– Я тебя найду, – шепнул он мне на ухо. – Обещаю тебе. Если мне придется провести двести лет в чистилище, двести лет без тебя – это и будет мое наказание, которое я заслужил за все свои преступления, потому что мне приходилось лгать и убивать, воровать, предавать и нарушать клятву. Но есть одна вещь, которую я положу на другую чашу весов. Когда я предстану перед Богом, я скажу ему то, что перевесит все остальное.
Голос его дрогнул, упал до шепота, руки крепко обвились вокруг меня.
– Боже, скажу я ему: ты дал мне удивительную женщину, и, о Боже, я очень ее любил.
* * *Он не торопился и был очень осторожен, так же как и я. Каждое прикосновение, каждое движение должно было быть особенным, запоминающимся – драгоценный талисман перед пустотой будущего.
Я нежно касалась каждой впадинки, всех потаенных местечек его тела. Ощущала изящество и силу каждой кости, изумительную крепость мускулов, их гибкость на плечах, упругость и гладкость длинной спины, твердость ягодиц, словно выточенных из мореного дуба.
Ощущала солоноватый пот в углублении у него на шее, мускусное тепло волос меж его ногами, сладость большого нежного рта, пахнущего сухими яблоками и горчащими можжевеловыми ягодами.
– Ты так прекрасна, любимая, – шептал он мне, касаясь нежной влажной кожи между моими ногами.
Его голова была всего лишь темным пятном на белом пятне моей груди. Дыры на потолке пропускали только слабый свет хмурого неба; мягкие раскаты весеннего грома бормотали что-то за хрупкими стенами нашего временного пристанища. Он будто одеревенел в моих руках, его желание было так велико, что каждое мое прикосновение заставляло его стонать в страстном желании еще большей близости.
И он вошел в меня, как нож в ножны, мы сливались в едином движении, ища полного слияния и страшась его, потому что знали, что за ним – вечная разлука.
Он снова и снова заставлял меня подниматься на вершину, а сам отступал, задыхаясь, содрогаясь, останавливаясь на самом краю бездны. Так длилось и длилось. Наконец я коснулась его лица, вплела свои пальцы в его волосы, крепко прижала к себе, прогнулась в спине и бедрах…
– Иди ко мне, – тихо сказала я. – Иди. Вот сейчас!
Он уступил мне, я – ему; мы отчаянно избывали свою страсть, наши крики медленно стихали вдали, гулко отдаваясь в темноте холодной каменной хижины.
А потом мы лежали неподвижно, крепко прижавшись друг к другу; его тело было таким крепким, полным огня и жизни. И через несколько часов оно перестанет существовать? Разве это возможно?
– Послушай, – тихо сказал он. – Ты слышишь?
Сначала я не слышала ничего, кроме шума ветра и шороха дождя, падающего через дырявую крышу. А потом услышала это – мерные неторопливые удары его сердца прямо напротив моего: наши сердца бились в унисон, в едином слаженном ритме. Кровь проходила свой горячий круг через него, через хрупкую перемычку между нами, через меня и возвращалась к нему.
Так мы и лежали под самодельным укрытием из плаща и пледа, на ложе из нашей одежды, переплетясь друг с другом. Затем он отпустил меня, повернул спиной к себе и прикрыл мой живот своей рукой, дыша мне в затылок.
– A теперь немного поспи, любимая, – прошептал он. – Я тоже посплю, вот так – держа в руках тебя и ребенка.
Я думала, что не смогу уснуть, но усталость была так велика, что я сразу же скользнула в сон. Перед рассветом я проснулась; руки Джейми все так же обнимали меня, я лежала и наблюдала, как ночь незаметно превращается в день, и тщетно мечтала о возвращении в благословенную темноту.
Я отодвинулась от него и приподнялась на локте, чтобы видеть, как ложится свет на резкие выразительные контуры его лица, такого невинного во сне; как поднимающееся солнце зажигает пламенем его волосы, – и все это в последний раз.
На меня накатила волна невыразимого ужаса, должно быть, я застонала, потому что Джейми открыл глаза. Увидев меня, он улыбнулся, его глаза внимательно рассматривали меня. Я поняла: он хочет запомнить каждую мою черточку, так же как я – его.
– Джейми, – сказала я голосом, хриплым от сна и подавленных слез, – Джейми, я хочу, чтобы на мне остался твой след.
– Что? – спросил он, вздрогнув.
Маленький нож, который он носил в чулке, лежал рядом – резная рукоятка из кости оленя темнела на куче одежды.
Я дотянулась до него и подала Джейми.
– Сделай надрез, – требовательно произнесла я, – такой, чтобы остался шрам. Я хочу унести с собой твое прикосновение. Хочу иметь что-то такое, что навсегда останется со мной. Неважно, пусть будет больно – нет ничего больнее разлуки с тобой. По крайней мере, дотронувшись до него, я буду всегда ощущать твое прикосновение.
