как приговора.
— Мне кажется, что эта история не для женщин, — ответила она.
— Да? — искренне удивился он.
— Да, конечно, — более уверенно произнесла она. — Не женская эта история. Может быть, для юношей или солидных дядей.
— Почему вы так считаете? — продолжил он.
— Наверное, это рассказ-антиутопия. И главное в нём — как ведут себя герои, стремящиеся вырваться из этого… — она запнулась.
— Из этого несвободного состояния, — подсказал он.
— Да, пожалуй, из несвободы. А их любовь приведена для контраста. Любовь не терпит несвободы. Она там может зачахнуть.
— Любовь приведена… — повторил он. — Ох, как формально сказано!
— Простите, — смутилась она. — Я подобрала неудачное слово. Может быть, надо было сказать, что влюбленные в таких условиях резко контрастируют с окружением, с топляками и прочими с пустыми глазами.
— Это вы простите меня. Мне надобно слушать читателя, а не сопротивляться. Было бы неплохо еще кого-нибудь послушать.
Она погрустнела, и он догадался, что обидел ее, и, спохватившись, быстро произнес:
— Мне очень важно ваше мнение, а то, что скажут другие, не очень важно. Понимаете меня?
— Да, понимаю, — ответила она и улыбнулась.
— Ну, вот вы и улыбнулись! Это очень хорошо. Вам будет очень забавно узнать, как на эту историю реагируют наши соседи.
Она вопросительно взглянула на него.
— Да, понимаю ваш немой вопрос, — сказал он. — Не зная истории, как на нее реагировать?
Она ждала разъяснений.
— Мы можем весело пофантазировать. Я буду с каждым из них как бы разговаривать, а вы будете слушать и соглашаться или не соглашаться со мной. Идет?
— Идет, — весело ответила она.
* * *
— Ваши топляки совсем не страшные, — недовольно произнес юноша. — И потом: почему с ними никто не борется? Мог бы этот ваш влюбленный побороться с ними.
— Вы думаете, с ними надо бороться? — спросил он.
— А как же — они олицетворяют зло! Я же говорю: их надо сделать пострашнее! Они должны как-то двигаться или хотя бы пугать. А то лежат, точнее — плывут в горячей воде и ничего не делают. Это даже девчонкам не страшно.
— Но ведь они противные, белые и скользкие, и лица у них вареные, — попытался возразить он.
— Вы не хотите их сделать страшными, как живых мертвецов?
— Как-то не очень хочется, — ответил он.
— Тогда это будет неинтересно, скучно, — ответил юноша.
— Хорошо, хорошо. Пусть будут живые мертвецы, — согласился он. — А вот как с ними бороться? Каким оружием?
— Это вы уж сами придумайте, вы же автор, — ответил юноша. — Я бы предложил лазерное. Сейчас его фантасты везде применяют.
— И как бы закончить этот рассказ? Как вы считаете: какой должен быть конец? — спросил он.
— Конец? — задумчиво произнес юноша. — Они должны всех победить, а заодно и этих, с пустыми глазами. Они вообще у вас какие-то невыразительные. Слишком неактивные. Бороться с ними неинтересно.
— А что же с ними сделать? — спросил он.
— Пусть они — те, которые с пустыми глазами, — подчиняются топлякам, то есть будут их слугами, что ли. Тогда это будет занятно, а так… — юноша задумался: — А так, скучноватенько всё.
— А мне не скучноватенько, — включился в разговор дедуля. — По мне, так очень интересно, как юноша с этой девицей выберутся из этой несвободы. У вас там как задумано?
— Я еще концовку не придумал, — ответил он.
Она улыбнулась, покачала головой и заметила:
— Концовка должна быть трагическая.
— Трагическая будет концовка, — повторил он.
Дедуля задумался и произнес:
— Значит, трагическая. Может быть, это и правильно. В таком обществе счастья не дождешься. Но попытаться вырваться из этого мрака стоит. Стоит ли?
— Да, я с вами согласен. Попытаться стоит. Иначе — прозябание и полный крах всего, — согласился он.
— Да-а….. — протянул дедуля. — Как всегда: борются два
начала. Одно — приспособленческое, другое — сопротивляющееся. Что лучше? Не знаю. Может быть, всего понемножку.
Она нахмурилась и спросила:
— А почему он не говорит о любви? Там же есть любовь.
— Почему вы не говорите о любви? — спросил он.
Дедуля ответил:
— А что о ней говорить? Если умеешь и можешь любить — люби. У вас какая она, любовь, намечается — счастливая или…?
— Трагическая, — ответил он.
— А-а-а, понимаю, гибнут все, — грустно отреагировал дедуля. — Ну а счастья хоть кусочек был?
— Наверное, был, — ответил он.
— Вот и хорошо, — произнес дедуля. — Я-то во всеобщее счастье, огромное, не верю. Не должно быть так. Мы к нему и не стремимся.
— Как это не стремимся? — встревожилась она. — Кто же не стремится к счастью? Все стремятся.
— Да, стремятся, — нехотя согласился дедуля. — Только частенько выходит так, что счастье для всех становится таким, как в вашем рассказе: счастье среди топляков и прочих с пустыми глазами.
— Это не мой рассказ! — почти выкрикнула она. — Вы же обещали, что сами с ними говорить будете, а я — только слушать!
— Извините, увлекся, — улыбаясь, ответил он.
— Мы оба увлеклись, — примирительно продолжила она. — Будете говорить с остальными?
— Как пожелаете? — произнес он.
— Желаю играть дальше, — решительно ответила она.
* * *
— Смотрите, как они что-то бурно обсуждают! — большая дама, прищурившись, следила за соседями.
— Натанцевались — теперь и поговорить можно, — пробурчал крупный мужчина. — А мы сидим тут сиднями. Наелись вкуснятины, организм перегрузили — мысли все вялые, на разговоры не способные.
— Почему же не способные? — возразила крупная дама. — После вкусного обеда, плавно перешедшего в ужин, как раз время поболтать о чём-нибудь веселеньком.
— Начинайте, — оживился дедуля. — Ждем-с веселеньких рассказиков.
— Что он ждет? — бодрая старушка обратилась к большой даме.
— Веселенького дедуле хочется, — последовал ответ.
— Я могу рассказать анекдот, — громко заявила бодрая старушка.
— Анекдот? Это можно, — согласился дедуля.
— Что он сказал? — снова спросила старушка.
Большая дама ответила:
— Он сказал, что ему нравятся анекдоты.
— Так я могу рассказать? — бодрая старушка собралась с мыслями.
— Мама, только не с «бородой», — громко произнесла гламурная дама.
— Так они у меня все с «бородой». Я ваших, новых совсем не знаю, — ответила бодрая старушка.
— Давайте с «бородой», — предложил крупный мужчина. — Давно не слышал старинных анекдотов.
— Ну-с, дамы и господа, тогда слушайте, — бодрая старушка громко, растягивая слова, произнесла: — Хороший писатель спрашивает плохого: «Вы можете не писать?» — «Могу», — отвечает тот. — «А долго можете?» — последовал вопрос. — «Могу и долго, но тогда придется обратиться к доктору».
Компания некоторое время молчала.
— Очень тонко, — неуверенно произнесла большая дама. — И еще: эта смена ударений. Очень тонко…
— Давайте я расскажу, — включился в разговор мужчина средних лет.
Компания приготовилась выслушать следующий анекдот.
— Плохой писатель спрашивает хорошего: «Вы пишете романы?» — «Да, — отвечает хороший писатель. — Я прозаик». — «Интересно, — рассуждает плохой писатель. — Романов про зайцев я еще
