Раскапывая курганы, мы можем что-то узнать не только о скифах, но и о самих себе.
4
Первые удары лопат. Первые комья слежавшегося песка. Разламываю их и вижу красноватые пятна, белую труху, легкие пористые капельки какого-то шлака. Это песок с места тризны, красный от огня костра и остатки сожженных костей животных.
«Так как скифская земля совсем безлесна, то скифами придуман следующий способ варения мяса: жертвенное животное обдирают, очищают мясо от костей и бросают его в котлы туземного происхождения, если таковые попадутся под руку… Затем зажигают кости животных и на них варят мясо. Если котла не окажется, то мясо сбрасывается в желудки самих животных, подливают туда воды и под ними кости зажигают. Кости горят отлично, а очищенное от костей мясо помещается в желудках. Таким образом, бык и всякое другое жертвенное животное сжигают сами себя…»
Перед нами следы того обряда, о котором пишет Геродот. Чудится, что мудрый и любознательный «отец истории» совсем рядом, в том мире, где горят костры, накалившие этот песок, что ученый грек — современник того, кто лежит в нашем кургане, что Геродота и нас в эту минуту занимает один и тот же предмет.
…Сюда, где сейчас стоим мы с Королевым, гонят быков со связанными передними ногами. Вот их останавливают. Собравшаяся толпа готовится к торжественному моменту. Жрецы, став позади животных и держа концы веревок, которыми опутаны ноги быков, изо всех сил дергают за веревки. Быки с ревом рушатся на землю. И пока они падают, жрецы громко взывают к богам, скликая их на пир. Каждый из присутствующих верит, что боги услышали призыв и занимают свои места. Они любят почет, внимание и обильную пищу, эти скифские боги. Вечно голодные, они с нетерпением смотрят, как жрецы набрасывают петли на шеи животных, как убивают их, как обдирают шкуры. Для них, богов, нет ничего слаще запаха крови и дыма костров. Но вот пища готова. Жрецы снова выкликают богов, бросая перед собой куски мяса и внутренности животных. И все присутствующие на пиру уверены, что незримые гости, а вернее хозяева, ибо все жертвенное мясо отныне принадлежит им, вместе с людьми принимаются за еду… Она живая, земля, хранящая следы человека.
5
У нас свои, особенные отношения с землей. Все мы, и сотрудники и рабочие, только и делаем, что смотрим на нее. Прямо-таки глаз с нее не сводим. Бьем киркой и посматриваем. Откалываем ледорубом и приглядываемся. Копаем лопатой и глядим во все глаза. Каждую горсть земли встречаем и провожаем внимательным взглядом. Да еще норовим руками потрогать.
Чуть изменится цвет или твердость, мелькнет какой-нибудь камешек или уголек, не говоря уже о находках, и мы буквально впиваемся глазами в землю. Склоняемся над ней, встаем на колени, садимся на корточки, ложимся на бок или на живот. Лопаты в сторону! Ковыряем землю ножом и скальпелем, метем кисточками и щетками, «ведем отвал» совком или просто ладонью.
В одно и то же время мы хотим и раскопать курган до основания, и оставить все на своем месте, будто никаких раскопок не было. Все взять с собой и все удержать в том же самом виде и порядке. На фотографии, на чертеже, на рисунке, в дневниковых записях.
В сущности, все наши инструменты словно бы нарочно приспособлены для того, чтобы всячески замедлить земляную работу. Это просто так, для удобства, говорится, что археологи ведут раскопки, то есть копают землю. На самом же деле они ее просеивают.
Разбитая на мелкие и мельчайшие оранжевые клеточки миллиметровая бумага, пожалуй, и есть та сеть, сквозь которую мы пропускаем содержимое кургана. На ней «оседают» и слои, и ямы от столбов, и жерди перекрытия, и находки.
Специальных археологических инструментов еще не придумано. В ожидании этого мы позаимствовали у горняков кирку, у альпинистов ледоруб, у поваров нож с круглой ручкой, у медиков скальпель, у маляров короткую кисть, у плотников уровень, у продавцов муки и крупы алюминиевый совок, у сапожников обувную щетку, а у домашних хозяек большую щетку для подметания полов (ручку у этой щетки мы сняли и метем землю сидя).
Главный же наш инструмент, конечно, лопата. Древнее прославленное орудие землекопов. Сейчас ее отовсюду вытесняют землеройные машины. Глядишь, раскопки со временем станут единственным производством, где лопата играет решающую роль. Тогда она превратится в инструмент, выпускаемый специально для археологов, а основным заказчиком и потребителем лопат станет Академия наук.
6
Если археолога после раскопок попросят немедленно положить все, что он добыл, на прежнее место, он, пожалуй, возьмется за это дело: вынет дневник, распакует находки, сверится по этикеткам и чертежам, где и на какой глубине они лежали, обложится фотографиями, зарисовками и… смущенно махнет рукой.
Конечно, на его чертежах остались все контуры, все слои, но землю, выброшенную из раскопа, уже не уложишь в прежнем порядке. Той земли, живой, вызывавшей столько споров, волнений, ожиданий, надежд, больше нет. Просеянная, просмотренная, перемещенная, превращенная в пыль, она стала отвалом, пустым балластом, отнимающим большую часть времени и сил.
После того как мы в последний раз проводили ее глазами, землю можно считать на кубометры, пускать по транспортеру, безжалостно выпихивать широким ножом бульдозера, подымать лязгающей челюстью экскаватора, увозить на самосвале. Теперь уже мы бы и рады не смотреть на нее, да она сама горячей пылью летит в глаза. Стучит движок электростанции, шуршит лента, и позвякивают ролики транспортера, по древним могилам вьется толстый черный кабель, клубится пыль, носится запах бензина и солярки. И затихают кузнечики, перестают пахнуть степные травы, забиваются в норы суслики, ежи, змеи, черепахи, улетают птицы. Кучи отвала растут и загораживают даль. Остаются лишь небо да солнце над головой, да земля перед глазами, полная неожиданностей и тайн.
Но, к сожалению, неожиданности бывают разные. Вот мы и раскопали четверть курганной насыпи. Королев «освежает» лопатой отвесную стенку разреза. Я вникаю в слои. К центру кургана плавно поднимается коричневая линия. Это граница первоначальной, небольшой насыпи — сгнившие дерево и камыш. Так сказать, символическая кровля посмертного жилища. Не дойдя до центра, линия обрывается. За нею совсем другой песок. Тончайшие вогнутые прослойки, идущие в глубину. Волнистые, легкие, как годичные кольца на пне (или как помехи на экране телевизора). Прямо-таки нерукотворные. И действительно, такое может создать только природа.
Вот оно, то, чего я ожидал, что боялся пропустить и чего так не хотел. Зияющая воронка, куда ветер из года в год неторопливо наметал отборный крупнозернистый песок…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
