Глава четырнадцатая
1
Сразу после полудня дождь прекратился. Бад быстро шел по улице Окленда, которая тянулась параллельно полотну Южно-Тихоокеанской железной дороги. Несколько женщин в шалях месили башмаками грязь. Детишки, жавшиеся к матерям, были не такие загорелые, как дети в Южной Калифорнии. Адрес он получил, расспросив нескольких оклендских бакалейщиков. Это был серый, лишенный всякой привлекательности дом, который внешне напоминал деревянный ящик, обвязанный веревкой и разделенный на четыре равные части: две квартиры наверху и две внизу.
Бад свернул во двор. Он зарос сорняками и был устлан мокрой опавшей листвой. Левое крыльцо загораживала детская коляска на высоких рессорах, обитая розовым плюшем и с розовым шелковым зонтиком от солнца. В этом неприглядном дворе она смотрелась так же неуместно, как паланкин какого-нибудь индийского раджи. «Значит, ребенок жив, — подумал Бад. — Все розовое. Значит, у Амелии родилась дочь».
Он ни разу не думал об этом ребенке как о своем. Не думал и сейчас. Губы его сжались. Дорожку, ведшую к дому, давно не подметали. Он прошел по ней, обогнул коляску и надавил на кнопку потрескавшегося фарфорового звонка. Снял шляпу и принялся ждать. За спиной прогромыхал товарняк.
Дверь открылась. Перед ним возникло лицо его жены. Губы у нее тут же побелели.
За время долгой разлуки ее образ заметно поблек в памяти Бада, и ему приходилось искать фотографии, чтобы представить, как она выглядит. Но на фотографиях она выходила плохо. Очарование Амелии шло прежде всего от живости ее лица, оно заключалось в светящейся коже, искорках в глазах и в цвете ее волос. Вначале ему показалось, что лицо у нее стало более ухоженным, что она похорошела и выглядела еще более беззащитной. Она поменяла прическу. Он решил, что она причесана по-французски. На ней были блузка и юбка отличного покроя, и она выглядела элегантно. Про себя Бад вновь отметил ее французский стиль. «Она теперь окончательно утратила связь со всем калифорнийским», — подумал он.
В ее глазах он тоже изменился. Похудел лицом, и нос, доставшийся Баду от отца, выдавался еще сильнее. Голубые глаза выделялись на фоне загара, приобретенного за время работы на буровой платформе. Новые морщины избороздили лоб Бада, и мешки под глазами стали заметнее. В перламутрово-сером летнем костюме и туфлях с узкими носками он был похож на удачливого хищника. Но было заметно, что эти полтора года дались ему нелегко.
— Бад! — прошептала она.
Он заготовил речь, но от смущения позабыл ее.
— Здравствуй, — сказал он.
— Как ты меня нашел?
— Я нанял детективов в Париже и Нью-Йорке. — Сказав это, он понял, что ссылка на детективов неуместна. — Коллис П. Хантингтон сказал мне.
— Мистер Хантингтон? А он откуда узнал?
— Он знает почти все на этом свете, — ответил Бад. — Амелия, почему ты пряталась от меня?
— Бад... Это действительно ты! — проговорила она, словно хотела удостовериться в этом.
В отдалении вновь проехал поезд, а потом послышался сонный тоненький голосок:
— Мама!
Нежность, которую излучало лицо Бада, исчезла. Амелия выпрямилась.
— Уходи, — сказала она.
— Когда я смогу вернуться?
— Никогда.
— Боже, Амелия!
— Если ты уйдешь сейчас, мы найдем в себе силы забыть все. Так будет легче.
— Мне легче не будет.
— Да... Бад, ты знаешь, почему я пряталась от тебя. Прошу тебя, уходи.
— Мама!
Они взглянули друг на друга и замерли, словно время остановилось. Между ними завязалась молчаливая борьба, в которой проигрывает тот, у кого сдают нервы, кто робеет, колеблется или просто дает волю своей доброте. Бад ощущал исходивший от нее цветочный аромат, до него доносились голоса птиц с эвкалипта, скрип далекой телеги... Тепло ее тела взволновало его, и он почувствовал проснувшееся желание. Бад не отводил взгляда от ее карих глаз.
— Я совсем забыла, — проговорила Амелия. — Тебе же всегда нужно побеждать.
— Не всегда, Амелия.
— Мама! — опять позвал ребенок.
— Она спала, — сказала Амелия. — Подожди вон там, в гостиной. — С этими словами она убежала — так легко, будто улетела — по узкому темному коридору и исчезла за какой-то дверью.
Он вошел в дом и осмотрелся. Маленькая спальня с комодом из крашеного дерева, книжный шкаф, забитый потрепанными томиками. «Наверно, купила на распродаже». Дешевая железная кровать, накрытая ажурной шалью. Он исподтишка изучал ее нищету и ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось знать о ней абсолютно все. До него донеслись приглушенные голоса из детской. В ванной на полу лежала кучка нижнего белья, и он вспомнил, что Амелия хоть и была привередлива, но иногда допускала легкий беспорядок. Они часто занимались любовью днем. Он складывал свою одежду на стул, а она просто все сбрасывала на пол. На кухне лежал недоеденный кусочек хлеба и кругляш сыра. «У нее нет прислуги». Это, на взгляд Бада, было самым убедительным и окончательным доказательством ее нищеты. Даже в те времена, когда Ван Влиты были на грани банкротства, донья Эсперанца никогда не занималась домашней работой. Бад не знал ни одной «приличной» женщины, у которой не было бы по крайней мере одной служанки.
Комнаты дальше по коридору все выходили окнами на север и оттого имели мрачный вид. И только незашторенные окна задней гостиной смотрели на северо-запад. В ней было повеселее: яркие акварели, некоторые в рамках, а некоторые и без, окрашенная в белое плетеная мебель из ротанга с разноцветными подушками. Книжный шкаф, такой же, как и виденный Бадом в первой комнате. В нем лежали поломанные игрушки. В комнате, несмотря на ее простоту, чувствовался вкус Амелии. Ей никогда не нравилась резная мебель и темные, писанные маслом картины, развешанные по обшитым деревом стенам.
Он перешагнул через тряпичную куклу и присел на накрытый шалью диван. Он слышал ее смех и детский голос. Когда они появились в комнате, его прошиб пот. Амелия была миниатюрной, и оттого девочка, которую она держала на руках, казалась большой. Баду тут же бросились в глаза черные кудряшки, розовые щечки, свисавшие пухленькие ножки в чулочках. У него сжалось горло, и он отвернулся.
Амелия, от которой не укрылась его реакция, чуть повернулась, словно заслоняя собой ребенка.
— Это Тесса, — сказала она.
— Тесса?
Малышка, услышав свое имя, вытянула шею и взглянула на него. У нее были темные глаза и овальное личико с пухлым подбородком. Глядя на девочку, Бад видел перед собой лицо младшего брата. «Враг», — промелькнуло у него в голове. И это относилось уже не к Три-Вэ, а к этой малышке.
