к детской. «Не буди ее так рано, пусть еще полчасика поспит», – предупредила Жань Дундун. Тоже правильно, обычно он будил Хуаньюй только полседьмого.
Он вернулся в кабинет и уселся на стул, пытаясь о чем-то поразмышлять, но его уши заполонил исходящий из кухни шум, где жарилась яичница, жужжал тостер, помешивалась каша, очищались фрукты, разливалось по стаканам молоко. Все эти звуки были абсолютно знакомы, только теперь он слышал их с некоторого расстояния, а не так, как раньше, когда производил их сам. Еле-еле дотянув до половины седьмого, он наконец явился на кухню, где всех уже ждал горячий завтрак. Толкнув дверь в детскую, он увидел, что Хуаньюй приведена в полную боевую готовность, Жань Дундун даже ее причесала.
После завтрака он предложил, как водится, отвести дочь в школу, но Жань Дундун сказала, что сделает это сама, и велела ему спокойно писать свою статью. Когда он поднялся из-за стола, порываясь помыть посуду, она его опередила. К тому моменту, как посуда была домыта, Хуаньюй с рюкзаком за спиной уже стояла на пороге. Держась за руки, мать и дочь вышли и тихонько закрыли за собой дверь, стараясь не нарушить его рабочий настрой.
В девять утра она вернулась с полной сумкой продуктов. Разобравшись с покупками, принялась за стирку и уборку, изо всех сил стараясь шуршать как можно менее заметно. Дом погрузился в тишину, и за счет того, что все звуки теперь напоминали шепот, тишина эта казалась еще более звенящей. В одиннадцать часов она приступила к готовке. Поскольку Хуаньюй оставалась на продленке, дома обедали лишь они двое. Чтобы завязать разговор, она взяла инициативу в свои руки, при этом она избегала говорить о своей работе, словно совершенно про нее забыла. Она делала это намеренно, контролируя каждое свое слово и действие. Спросила, хорошо ли продвигается написание статьи. «Как при такой заботе можно сказать, что плохо? – подумал Му Дафу. – Даже если со статьей не все гладко, все равно следует ответить, что хорошо».
– Давай, старайся, – подначивала она, – как допишешь, мы это дело отметим.
Да ради такого он готов был не только предпринять мозговой штурм, но даже незаметно ускориться.
В час дня она прилегла вздремнуть, спустя полчаса встала и занялась домашними делами: погладила белье, протерла пол, привела в порядок растения на балконе. В четыре часа отправилась встречать из школы Хуаньюй. В доме вдруг стало пусто и уныло. Раньше тоже было так же пусто и уныло, но привыкший к такой обстановке Му Дафу не решался и не хотел осознавать этого по-настоящему. Однако сегодня, после того как она целый день крутилась по хозяйству, или, лучше сказать, старалась ему угодить, он, пускай хотя бы на час, но очень остро ощутил эту пустоту.
В пять часов в общем коридоре раздался их звонкий смех, но когда дверь открылась, смех тотчас улетучился, словно то была галлюцинация. И если бы Хуаньюй вдруг не хихикнула, Му Дафу и впрямь бы поверил, что ему показалось.
Когда Хуаньюй нечаянно опрокинула на журнальный столик медный чайничек, Жань Дундун тут же приложила к губам палец, усмиряя дочь: «Тс-с, аккуратнее, папа работает». В десять минут шестого она начала готовить ужин, а Хуаньюй засела за уроки. Жань Дундун все это время курсировала между кухней и детской, контролируя готовку и заодно помогая дочери. В шесть часов семья собралась за ужином, все трое шутили и разговаривали, Хуаньюй пересказала заданную на дом сказку, они от души ей похлопали. В семь часов все занялись своими делами: она принялась мыть посуду, он снова засел за статью, Хуаньюй стала смотреть аниме. В восемь часов Жань Дундун послала Хуаньюй почистить зубы и принять душ.
