В общем, выгреб я склад готовой продукции. Обождут заказчики, не переломятся. Мне понты дороже денег. Эту партию пистолетов я оплатил заводу из своих средств.
Поначалу я хотел бойцам богатые бебуты заказать, но вовремя понял что кинжал, побывавший в том бою, хоть видом беднее, но ценнее. Он – реликвия, омытая кровью врагов.
37
Проворовавшихся интендантов в высоких чинах повесили на центральной площади столицы королевства. Числом пять тушек. Вместе с ними «высоко и коротко» народу показали еще двух огемских графов из придворных чинов Бисера. В городе эта показательная казнь всех ввергла в шок. Наверное, впервые так позорно в Будвице казнили столь высокопоставленных людей. За банальное воровство. А полная конфискация имущества казненных только добила. Тут уже все поняли, что все всерьез и игры кончились.
Особенно ударило по психике подданных короля Бисера, что это был не привычный суд, длительный, обстоятельный и волокитный, а особый трибунал, состоящий из трех комиссаров ЧК. Скорый и беспощадный.
Еще три десятка разных чинов интендантства из аппарата принца и армейских корпусов приговорили к штрафным ротам, которые по моему предложению с охотой ввели в ольмюцкой армии. От покойников вообще никакой пользы короне. По иронии судьбы командирами штрафных рот назначили бывших офицеров контрразведки. Или это очередная шпилька от короля, вставленная в трон императору?
Но сам я этого зрелища не видел – был уже в пути, влекомый большими красными колесами дарственного паровоза – только позолоченной таблички на нем не хватало. Узнал я все из газет в Гоблинце, где мы сделали большую остановку – на полдня.
Элике захотелось именно в этом городе обновить свой гардероб. Как шьют женские наряды в Будвице, ей не нравилось. А вот то, что мы здесь купили ей по дороге в Будвиц, были ее любимыми тряпками. Гоблинц все же крупный центр текстильной промышленности и законодатель имперских мод.
Катались по городу в собственной коляске с красивыми рысаками, мерили шубки и шляпки. Что-то покупали. Элика цвела и пахла от шопинга.
Я даже себе прикупил мягкую велюровую шляпу цвета ультрамарин, дюжину белых сорочек и штатскую темно – синюю «тройку» в каких тут ходили предприниматели выше среднего – чтоб была. И пальто игривого бежевого цвета. И там по мелочи: галстуки, заколки для галстуков, запонки, платочки в цвет… Ботинки на выход и к ним тонкие кожаные калоши.
Наша же карета тащилась за нами, не отставая, играя роль багажника. В конце концов, зачем я деньги зарабатываю, если не могу побаловать собственную жену. С особым удовольствием я покупал ей пояса для чулок, сработанных по моему патенту, убивая наповал приказчиков глубоким знанием предмета.
Приодели и няньку. По последней моде местных горничных. Провели эти тряпки как премию за ее хорошую работу, а то дуреха отказываться решила от подарков. Особенно от нижнего белья. «Как честная девушка…»
Город Гобленц прекрасен своей мягкой осенью и желтыми листьями на влажной красноватой брусчатке, что взвихряясь, пытались угнаться за колесами экипажей. Фланирующая толпа улыбчива и приветлива. Атмосфера умиротворения просто разлита по воздусям. Как будто и нет нигде войны. Центр империи тут, однако, а воюют окраины ее.
Обедали в уютном ресторанчике в «ЗОО», на террасе, с которой были видны слоны и бегемоты в открытых вольерах, приводящие Элику в восторг своим экзотическим видом. Как мороженое дюжины сортов своим вкусом.
Я бы и дольше в этом красивом городе прожил – отпуск у меня как раз для этого – нервы лечить, но люди в эшелоне меня бы не поняли. Я же их с места сдернул. А так и я, и они «ноги размяли» от долгой дороги. Возвращались пассажиры к поезду все довольные, со свертками и коробками. Никто не отстал.
А у меня так обновки жены заняли треть салона. Женщины… Завтра скажет, что ей опять одеть нечего.
Экипажи закатили на платформы. Лошадей загнали в их вагоны. И ту – ту – у–у – у… С поворотом на юг. На однопутную меридианную магистраль, где скорость нашего продвижения еще замедлится.
Зато в салоне поставили манеж для сына. И впервые у меня выдалось достаточно времени на игры с ним. Я за это времяпровождение даже готов был все простить Бисерам.
* * *
Реция встретила нас календарным ноябрем, а по погоде началом сентября.
