечно же, у них были и платки. Но в целом все мы сейчас одеваемся примерно так, как тогдашние куманьки. С другой стороны, в то время существовала серьезная дистанция между сеньором и куманьком или человеком из народа. И даже если куманек начинал зарабатывать хорошие деньги – для этого существовало много способов, он мог, например, податься в телохранители к какому-нибудь политику или запугивать избирателей на выборах, – он все равно оставался куманьком, то есть человеком в шляпе, с платочком, в узком пиджаке, в брюках клеш или в узких брюках, обутым в альпаргаты или в туфли на высоком каблуке. Тогда существовала иерархия, теперь она исчезла.
Итак, перед нами тогдашний Буэнос-Айрес, этот Буэнос-Айрес маленьких домов с внутренними двориками; Буэнос-Айрес с трамваями на конной тяге, которые обычно довозили своего пассажира не до угла, а до самых дверей его дома; там все друг друга знали, все были родственники – или родственники родственников. Теперь от тогдашнего гостеприимства не осталось и следа. Я знаю немало случаев, когда люди переселялись в Буэнос-Айрес из провинции или из Уругвая и уже на следующий день получали блюдо с пирогами и сладкую сгущенку; а через денек-другой приезжие возвращали блюдо вместе с какими-нибудь другими лакомствами, и вот уже скоро они превращались в друзей всех соседей по кварталу. Теперь же, наоборот, мы живем в домах с квартирами и часто не знаем, как зовут соседа сверху или напротив.
У нас уже есть дата – 1880 год, у нас уже есть место – Буэнос-Айрес. Так пойдемте туда, где уже есть танго. Каково происхождение этого слова? На мой слух, оно африканское или псевдоафриканское, как и слово «милонга». По мнению Вентуры Линча, милонга была создана куманьками в насмешку над негритянскими кандомбе; милонгу танцевали – как утверждает Линч в своей книге – в низкопробных казино поблизости от Онсе и Конститусьон. Другие, напротив, говорили мне, что милонгу начали танцевать много позже, что поначалу милонга была только музыкой, а танцевать ее стали под влиянием танго. Откровенно говоря, на этот счет у меня нет собственного мнения.
Давайте исследуем географию. Часто говорилось – на этом же настаивают и многие фильмы, – что танго возникло в предместье. Ну а предместья, само собой, в те времена располагались очень близко к центру города. Однако все мои беседы с людьми той эпохи указывают, что слово «предместье» в данном случае не имеет топографической привязки. К тому же мои собеседники не говорили о предместье – они говорили о «берегах», и это были не только берега воды, но и берега земли. А типичными, самыми характерными окраинами являлись зоны корралей, старых корралей – это и были края земли – с пылью, с погонщиками скота, а еще с местами увеселения для этих людей.
Итак – где же возникает танго? По общему мнению, танго возникло в тех же местах, где спустя недолгое время в Соединенных Штатах возник джаз. То есть танго вышло из «плохих домов». Вообще-то, такие дома стояли во всех районах города, однако были и отдельные, так сказать, специализированные районы. Таковыми являлись улица Темпле – ныне она носит название Вивамонте – возле проспекта Двадцать Пятого Мая или, как тогда говорили, Июльского бульвара. Ну и потом был «сумеречный квартал» – так называемый Хунин и площадь Лавалье. Но и помимо них такие дома были рассыпаны по всему городу. Это были большие дома с дворами, они также использовались как место для встреч: люди захаживали туда, чтобы перекинуться в карты, выпить по стакану пива, пообщаться с друзьями. Такой уклад я сам еще застал в Пальма-де-Мальорке: когда я кого-нибудь искал и не находил в кафе, я продолжал поиски в тех трех или четырех домах подобного сорта, которые были в Пальме.
Есть один аргумент, который подкрепляет мои слова. И аргумент этот – набор инструментов, которые использовали для танго. Инструменты. Мне сейчас вспоминается один мой приятель, теперь уже старик, он