Он почувствовал, что находится в лучшей писательской форме, по крайней мере, по количеству иероглифов у него наметился явный прорыв. В девять часов Хуаньюй легла в кровать, Жань Дундун посидела в комнате с дочерью, пока та не заснула, после чего осторожно вышла и устроилась на диване в гостиной, где полчаса прокручивала новости в телефоне. Потом она спросила у Му Дафу, хочет ли он чего-нибудь перекусить. Он отказался. «Разве она похожа на сумасшедшую? – подумал он. – Совершенно очевидно, что она хорошая жена и мать. Может, мы все заблуждались?»
В десять часов она зашла в ванную, на этот раз она принимала душ всего десять минут. Выключая воду, она решила, что в следующий раз постарается сделать это за пять минут. Закончив с умывальными процедурами, она прошла в спальню и приступила к уходу за кожей. В одиннадцать часов она легла в постель, потушила ночник и моментально заснула, поскольку за день утомилась и перенасытилась впечатлениями.
69
Через неделю статья Му Дафу была закончена, хотя он понимал, что преуспел лишь в плане объема. Две трети статьи казались ему весьма дельными, он даже выдвинул пару свежих идей, но они никак не могли компенсировать последнюю часть, которая была написана впопыхах и выглядела совершенно блеклой. Причина этого состояла в излишней заботе к нему Жань Дундун. Она взяла на себя все домашние хлопоты, благодаря чему больше недели он наслаждался устроенным бытом, ни в чем не зная отказа, – теперь каждый день единственным его занятием было написание статьи. В какой-то момент он даже засомневался в смысле своей работы и задался вопросом, а стоит ли это того, чтобы Жань Дундун так старалась? Когда же она предложила отпраздновать окончание трудов, это и вовсе сбило его настрой. Стоило ему поднажать, как он тотчас отклонился от темы и, словно разъяренный бык, пошел напролом совсем в другом направлении. Из-за этого каждое утро он исправлял написанное накануне, а вечером плодил новые ошибки. Ему все больше казалось, что статьи не пишут, а исправляют, точно так же как хорошими людьми не рождаются, а становятся в процессе работы над собой.
На самом деле писать статью для гранта ему не хотелось, но поскольку в настоящее время участие в грантах являлось основным критерием оценки работы в университете, то профессора, которые этим не занимались, считались некомпетентными. Помимо того, что участие в грантах влияло на премирование, от этого также зависело продвижение по службе, другими словами, сколько бы прекрасных и важных для науки статей вы ни написали, все они не шли ни в какое сравнение с участием в грантах. Поэтому теперь профессора напоминали уток, которых загоняли на «грантовый насест», где они целыми днями только и делали, что крякали «грант-грант». Одни, не в силах удержаться на насесте, летели вниз головой, у других оказались недостаточно крепкие крылья, чтобы даже взлететь на него. Ну а для того, чтобы мало-мальски закрепиться на насесте, уткам приходилось учиться у кур – подворачивая свои перепончатые лапки, они крепко-накрепко обхватывали шест.
Му Дафу являлся профессором четвертой категории, и как бы он ни хотел ее повысить, из-за конкуренции он, как и все остальные, вынужден был взгромоздиться на этот самый насест. Его сильной стороной была литературная критика, но раз за разом он проигрывал гранты в этой области, потому как выбранные им темы при всей их значимости не обладали популярностью. Никто не ждал от него глубины исследований, однако он, не желая идти на компромисс, подбирал для себя именно те темы, в которых обладал компетентностью. Но если с собой он договориться еще мог, то против литературных стандартов был бессилен, поэтому темы для грантов ему приходилось подбирать рискованные: они касались либо национальных меньшинств, либо изучения древней одежды и украшений, либо деревенской культуры. Обо всем этом он имел весьма слабое представление, тем не менее именно они, в отличие от его серьезных разработок, принимались на ура. Например, свой последний грант он получил играючи, и это случилось так же нелепо, как выбор темы для его получения.
Сам Му Дафу родился, вырос и выучился
