Когда вывоз саламандр начал разрастаться, возникла, конечно, и „дикая“ торговля: синдикат „Саламандра“ не мог контролировать и эксплуатировать все те поселения саламандр, которые покойный капитан ван Тох рассеял по мелким отдалённым островам Микронезии, Меланезии и Полинезии, так что многие саламандровые бухты были предоставлены самим себе. В результате, наряду с рациональным разведением саламандр, значительные размеры приобрела также охота на диких саламандр, во многих отношениях напоминавшая прежний тюлений промысел. Этот промысел был до некоторой степени нелегальный, но так как законодательства об охране саламандр не существовало, то в самом худшем случае охотников преследовали лишь за то, что они без надлежащего разрешения вступили на территорию, находящуюся под суверенитетом того или иного государства. Но саламандры невероятно расплодились на этих островах и временами причиняли ущерб полям и огородам туземцев, а потому „дикие“ облавы на саламандр молчаливо рассматривались как естественное регулирование численного роста саламандр.
Вот относящееся к тому времени описание облавы, сделанное очевидцем.
КОРСАРЫ XX ВЕКА
Э. Э. К.
В одиннадцать часов вечера, когда капитан нашего парохода приказал спустить национальный флаг и приготовить шлюпки. Ночь была лунная, подёрнутая серебристым туманом. Мы гребли к небольшому островку; это был, кажется, остров Гарднера из группы Фениксовых островов. В такие лунные ночи саламандры выходят на берег и танцуют; вы можете подойти к ним вплотную, — они не заметят вас, — до такой степени они увлечены своей массовой немой пляской. Нас было двадцать человек; мы вышли на берег и с вёслами в руках, двигаясь рассыпным строем, начали оцеплять полукругом тёмную толпу, копошившуюся на пляже, залитом молочным светом луны.
Трудно передать впечатление, производимое пляской саламандр. Около трёхсот животных сидят на задних ногах, образуя правильный круг и повернувшись лицом к центру; внутри круг пустой. Саламандры не шевелятся: они словно оцепенели. Это похоже на частокол вокруг какого-то таинственного алтаря; но здесь нет ни алтаря, ни бога. Вдруг одно из животных зачмокает: „Тс-тс-тс“, — и начнет волнообразно извиваться верхней частью туловища; это колебательное движение передается по кругу дальше, дальше, и через несколько секунд все саламандры, не двигаясь с места, извиваются всё быстрей и быстрей, без единого звука, всё фантастичнее, с каким-то бешеным упоением. Минут через пятнадцать какая-нибудь из саламандр ослабевает; за ней другая, третья; качнувшись ещё несколько раз, они застывают в изнеможении; и снова все сидят неподвижно, как статуи. Через некоторое время где-нибудь опять тихо прозвучит: „Тс-тс-тс“, — опять какая-нибудь саламандра начнёт извиваться, и её танец сразу передается всему кругу. Я знаю, моё описание кажется очень механическим, но прибавьте к этому молочно-белый свет луны и протяжный ритмический шум прибоя; во всём этом было нечто непреодолимо магическое, я бы сказал — колдовское. Я остановился, горло у меня сжалось от невольного чувства то ли жути, то ли восторга. „Шевели ногами, дырку простоишь!“ — крикнул мне ближайший сосед.
Мы обступили танцующих животных плотным кольцом. Оно всё сужалось. Люди держали вёсла наперевес и разговаривали вполголоса — скорее потому, что стояла ночь, чем из опасения, что саламандры могут их услышать. „К центру, бегом!“ — скомандовал офицер. Мы бросились на извивающийся круг; вёсла с глухими ударами обрушились на спины саламандр. Только теперь саламандры в испуге очнулись и отпрянули к центру; некоторые пытались проскользнуть к морю, но, получив удар веслом, отлетали назад, вопя от боли и страха. Мы загоняли их в середину; места было мало, и они теснились, давя друг друга, как сельди в бочке, — их копошилось тут несколько слоёв. Десять человек сдерживали их в ограде из вёсел, а остальные тыкали и колотили вёслами тех, кто пытался проползти под оградой или прорваться через неё. Это был сплошной клубок чёрного, извивающегося, смятенно квакающего мяса, на которое сыпались глухие удары. Но вот между двумя вёслами открылся проход; одна из саламандр проскользнула туда и была оглушена ударом дубинки по затылку; за ней другая, третья, пока их не набралось около двадцати. „Замкнуть!“ — скомандовал офицер, и проход между вёслами закрылся. Булли Бич и мулат Динго схватили оглушённых саламандр за ноги (каждый по две) и поволокли по песку к шлюпке, словно мешки. Случалось порой, что тело саламандры застревало между камнями; тогда матросы дёргали ожесточенно и резко, и нога отрывалась. „Не беда, — бурчал старый Майкл, стоявший возле меня, — новая отрастёт“. Когда оглушённых саламандр побросали в шлюпку, офицер сухо скомандовал: „Следующих!“ И снова на затылки саламандр посыпались удары дубинки. Этот офицер по фамилии Беллами был образованный и скромный человек, превосходный шахматист. Но это была охота, или, точнее, промысел; какие же тут могли быть церемонии! Так мы поймали свыше двухсот саламандр; около семидесяти остались на месте, они были, по-видимому, мертвы и не стоило перетаскивать их.
На пароходе пойманных саламандр швырнули в резервуар. Наш пароход был старым нефтеналивным судном, плохо вычищенные резервуары воняли керосином, и вода в них была подёрнута радужной маслянистой плёнкой, только крышку резервуара удалили, чтобы открыть доступ воздуху. Когда туда набросали саламандр, это выглядело как отвратительная густая похлёбка с лапшой; кое-где „лапша“ слабо и жалко шевелилась, но в этот день её оставили в покое, чтобы саламандры могли прийти в себя. Назавтра явились четыре человека с длинными шестами и стали тыкать ими в „похлёбку“ (профессионалы в самом деле называют это „супом“); они перемешивали тела, густо набившие резервуар, а высматривали те из них, которые уже не шевелились или у которых мясо отваливалось от костей; они подцепляли их длинными крюками и вытаскивали из резервуара. „Похлёбка очищена?“ — спросил потом капитан. „Да, сэр!“ — „Подлейте туда воды“. — „Есть, сэр“. Такую очистку надо было повторять ежедневно; и каждый раз приходилось выбрасывать в море от шести до десяти штук „испорченного товара“, как его называют здесь; наш пароход неотступно сопровождала целая свита огромных, откормленных на славу акул. От резервуара несло ужасающим зловонием; хотя вода периодически менялась, она была жёлтого цвета, полна нечистот и размокших сухарей; в ней вяло шевелились или тупо лежали черные, тяжело дышащие тела. „Ну, этим ещё повезло, — твердил старый Майкл. — Я видел пароход, на котором их перевозили в железных баках из-под бензола, они там все подохли“.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
