— Идиллия, — сказал Пилигрим, с удовольствием вдыхая свежий воздух, — просто идиллия.
— Ага, — согласился Густав, — мене тоже очень тут нравится. Только я еды что-то до сих пор не наблюдаю. И это мне совсем не нравится.
— Потерпи немного, — обернулась Герда, — скоро все будет.
— Ну я надеюсь, — сказал великан, — а то так недолго от голода и в обморок грохнуться…
Герман думал о том, что если все пустоши такие, то, пожалуй, стоит поразмыслить о том, чтобы со временем клану Ветродувов переселиться сюда. Ведь здесь намного лучше, чем в городских развалинах. Они могли бы использовать деревья для строительства домов. Если земля здесь не отравлена (а счетчик радиации упорно молчит, значит, с чистотой почвы, по крайней мере верхних ее пластов и, будем надеяться, что и грунтовых вод, — все в порядке), здесь можно было бы растить пригодные для еды овощи — картофель, капусту, огурцы, помидореры. Помидореры — кроваво-красные плоды с сочной мякотью и размером с два кочана капусты — Герман любил особенно. Ветродувы давили из них сок, который обладал целебными свойствами: за один день снимал симптомы любой простуды.
От теплого ветерка и красочной природы вокруг Густав пришел в доброе расположение духа, позабыл про голод и принялся напевать песенку, популярную среди Ветродувов:
Отпусти меня обратно в голубые небеса,где живется всем отрадно,где чисты поля, леса…Где простор, пшеницы ниваи восходы над рекой,и склоняет нежно иваветви, где дышать легко…
Дальше следовал длинный припев, который великан провыл протяжно и почти на одной ноте. В припеве рассказывалось о том, что когда-нибудь придет кто-то с небес, кого еще волнует судьба людей, и отведет всех в места, где жизнь у них будет совсем иная — наполненная “блаженством праведного труда на благо родного клана”. Именно так и говорилось в припеве.
Услышав песню Ветродувов, Франц задумался. Ему показалось, что слова ее не просты, а содержат некое предсказание. Предсказание об их путешествии. Ведь они словно бы выбрались в те самые места, о которых пелось в песне. Правда, не было “пшеницы нивы”, но, кто знает, что ждет эту землю в дальнейшем? Возможно, здесь еще взойдут ростки новой жизни, заколосится пшеница и рожь. И пустоши тогда уже не будут пустошами, а станут страной, где обитают люди. Волшебной страной. Новым возрожденным миром.
— Герман. — Франц тронул следопыта за плечо.
— Что?! — обернулся Герман.
— Я вот подумал, — сказал Франц. — А что, если со временем все кланы выберутся из города и поселятся здесь?..
— Я думал об этом… — начал было говорить Герман, но его оборвал Густав:
— Тогда они быстро тут все вокруг загадят и ничего от этого всего не останется.
Скрепя сердце Франц вынужден был с ним согласиться, вспомнив, что люди устроили Последнюю войну и опустошили всю Землю. Настроение у Госпитальера испортилось, и он замолчал.
— Зачем же все воспринимать в черном свете? — сказал Дуго. — Люди прошлого вовсе не загадили все, как можно сейчас подумать, если судить о них по кучке маниакального склада политиков, развязавших войну. Люди прошлого были скорее созидателями, они создавали порой поистине прекрасные вещи, городские кварталы соседствовали с дивными садами, называемыми городскими парками, там они гуляли и предавались размышлениям о сущем… Еще у них были великолепные сады поминовения, где они среди тенистых рощ хоронили своих умерших, расставляя тут и там каменные кресты и плиты в специально установленном порядке. Потом они возвращались туда, ходили меж могил и украшали их цветами, иногда сплетенными в венки, так что зрелище, наверное, открывалось необыкновенное. Сейчас такое можно себе представить с большим трудом. Что и говорить, люди прошлого умели создавать прекрасное.
— Скажешь тоже, кладбище — и прекрасное, — хмыкнул Густав. — Ты наш крематорий в Нидерраде видел? Может, его тоже… того… венками обвешать и ходить вокруг… размышлять о сущем…
— У нас разные представления о прекрасном, — обиделся Пилигрим, — вот люди прошлого умели ценить красоту, а сегодня некоторым действительно лишь бы все вокруг загадить.
Услышав слова отца, Герда засмеялась, а Густав обиженно надул губы.
— Подумаешь, — пробормотал он, — я вот тоже умею понимать прекрасное. Вернемся в клан, я еще покажу, как я умею украшать кладбища…
— Боюсь, тебя неправильно поймут, Густав, — сказал Герман, — лучше бы тебе этого не делать.
Густав тихонько выругался…
Герман покосился на Герду. Девушка шла впереди и, казалось, совсем не обратила внимания на вырвавшиеся у Густава бранные слова. А если и обратила, то ее это нисколько не смутило, по крайней мере, она не показывала вида.
“Такую смутишь, пожалуй, — подумал Герман, — да она сама кого хочешь смутит”.
Словно почувствовав, что он думает о ней, Герда обернулась и подмигнула охотнику.
“Она что, мысли мои, что ли, читает? — испугался следопыт. — С этими Пилигримами-Универсалами держи ухо востро. Надо будет поменьше о ней думать”.
Как назло, думать о ней меньше у Германа отчего-то не получалось.
После полудня, когда отряд шел вдоль узкой, заросшей густой тиной речушки, Герман неожиданно увидел спускавшееся к водопою стадо. Таких животных следопыт раньше не встречал: у них были крупные коричневые тела, большие ветвистые рога венчали продолговатые головы. Звери не обращали на присутствие людей никакого внимания. Должно быть, раньше люди им не встречались. Герда вскинула карабин к плечу — грохнул выстрел, и стадо в испуге сорвалось с места, животные стуча копытами, помчались прочь, спеша скрыться от неизвестной опасности. У воды остался лежать подстреленный Гердой зверь.
— Ура, — радостно заорал Густав и заспешил к реке, вынимая на ходу нож.
— У тебя что, патронов много? — поинтересовался Герман.
— А что? — Герда обернулась к следопыту, убирая со лба выбившийся из прически непослушный каштановый локон.
— Герман хотел сказать, что он мог бы выстрелить из арбалета, — пояснил Франц, — болт всегда можно вернуть назад. А патроны для твоего оружия, наверное, очень редкие? Да?
— Спасибо, Франц, — сказал следопыт, — именно это я и пытался сказать.
— Ничего страшного, — засмеялась Герда и подмигнула Францу, — у меня в одном надежном месте припрятано целых четыре ящика, так что я могу себе позволить пострелять.
Герман наблюдал за ней с самым сердитым видом, он не разделял игривого настроения девушки.
— А что, ты действительно смог бы попасть в зверя из своего арбалета? — поинтересовалась Герда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
