Для меня пока ничего выигрышного, но восьмёрка пик оставляла надежду. Я сделал невозмутимое лицо, бросив в банк два шиллинга, от англичанина уже была приписка в двадцать минут свидания с заключённой.
Казалось, Канинхен наслаждается самим процессом, неторопливо поглядывая то на свои, то на открытые карты. Дым от его сигареты медленно поднимался к потолку. Каждый из нас глубокомысленно рассуждал, оценивая шансы на победу. Это было похоже на дегустацию незнакомого коньяка — долгий путь игры с неизвестным будущим. Мне оставалось только надеяться на следующий раунд торгов: новая открытая карта, новая возможность получить выигрышную комбинацию. Сублейтенант, настоящий бизон игры, чувствовал моё настроение.
— Придётся тебе, Шатопер, поискать другую Флёр-де-Лис, — после небольшой паузы добавил: — Ступай домой, Гюго. Отдохни. Мне уже порядком надоела возня вокруг этой дамочки, — хотя по его лицу было видно, что ему всё это далеко не надоело: хищник в засаде. — Думаю, тебе пора, — он ехидно усмехнулся. Его волосы над ушами задорно топорщились.
На это я только покачал головой:
— Ещё рано. Дождёмся ривера, — с безразличным тоном прозвучал мой ответ.
Британец сочувствующе вздохнул. Мы перешли к следующему кругу торгов — тёрну. На борд легла ещё одна карта — дама треф. Я воспрял духом и изобразил победоносный вид.
— Полагаю, сэр, сегодня неплохая погода, — я натужено кривился в улыбке, бросая пару шиллингов в банк и видя, как Канинхен приписывает двадцать минут.
Мои монеты кончались, мы подходили к последнему раунду — риверу. Я помолился про себя и пошёл на обман (для меня в той ситуации это был не обман, а военная хитрость). Я взлохматил волосы и заявил:
— Помню, что фишки заявляют перед раундом.
Канинхен с интересом взглянул на меня и одобрительно кивнул, подняв палец вверх.
— Таковы правила.
Я продолжил:
— У меня есть бутылка «Dewar’s», — произнёс мой язык, но мой мозг кричал: «Что ты говоришь? У тебя нет никакой бутылки. Что ты отдашь, когда проиграешь?» Кто-то другой внутри меня, не раздумывая, отвечал: «Ты не проиграешь! Ты просто должен выиграть! Давай, рискни!»
— Откуда у тебя бутылка такого виски? — Канинхен недоверчиво смотрел на меня.
— Выменял у французов, — придумывал я на ходу.
— Каких ещё французов? — на лице сублейтенанта появилось недоумение.
— У депортированных из Сирии вишистов, — вспомнил я стоявшее в гавани судно под французским флагом. — Транспорты с ними из Бейрута появляются сейчас в гавани.
Мои объяснения убедили его. Он помялся немного, и мы приступили к игре. На борд легла последняя открытая карта — десятка треф. Десятка треф! Я пошёл ва-банк: все оставшиеся монеты и придуманная бутылка.
— Что же мне поставить, — британец невесело покривился, — чтобы уравнять?
— Ночь с ней, — не задумываясь, выпалил я.
— Ночь? — его брови поползли вверх, но после короткой паузы решился и он. — Ну, что ж, изволь.
Я медленно с триумфом на лице выложил карты на стол, одну за другой: валет червей и бубновая девятка, на борде — дама треф, десятка треф, восьмёрка пик. Стрит! Я торжествовал.
Сублейтенант задумчиво смотрел на свои карты, потом перевёл взгляд на меня. Лениво бросил карты на стол, даже не показав их, и передал мне бумагу с записями минут.
— Теперь я могу её увидеть? — мой взгляд упёрся в лицо англичанина.
— Ну, что ж иди к своей Флёр-де-Лис, — Канинхен откинулся на спинку стула. — Можешь провести с ней всю ночь. До пяти утра, конечно. Только Мальта глупостей не прощает. И превращает тебя в горбатого… — сублейтенант не договорил, усмехнулся. — И найдут тебя, обнимающим труп красавицы.
— Это была Эсмеральда, — заметил я, вставая со стула.
— А тот был Квазимодо, — не остался в долгу Канинхен. — Вот во что может превратить тебя собственная глупость.
Но я уже встал и ждал его. Он вышел из комнаты и позвал постового. Пока Канинхен стоял в коридоре, я заглянул в его карты: два короля, учитывая две тройки на борде, — каре, и положил их на место. Мой стрит был ничто. Тем временем сублейтенант вошёл в комнату с постовым.
— Отведи этого парня в камеру и запри его там до утра, — англичанин посмотрел на свои карманные часы: стрелки показывали час ночи. — Сидеть ему там придётся недолго.
— Но сэр… — солдат попытался возразить, но сублейтенант прервал его:
— Исполняйте. Убери от меня этого идиота, — Канинхен плюхнулся на стул и демонстративно прикрыл глаза.
Постовой пожал плечами и качнул головой в сторону. Я понял и вышел в коридор по направлению к камере для задержанных. Металлическая дверь распахнулась, и я снова попал в комнату, послужившую мне когда-то местом ночлега после «пьяного вечера», проведённого с Канинхеном. Я осторожно сделал пару шагов вперёд, пытаясь привыкнуть к темноте, царившей вокруг. Только слабое пятно из окошка в двери было единственным источником света в камере.
— Кто ты? — раздался голос Надэж. Очевидно, в сумраке коридора, когда открывалась дверь, она не успела разглядеть меня.
Я посмотрел в сторону раздавшегося голоса. Насколько мне позволяла темнота и моё зрение, она неподвижно сидела с ногами на лавке, обхватив колени руками.
— Это я. Викто́р, — прозвучал мой ответ.
По-моему, несколько секунд она осознавала моё неожиданное появление.
— Викто́р? — судя по интонации, она не верила.
— Да, Викто́р. Собственной персоной, — я попытался придать голосу обыденный тон.
— Святая Дева! — она спрыгнула с лавки и кинулась мне на шею.
Я смутился, руки безвольно висели вдоль тела. Она, держась за меня, целовала мои щёки. Потом просто прижалась лбом к моему лицу и замерла. От неё исходил запах каких-то лекарств, напоминая мне о госпитале. Я не знал, что делать и что говорить. Но правда заключалась в том, что я не хотел ничего делать или говорить. Только придерживал её за спину.
— Как ты здесь оказался? — она, наконец, отстранилась от меня, уперевшись в мою грудь руками. — Со мной?
Я отпустил её, пожал плечами и по-будничному ответил:
— Выиграл тебя.
— Как выиграл? — наверное, её брови удивлённо поползли вверх, но в темноте это было не видно.
— Так. Выиграл. Ты же знаешь, здесь почти