По перронам среди степенных пассажиров носились торговцы фруктами, надеясь соблазнить ими отъезжающих северян. Торговали не скупясь – ведрами. Дешево. По желанию могли продать и самодельный деревянный ящик – высокий и узкий, с ручкой, чтобы нести было удобно и не мялась нежная вкусняшка в дороге. Или небольшой овальный бочонок молодого вина. На три или пять литров. Сам бочонок стоил дороже содержимого.
Наши три эшелона появившиеся друг за другом все всякого расписания поставили в ступор начальника станции. И вокзал стал напоминать разворошенный муравейник.
А когда узнали от наших солдат, что прибыли герои кровавой тризны по молодому графу, то к имеющемуся уже бардаку народ сбежался со всей округи на стихийный митинг. Море людей. За их головами ничего не видно.
Все равно выйти из вагона просто невозможно. Пришлось спешно цеплять на полевую форму все ордена и аксельбанты и из тамбура залезать на крышу вагона. А там, зажав в руке кепи, толкать речь о единстве династии и народа Реции, сплоченных кровью наших предков за прошедшую половину тысячелетия.
Слушали меня затаив дыхание. Даже не пришлось сильно напрягать голос. Если бы сегодня были бы выборы, я бы точно их выиграл.
Запоздало появились фотографы и издали стали жечь магний. Потому что также не могли пробиться через плотную толпу наших восторженных фанатов.
– Если ушедшие боги за нас, то кто может быть против? – закончил я свое выступление на пафосной ноте.
Народ ошалел и проникся моей речью по самое никуда. Он еще тут телевизора не видел в предвыборную кампанию. Толпа сначала замолкла, а потом так взревела, что чуть не снесла меня с крыши вагона акустическим ударом. Но послушно замолкла, стоило мне только поднять руку.
Я улыбнулся и попросил.
– А теперь, милые мои, дайте нам нормально занять свое место на запасных путях и отдохнуть после дальней дороги.
Чую, они что-то еще от меня ждут. Откровения, не иначе… И я выдал.
– Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами! Там где рецы – там победа!
Охудеть. Сам становлюсь политиком.
И кто мне доктор?
Толпа повела себя как на рок – концерте подростки, выбивающие из себя эмоции на всю стоимость билета.
Я огляделся. Солдаты повылазили головами со всех окон. Часть переместилась на платформы и во все глаза ошарашено смотрели на сдержанных обычно соотечественников.
– Не мне! Не мне! – закричал я, стараясь всех переорать. – Это все им!
Показал я рукой на штурмовиков.
«Ну, все…»– подумал я – «Неделю, не меньше будут мои хлопчики хлебать халявное пиво от пуза».
– Люди добрые… – пустил я в ход последний козырь. – Позади нас по рельсам идет санитарный поезд. Если мы не освободим ему главный путь, то многие ваши сыновья, братья и мужья не получат вовремя медицинскую помощь. Поэтому предлагаю торжественную встречу считать закрытой. Дежурный по станции командуй механикам, куда уводить наши эшелоны.
На это раз меня послушали и стали расходиться.
А я соврал. Ну не совсем соврал. Какой-то санитарный поезд за нами точно идет… Наверное. Где-нибудь. Может даже и не во Втуц. Но на магистрали он есть и явно даже не один. В Виндабоне, когда по железнодорожному мосту пересекали широкий Данубий такой санитарный поезд стоял на первом пути. Так что и не соврал по большому счету.
Санитарный поезд все же пришел через пять часов. И всем сразу стало не до нас.
А на запасных путях я сразу выставил у поездов вооруженный караул.
* * *
Только над котлами полевых кухонь стал раздаваться ароматный запах обеда, как на запасных путях меня отыскал адъютант Ремидия, знакомый – незнакомый мне майор. В смысле, что я его фамилию не знаю, в лицо уже видел.
– Вас можно поздравить, барон, – улыбнулся он по – доброму, без подколок, едва войдя в мой захламленный салон. – С трофеями вернулись.
– Разве это трофеи, – прибеднился я. – Видели бы вы, сколько всего мы захватили в наступлении. Так что здесь жалкие крохи. Имперское казначейство все растащило…
И мы оба засмеялись немудреной шутке.
– Но вас я без подарка не оставлю. Держите, – я передал майору трофейный царский револьвер новой конструкции, поменьше прежнего, поухватистей. И эстетически более красивый.
На стол положил кобуру от него и коробку патронов, пока адъютант увлеченно вертел в руках стреляющую игрушку. Мужчины, особенно военные, они как дети просто их игрушки с каждым годом становятся все дороже.
