За этими фактами стоит, однако, нечто большее, чем фольклорная традиция использования нескольких ставших общенародными таутонимических именований. За ними стоит национальная традиция персонифицирующего именования животных как частного вида персонифицирующего именования, являющегося одним из важных элементов русской национальной культуры. Здесь следует различать две типичных жизненных ситуации.
Одна характеризуется тем, что животное сразу получает двухкомпонентное именование тауто– или гетеронимического типа. Так, собаки в доме А. С. Суворина были названы именами персонажей «Каштанки» – гуся Ивана Ивановича и кота Федора Тимофеевича (Вопросы литературы, 1977. № 2. С. 186), причем последнее является воспроизведением имени кота, жившего в доме Чеховых (Вопросы литературы, 1980. № 1. С. 139). Так, гусь, подаренный В. А. Гиляровским В. М. Лаврову, был назван в честь дарителя Василием Алексеевичем (В. А. Гиляровский. Москва газетная), а попугай Иван Демьянович (А. Чехов. Драма на охоте) получил это имя по сходству его носа с носом деревенского лавочника Ивана Демьяновича. Во всех таких случаях имеет место «перенесение готового именования», аналогичное известному в антропонимической практике «наречению имени в чью-либо честь». Внешний наблюдатель, от которого скрыты мотивы выбора именования, может воспринять общую картину как проявление неограниченной свободы выбора патронимического компонента, тогда как с позиции нарекающих этот компонент в каждом данном случае жестко предопределен избранным целым.
Другая ситуация отличается тем, что однословное имя животного – для выражения шутливого или серьезного обращения, уважения, иронии и т. п. – включается в двухкомпонентную модель «имя + отчество». При этом возникнет задача выбора патронимического компонента, получающая у открытого множества именующих одно и то же решение – в виде именования, построенного по таутонимическому типу: «Ваське моему большая честь: на днях я прозвал его Василием Васильевичем Кацеусом…» (В. К. Кюхельбекер – Н. Г. Глинке, 19 октября 1834); «Кланяюсь Вашему дому с чадами, домочадцами, кончая Апелем и Рогулькой» (А. П. Чехов – Н. А. Лейкину, 3 февраля 1886) и «Прощайте и будьте здоровы. Апель Апеличу наше нижайше» (А. П. Чехов – Н. А. Лейкину. 30 июля 1886). Таким же образом собачка Мосявка шутливо-уважительно именуется Мосявой Мосявовной (В. А. Гиляровский. Москва газетная), а медведь Фомка – Фомой Фомичом (Е. Прокофьева. Фомка). Примеры такого рода могут быть неограниченно умножены.[188]
Имеется, однако, и реально используется и другая возможность – образование окказионального двухкомпонентного персонифицирующего именования присоединением к имени патронимического компонента Иванович (Ивановна): «…почтеннейшему Апель Иванычу нижайший поклон» (А. С. Суворин – Н. А. Лейкину, 22 июня 1886). Образуемые окказиональными вариантами типа Апель Апелич-Апель Иваныч пары шутливых разговорно-бытовых персонификаций являются точными соответствиями фольклорных пар типа Котофей Котофеевич – Котофей Иванович (ср. параллельное использование обоих вариантов в одном тексте [ПСП 1979: 157–158]), Михаил Михайлович – Михаил Иванович (о медведе),[189] Воспа Восповна – Воспа Ивановна и др. под.[190]
Вторые члены таких пар вводят нас в обширный круг фольклорных персонификаций природных объектов (Дунай Иванович ж Дон Иванович), стихийных сил природы (Гром Иванович и Мороз Иванович), домашних и диких животных (Хавронья Ивановна и Лисавета Ивановна), болезней и целебных средств (Воспа Ивановна и роса Соломония Ивановна), защитников и покровителей (Петр Иванович – св. Петр и день св. Петра) и мн. др. (см. подробнее [Пеньковский 1976: 86–89], а также в наст. изд. с. 319–320). В своей изначальной совокупности такие именования пунктирно очерчивают границы «своего» мира в составе русского фольклорного универсума, противопоставляясь гетеронимическим именованиям иных типов, называющим «своих» героев (ср.: Иван Водович, Иван Быкович, Иван Царевич, Белая Лебедь Захарьевна, Марья Краса и мн. др. под.), и таутонимическим именованиям как ономастическим знакам «чужого» мира.
