Это, значит, угнетенный рабочий парень, да? Учтите, что ему пятнадцать-шестнадцать лет, никакой особой квалификации и соответственной зарплаты у него еще нет. Отец умер, мать не работала. То есть он один семью содержал. А жили они так:
«Треть дома занимала кухня и, отгороженная от нее тонкой переборкой, маленькая комнатка, в которой спала мать. Остальные две трети — квадратная комната с двумя окнами; в одном углу ее — кровать Павла, в переднем — стол и две лавки. Несколько стульев, комод для белья, на нем маленькое зеркало, сундук с платьем, часы на стене и две иконы в углу — вот и все».
Это значит, что у каждого человека в семье угнетенного рабочего Павла Власова была отдельная комната! Помнится, что-то такое вписывали коммунисты не куда-нибудь, а в программу построения коммунизма в Советском Союзе. Смею вас уверить, да вы и сами знаете, что в большинстве своем советские люди, тем более в тех же оставшихся рабочих слободках, все годы советской власти, через семьдесят лет после Павла Власова, жили немногим лучше. И часто гораздо хуже, потому как в таких домиках теснились иногда две-три семьи: бабушка с дедушкой, отец с матерью, да еще и старший брат с женой… А в очередях на заветную благоустроенную квартиру стояли по двадцать лет.
Всегда считалось, что поводом для февральских выступлений рабочих Петербурга стали перебои с хлебом. В некоторых источниках говорится, что перебоев с продовольствием не было, а было повышение цен на хлеб и на масло. Но в любом случае это вовсе не причина для бунта. Ведь наша (твоя!) страна вот уже третий год воюет с чужеземцами, можно и потерпеть. Однако русский народ не стерпел! Грянул революционный гром! Рабочие вышли на улицы Петербурга, солдаты бросили позиции и открыли фронт немцам. Так свершилась Февральская революция 1917 года.
А теперь представим 1942 год, блокаду Ленинграда. Суточную пайку хлеба срезают еще на пятьдесят граммов. В ответ рабочие останавливают станки и выходят на улицы с плакатами «Долой советскую власть!», «Долой Сталина и Жданова!». Войска Ленинградского и Волховского фронтов оставляют окопы и присоединяются к демонстрантам. Гитлеровские солдаты беспрепятственно, играя на губных гармошках, входят в оставленные города и села, в Ленинград… Можно ли представить такое в самом больном воображении или в самом страшном сне? А в Петербурге в феврале 1917 года так и произошло.
Что случилось?
Как это назвать? Как это определить? Массовое помрачение разума?.. Всеобщий морок? Господь в единый год и час лишил разума стомиллионный народ?
А может, русские люди просто-напросто неприкрытые, тяжкие самоубийцы самих себя и своей страны? Без различия классов и сословий? Может, характер такой, русский?
Цитата:
«Теория, будто бы революцию делают голодные — неправильна. Ее нужно сдать в архив. Революцию делают сытые, если им два дня не дать есть. Такова была Февральская революция в Петрограде в 1917 году. Два дня не стало хлеба — и упала царская власть… Но если людям не давать два месяца есть, то они бунтовать не будут: они будут лежать при дорогах обессиленными скелетами и, протягивая руки, молить о хлебе.
(В. В. Шульгин. «Три столицы»)
Жажда справедливости?
Согласитесь, болтовня о русском характере, то удалом и бесшабашном до дури, то тихом и святом до юродства — в основном вроде бы достояние улиц, пивнушек и прочих теплых мест, где народ наш чешет языки для услады души. На самом же деле в цивилизованных странах этим самым национальным характером, а точнее — национальным поведением — занимается самая серьезная наука.
И у нас она занималась. Но почему-то тайно, в рамках тайных служб, короче говоря — КГБ. Вот ведь дурь из дурей. Уж как раз эта наука, эти исследования должны быть самыми открытыми, публичными, дискуссионными. Ан нет. Вот и стоит, кстати, задуматься: входит ли сей фактор — абсолютный примат карательных тайных органов («слово и дело») — в особенности национального поведения? Может, это тоже особенность национального характера и поведения?
И только сейчас появились первые открытые исследования, первые книги редких, можно сказать, единичных специалистов. Я не случайно, а вполне намеренно уже несколько раз повторил это словосочетание — особенности национального поведения. Так и называется книга экономиста Михаила Алексеева и философа Константина Крылова, которые занимаются интереснейшей и практически неизведанной у нас областью человеческой жизни — поведением. Их предыдущие книги — «Поведение» и «Поведение — наука об основах нового мировоззрения». Ни много ни мало — «об основах нового мировоззрения».
