В разговоре с Козачковским Шевченко в конце концов не без досады воскликнул:
— Да, вы правы! Хорошо было бы жить поэту, если бы он мог быть только поэтом и не быть гражданином!
Но Козачковский, видимо, не понял ни горькой иронии этого восклицания, ни намека на прогремевшее как раз в это время по всей России стихотворение Некрасова «Поэт и гражданин» с его знаменитыми строками: «Будь гражданин! Служа искусству, для блага ближнего живи» и «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан».
В этот свой приезд на Украину Шевченко еще больше, чем всегда, проводит времени с крестьянами, подолгу ведет с ними беседы. Отправившись вместе с Козачковским на рыбную ловлю к Днепру (у села Козинцы), он поминутно оставляет своего приятеля, чтобы без свидетелей потолковать с рыбаками.
В это время слава Тараса Шевченко гремела повсеместно; люди приходили из дальних сел, только чтобы его повидать и послушать; кобзарь Остап Вересай пел песни на слова Шевченко; каждое слово поэта разносилось далеко.
Беседуя с народом, Шевченко часто прибегал к наглядной агитации при помощи горсти ячменных зерен.
Он вынимал из кармана одно зерно, клал его посредине, называя царем; окружал «царя» еще десятком аккуратно разложенных зерен и говорил, что это царские министры; вокруг раскладывал круги из зерен, все шире и шире, приговаривая:
— Это генералы… А это губернаторы… А вот земские исправники… А это всё паны…
Выложив так круг за кругом, Шевченко предлагал присутствующим внимательно присмотреться к зернам; потом брал полную пригоршню тех же зерен и говорил:
— А вот это все мы, мужики. Глядите!..
С этими словами Шевченко бросал всю пригоршню зерен на разложенные круги «начальства» и «господ»:
— Сыщите-ка теперь, где царь, а где его генералы и паны.
Разговоры, которые вел Шевченко, долго потом жили в народе. Недаром Максимович уже после отъезда поэта с Украины писал ему в Петербург (в октябре 1859 года):
«А на правой стороне Днепра Вы стали лицом мифическим, о котором идут уже баснословия и легенды, наравне с преданиями старых времен».
О поэте и в самом деле слагали легенды.
— Шевченко очень заботился о работавших на барщине людях, — рассказывали крестьяне друг другу, — и очень просил за них царя, чтобы тот дал им волю. А царь все-таки воли не давал. Вот однажды приходит Шевченко к царю, впустили его в палаты; войдя в палаты, он хвать за шапку, да о землю трах, да и говорит тогда царю: «Вот это только и есть твоей земли, что под моей шапкой, а то вся остальная земля панская, а работают на ней люди! Весь свет я объехал и нигде не видел, чтобы так горько и тяжко жилось людям, как в твоем царстве!»
В этом рассказе, сохраненном нам устной традицией, подмечена даже характерная привычка Шевченко бросать в пылу разговора шапку на землю (об этой привычке вспоминает, например, Катерина Борисовна Пиунова).
Значит, крестьяне, положившие начало подобной легенде, в самом деле встречались с Шевченко, беседовали с ним. Поэт, очевидно, говорил и о том, что нигде не живется народу хуже, чем в крепостной России, и о том, что от царя нечего ждать воли и что вся земля должна принадлежать тем, кто на ней работает.
Остальное добавила впоследствии народная фантазия.
Утром 13 июня Шевченко распрощался к Козачковским и отплыл на простом крестьянском «дубе» вниз по Днепру, в Прохоровку, к Максимовичам.
Отплывая, поэт затянул старинную русскую народную песню:
Вниз по матушке по Волге,По широкому раздолью…
И долго над вольными водами Днепра лилась бодрая, жизнерадостная мелодия:
Взбунтовалася погода,Погодушка верховая,Верховая, волновая…
Рыбаки дружно подхватывали русскую свободолюбивую песню:
Ничего в волнах не видно,Только лодочка чернеет,Только парусы белеют…
Хутор Максимовича Михайлова Гора, у села Прохоровки, был расположен на левом берегу Днепра, десятью верстами ниже Канева.
Приехал Шевченко к Максимовичам к вечеру и провел у них целую неделю. За это время он нарисовал портреты старика хозяина и его молодой жены, сделал несколько рисунков.
Доживший почти до ста лет крестьянин села Прохоровки Пантелей Пушкарь вспоминал:
— Видел я Шевченко почти ежедневно. Я был тогда пастухом и пас скот вблизи хутора Максимовича. Шевченко приходил к нам, пастухам, приносил гостинцы, а мы для него плясали. Жил он у Максимовича. От других людей был отличен: простой, с народом хорошо обращался. Бывало, если забежит скотина в потраву к Максимовичам, так Шевченко просит Максимовича, чтобы тот не взыскивал с людей. Шевченко любил собирать баб, девчат и слушать их песни, сказки. Бабу Василису Московчиху особенно часто звал Шевченко. Она много знала старинных сказок и песен. Народ очень уважал Шевченко, потому что он, бывало, не пропустит и малыша, чтобы не поздороваться… Под дубом (тот дуб сохранился и зовется «Шевченковским») он каждый день сидел и все что-то писал. На (праздник они, бывало, с Максимовичем соберут душ тридцать-сорок народу; люди поют, а они записывают. Шевченко рассказывал, что дальше будет на земле…
Старик Пушкарь (как и многие другие современники Шевченко) отмечал любовь поэта к детям, а детей — к нему:
— Любил говорить с детворой. И его малыши любили. Бывало, накупит конфет, соберет детвору да и рассыплет конфеты, а детвора собирает. Как мать любит ребенка, так и Шевченко любил детей, особенно маленьких. Возьмет малыша на руки, ласкает, гостинцев дает, играет. А дети к нему прямо липли. Иные люди удивлялись, что он вот такой умный, а с детишками играет.
А. И. Герцен. Портрет работы И. А. Астафьева.
Т. Г. Шевченко и М. С. Щепкин в Москве. Картина М. И. Хмелько.
И с Максимовичем, как и с Козачковским, не было у Шевченко общего языка: по-разному относились они к народу, к его правам, к его будущему.
Впоследствии Максимович с плохо скрываемой неприязнью рассказывал, что Шевченко, живя на Михайловой Горе, приходил домой только ночевать, а остальное время проводил в селе, в поле; рисовал, беседовал с крестьянами; при этом, как свидетельствует маститый профессор, «кощунствовал», и даже «в больших компаниях».
В это время Шевченко как раз работал над давно им начатой большой поэмой, в которой совершенно «кощунственно» использовал древнехристианскую легенду о «божьей матери» — Марии.
Для Шевченко Мария не мифическая «богородица», а обыкновенная крестьянская девушка-«покрытка», родная сестра шевченковских героинь: Катерины, Наймички, Слепой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