Неся все функции, свойственные второму компоненту персонифицирующих именований модели «имя + отчество» (см. выше, и [Пеньковский 1976: 88], а также в наст. изд. с. 320), патронимы Иванович, Ивановна в составе именований рассматриваемой группы оказываются еще и символическими этнонимизирующими знаками – знаками принадлежности объекта культурному миру русского этноса. Использование их в этой функции должно быть признано одной из важнейших русских культурно-ономастических норм. У истоков ее находятся именования типа Дунай Иванович (ср. [Мачинский 1981]). Одно из последних ее порождений – именование Мамонт Иванович (для чучела мамонта, экспонированного СССР на международной выставке «Экспо-73» в Японии).
Замещение второго компонента таких именований другими патронимическими образованиями единично и всегда обусловлено теми или иными специальными связями между стоящими за ними образами (в мифе), реалиями (в обряде и/или в жизни) и словами (в языке и тексте). Ср., например, имя Горыни/ы/ч в исторически вторичных персонификациях таких связанных с горами рек, как Яик Горыныч и Терек Горыныч в песнях яицких (см.: [Витевский 1879: 299; Коротин 1981: 32]: ср. здесь же вторичное Добрыня Горынович [Коротин 1981: 34]) и гребенских [Мендельсон 1914: 194; Андроников 1968: 399] казаков. Таким же образом имя Васильевич в смоленском закликании мороза в Васильев вечер под Новый год (ср.: «Мороз, Мороз Васильевич, ходи кутьи есть!» [Добровольский 1903: 69]) обусловлено связью с именем св. Василия Кесарейского, память которого отмечалась 1 января (ст. ст.),[191] а Власьевна в составе серьезно или шутливо почтительных именований коров [РФВ 1965: 208; Соколова 1979: 163] – связью с именем покровителя рогатого скота св. Власия (ср. в олонецком заговоре перед выгоном скотины: «коровье стадо Власьегорода» [Иванов, Топоров 1974: 58]. Нередкое в русских сказках именование медведя Михаилом Потапычем анаграмматически связано с его фамильным прозвищем – Топтыгин (ср. в «Сказании о Ерше»: «притон Потап, почал ерша топтать» [Адрианова-Перетц 1977: 15][192]), подобно тому, как народное именование сохи – Соха Андреевна – объясняется, по догадке В. И. Чернышева, связью с именем а/о/ндрец (одрец) ‘телега, на которой перевозят соху в поле’ (при дополнительной связи соха – Соха, диал. уменын. к Софья, – [Чернышев 1948: 15–17]), а вариантное именование оспы Воспа Осиповна [Черепанова 1983: 43] – основанной на фонетической аттракции связью оспа – Осип.[193] Ср. также кулебяка мисаиловна («– У меня водочка из Киева пешком пришла, а повар в Париже бывал. Такого фенезерфу подаст, такую кулебяку мисаиловну сочинит, что только пальчики оближешь…» – Ф. М. Достоевский. Село Степанчиково. I, II), где обыграна фонетическая близость слов мясо – Мисаил.
Одновременно этот последний случай представляет широко используемый прием образования персонифицирующих именований из определительных словосочетаний различных типов. Ср. былин. Бурушка Косматый → Бурушка Косматьевич [Гильфердинг 1951: II, 616]; арханг. Лампияда Керосиновна ← керосиновая лампа (Б. Шергин. Гандвик – студеное море); литературные Тайга-свет-Енисеевна (Е. Городецкий. Кто бывал в экспедиции…), Океан Ледовитыч (Л. Шинкарев. «Микешкин» идет в Арктику) и мн. др. под.
Так создаются персонификации гетеронимического типа, состав которых пополняется также за счет специального преобразования таутонимических именований. Эти последние, представляя фигуру усилительного повтора, обладают общей для всех ее видов трансформацией, заключающейся в замене одного из членов в синонимическом ряду, в лексико-семантическом поле или в поле паронимической аттракции. Ср. давным-давно, белым-бела и «Далеко давним, годов за двести…» (В. Маяковский. Владимир Ильич Ленин); «Черным-темна его душа» (В. Кун. «Вот друга мне дала судьба…», 1968).
Таким же образом Курихан Куриханыч (он же – Петухан Петуханыч) становится Петуханом Куриханычем [Смирнов 1917: 277], а Мороз (он же Мороз Васильевич и Мороз Иванович) ока-зывается Морозом Снеговичем (ср.: «Не удивляйтесь этим кривым строкам: сердце пишет прямо, а Мороз-Снегович берет свое…» – В. И. Даль. Письма к друзьям из похода в Хиву, 25 ноября 1839). Ср. также: Волк Злодеич (в названии книги Е. Венского, М.; Л., 1925), Камень Кремневич (в названии книги А. Ф. Погосского. СПб., 1876), Мур Котович (в названии книги А. Можаровского. Вольск, 1899) и др.