Рука Джейми легла на мою и сжала ее. Он кивнул. И все же, держа острое лезвие в руке, он заколебался. Я вытащила из-под одежды правую руку и протянула ему. Рука была теплой, хотя изо рта Джейми шел пар, ясно различимый в холодном воздухе комнаты.
Джейми повернул мою руку ладонью кверху, внимательно оглядел и нежно поцеловал в середину. Потом он впился губами в основание большого пальца, прикусил его и, отстранившись, быстро коснулся ножом занемевшего места. Я ощутила что-то вроде небольшого ожога, но кровь полилась тут же. Он снова поднес мою руку ко рту и держал так, пока кровотечение не стало меньше. Очень тщательно перевязал ранку – теперь я почувствовала острую боль – носовым платком, но я успела заметить: небольшой надрез имел форму изогнутой буквы «J»,[13] первой буквы его имени.
Затем он подал маленький нож мне. Я взяла его и, несколько поколебавшись, взяла протянутую руку Джейми.
Он быстро закрыл глаза и сжал губы, но все-таки у него вырвался легкий стон, когда я прижала острие ножа к мягкому основанию его большого пальца – холму Венеры, на котором, как говорят хироманты, сосредоточены все линии страсти и любви.
Только сделав маленький полукруглый надрез, я сообразила, что он протянул мне левую руку.
– Надо было дать мне другую руку, – сказала я, – рукоятка меча будет давить на нее.
Он слабо улыбнулся.
– Для меня не будет большего счастья, чем чувствовать твое прикосновение во время моей последней битвы, где бы она ни случилась.
Размотав испачканный кровью платок, я прижала свою раненую руку к его руке, наши пальцы сплелись. Кровь была теплой и липкой – она еще не свернулась между нашими ладонями.
– Кровь от крови моей, – прошептала я.
– …и плоть от плоти моей, – тихо отозвался он.
Но никто из нас не решился вымолвить последние слова клятвы: «…до тех пор, пока смерть не разлучит нас». Произнесенные слова болью повисли между нами. Джейми горько улыбнулся.
– И даже дольше, – твердо сказал он и снова притянул меня к себе.
– Фрэнк… – со вздохом произнес Джейми. – Может быть, он не захочет и слушать. Но если захочет, расскажи ему обо мне так, как ты рассказала мне о нем. Скажи ему – я… благодарен. Скажи, я надеюсь на него, потому что должен надеяться. И скажи еще… – Его руки неожиданно сжали мою руку, он говорил вроде бы смеясь, но совершенно искренне: – Скажи ему: я ненавижу его от всей души, ненавижу до самых потрохов!
Мы оделись; рассветный полумрак стремительно превращался в день. Еды не было, не было ничего, что помогло бы нам протянуть время. Делать было нечего, и все уже было сказано.
Теперь ему пора уходить, чтобы вовремя добраться до Друмосских болот. Наступил час нашего последнего расставания, а мы не знали, как сказать «до свидания».
Джейми наклонился и нежно поцеловал меня в губы.
– Говорят… – начал он и остановился, чтобы прокашляться, – говорят, в старые времена, когда мужчина отправлялся в дальний путь для свершения великих дел, он должен был найти колдунью и попросить у нее благословения. Он поворачивался лицом в ту сторону, куда ему предстояло уйти, а она становилась позади него и произносила над ним слова молитвы. Когда она заканчивала, он должен был идти прямо вперед и не оглядываться – иначе его поход будет неудачным.
Джейми осторожно коснулся моего лица и отвернулся, уставясь в открытую дверь. Утреннее солнце врывалось в хижину, зажигая его волосы тысячами огней. Он расправил широкие плечи и глубоко вздохнул.
– Благослови же меня, моя колдунья.
Я положила руку ему на плечо и задумалась. Дженни научила меня нескольким древним кельтским молитвам. Я попыталась восстановить их в памяти.
– Иисусе, сын Марии, – начала я охрипшим голосом, – ныне взываю к милосердию Твоему. От имени Иоанна Апостола, от имени всех святых Твоей обители прошу Тебя сохранить его в предстоящей битве…
Я остановилась, заслышав внизу, у подножия, голоса, топот ног.
Джейми замер на секунду, плечо напряглось под моей ладонью; он повернулся и подтолкнул меня в торец дома, туда, где стена совершенно разрушилась.
– Беги! – сказал он. – Это англичане! Уходи, Клэр!
Я побежала к проему в стене, сердце колотилось у самого горла, а Джейми, держа руку на эфесе меча, повернулся ко входу. На мгновение я задержалась, чтобы в последний раз взглянуть на него. Джейми тоже повернул голову, заметил мое движение и неожиданно оказался рядом. Он яростно сжал меня и подтолкнул к стене. Его набухшая плоть прижалась к моему животу, рукоять кинжала впилась в бок.