«Поведение — это вообще все то, что мы делаем или не делаем, и то, как мы оцениваем наши и чужие поступки с этической точки зрения», — пишут Алексеев и Крылов.
Иными словами, чем русский отличается от немца, американца, француза, китайца? Почему русский нате или иные обстоятельства жизни или вызовы времени реагирует так, а не иначе? Хотя бы обозначить, определить наши особенности, нарисовать более или менее объективный портрет — уже великое дело. Но вполне естественно, что авторы не только определяют, но и пытаются объяснить.
Алексеев и Крылов, говоря об этической доминанте в характере русского человека, делают упор на слове и понятии «справедливость». Представьте себе, пишут они, что в любой из нынешних стран выходит кандидат в президенты и объявляет программу: свободы не будет, всех богатых разорим и расстреляем! Ничего себе программка! И представьте, что народ с ревом и матом идет за таким политиком.
Здесь Алексеев и Крылов немного путают. Забегают вперед. В том-то и дело, что большевики обещали свободу. И тотчас же обманули. А в остальном все так, именно это случилось с нами в семнадцатом году. Вдумаемся: большевики ведь не скрывали, что их цель — диктатура пролетариата. И вовсе не пролетарская, а крестьянская Россия с этим согласилась. Казалось бы, на хрен крестьянам-то идти под диктатуру какого-то пролетариата? Однако ж пошли. Почему? Видно, большевики задели за самую чувствительную струну в характере русского человека — жажду справедливости? Даже те, кто сопротивлялся большевикам, сопротивлялись недостаточно активно, потому как чувствовали за ними некую справедливость, а за собой — некую неправедность?
Наверно, это означает, что тогдашняя жизнь опорочила себя в глазах всех: крестьян, рабочих, дворян, разночинцев? Было общее ощущение, что все — несправедливо и неправедно, что дальше так жить нельзя?..
Стоп! Я ведь сейчас произнес слова из нашей современной истории, из времен перестройки и гласности: дальше так жить нельзя!
Да, то же самое повторилось и через семьдесят лет. И не надо лукавить, обвинять диссидентов, Горбачева и демократов: мол, сбили с панталыку. Вспомните: каждая бабка и каждый студент в восьмидесятые годы думали и говорили об одном: дальше так жить нельзя! Вспомните, как поддерживали Ельцина. Везде. Всегда и во всем. И только когда они с Шушкевичем и Кравчуком отменили нашу родину — Советский Союз, только тогда страшный холодок отрезвления пробежал по нашим спинам. И то ведь не сознательный, от осознания и осмысления, а от инстинкта от плоти и крови. «Денонсировали договор о Советском Союзе». Даже люди, не знающие, что такое «денонсация», догадались сразу: отмена! Но как можно отменить нашу Родину?! Это было первое прозрение. Как всегда — позднее…
Вспомним, наконец, какие общественные всесоюзные страсти кипели по поводу привилегий номенклатуры! Что мы понимали под ними? Пятикомнатную квартиру первого секретаря обкома и четырехкомнатную — рядового секретаря? Смешно сейчас это писать и читать, да? Сейчас воздвигаются дворцы — и мы молчим. Почему? Потому что с секретарями обкомов мы считали себя равными, и их привилегии резали нам глаза? А эти, владельцы дворцов, честно наворовали, честно хапнули, и это возвышает их над нами, делает ситуацию справедливой: кто смел, тот и съел?
А может быть — это молчание до поры до времени? Если правы Крылов и Алексеев, если слово и понятие «справедливость» одно из ключевых и определяющих в характере и в поведении русского человека, то чего нам ждать от будущего? Забудется ли эта самая приватизация, простится ли оскорбительное до глубины народной души обогащение одних миллиардами долларов и разорение других до голода и нищеты? Или когда-нибудь всколыхнется, вскипит? А ведь может закончиться, не приведи Господь, снова русским бунтом, кровавым и беспощадным…
Камень с горы
Трудно с абсолютной убедительностью доказать, где в исторических событиях цепь случайностей, а где железная поступь закономерностей. Чаще всего, наверно, происходит роковое совпадение настроений, чувств, событий и случайностей.
