А Явану Яфимовичу пришла пора отправляться в советский тыл и отрабатывать пайку хлеба, намазанного эрзац-мармеладом…
Но он давно уже прикидывал своим цепким крестьянским умом, как бы этой напасти избежать. О побеге, правда, не задумывался. Пара пойманных и принародно повешенных на аппель-плацу беглецов мысли такие искоренила напрочь.
Помог Ване его здоровый образ жизни – он не курил и не пил выдаваемое по воскресениям спиртное. Поклонившись трехлитровой флягой шнапса, сэкономленного за месяцы обучения, и несколькими блоками сигарет заместителю начальника школы, гауптману Крюге (большому любителю того и другого), Яван Яфимович остался после выпуска при школе… инструктором.
Понятно, стрельбе и рукопашному бою, парашютным прыжкам и минному делу обучить он никого не сумел бы. Его, с легкой руки Крюге, поставили работать с несколькими группами белоэмигрантов второго поколения, – ставить произношение. Те ребята говорили на русском образца 1913 года, да еще изрядно подпорченном наречиями тех стран, по которым их насобирали…
«Ня тяк говори, мяхще говори – п-я-я-яска…» – поучал заважничавший Ваня старательно конспектирующих белогвардейских сынков. «Пяской» говор его местности именовал ладонь.
Военно-исторической науке неизвестно, сколько его учеников засыпались, вызвав подозрения у сотрудников СМЕРШа своим странным диалектом, но невольный и косвенный вклад Явана Яфимовича в победу антигитлеровской коалиции не подлежит сомнению. Такой союзник, как он, похуже иного врага будет.
Но, как часто случается, конец беспечальной педагогической карьере пришел нежданно-негаданно. Благодетель Крюге погорел в конце 43-го года на каких-то махинациях не то с казенными харчами, не то с горючим, – и отправился командовать ротой на трещавший по швам Восточный фронт. А Иван отправился в тыл. В советский… Офицеру, сменившему Крюге, оказалось достаточно послушать всего одну филологическую лекцию…
Первое, что сделал Ваня, приземлившись с парашютом в тылу 2-го Белорусского фронта, – дезертировал из рядов абвера.
Дезертировал очень просто: не явился к месту сбора группы. А потом двинул в свои родные места. Как он добирался туда в течении семи месяцев, как разминулся с кишащими в белорусских лесах бандами, дезертирами и немцами-окруженцами, как не угодил в руки активно зачищавших прифронтовую полосу органов, – никто и никогда уже не узнает. По крайней мере, героических и кровопролитных историй в духе известного романа «Момент истины» Граев никогда от Явана Яфимовича не слышал.
«Добрыя люди помог(яли…» – вот и весь рассказ об этом периоде жизни. Но ранней весной сорок пятого он добрался до родной деревни. От деревни остались только печи, да высокие, в рост человека, фундаменты, на чухонский манер сложенные из дикого камня… Пришлось податься в соседнюю, частично уцелевшую, деревушку Переволок, где были у него и знакомые, и даже дальние родственники.
Последовав давнишнему совету старосты, шпион оборудовал в густом приречном лесу бункер. Ковырять еще замерзшую землю не хотелось, и Яван Яфимович приспособил под жилье бетонированный блиндаж, оставшийся не то от немцев, не то еще от эстонцев. Позже он засадил холмик, прикрывавший сверху схрон, густыми кустарниками, на второе лето совершенно скрывшими секретное обиталище… Впрочем, гораздо чаще, чем в своей берлоге, прятался нелегал в деревне, в доме бездетной овдовевшей солдатки.
Потянулись месяцы, затем годы подпольной жизни. Яван Яфимович все больше к ней привыкал, и все меньше соблюдал хоть какие-то правила конспирации. Местные жители тоже к нему привыкли и старались не замечать Ваню, пробирающегося вечерними сумерками в избу вдовицы. Изредка наведывавшийся участковый (тоже из местных) старательно смотрел в другую сторону, когда проходил мимо Явана Яфимовича, занимающегося какими-либо дворовыми работами.
Поскольку ни трудодней, ни продовольственных карточек Ване не полагалось, он соорудил легкую плоскодонку и занялся рыболовным промыслом, освоив это дело за три года в совершенстве. И даже спустя тридцать лет очень любил посидеть на берегу с выстроганной из орехового хлыста удочкой, зачастую вылавливая больше, чем приезжие рыболовы, оснащенные по последнему слову техники…
А потом в густых окрестных лесах очутилась банда эстонских националистов, переправившаяся с левого берега Наровы. Там их сильно допекли отряды НКГБ, и бандиты надеялись тихо отсидеться на русском берегу. Не вышло. В Ленинградской области, под боком города-героя, терпеть их никто не стал, – в лесах и деревнях провели войсковую операцию. И Яван Яфимович угодил в сети грандиозной облавы.
Надо сказать, что Родина-мать не забыла о своем блудном шпионе.
Папка с его делом лежала в соответствующем шкафу соответствующего учреждения, и ориентировки с Ваниными приметами рассылались куда положено. Казус был в том, что ловили его на западных границах и в Восточной Германии. Бывшие коллеги по абверовской разведшколе, попадая в руки СМЕРШа, пытались списать на кого угодно собственные теракты и диверсии. Канувший как в воду Яван Яфимович подходил для этого лучшим образом, – послужной как бы его список в упомянутой папке был длинен и весьма кровав. В описываемое время Ваня числился сдавшимся американцам и активно работающим в разведцентре ОСС-ЦРУ под Мюнхеном.
Личность шпиона установили быстро. И начали раскручивать по полной программе: «Имена? Агентурные псевдонимы? Пароли? Явки?»
Искренние ответы Вани, естественно, чекисты принимали за подготовленную американскими специалистами легенду…
Случись все это году в 44-м или в 45-м, надо думать, шпионская карьера Явана Яфимовича завершилась бы самым печальным образом. Разговор со шпионами тогда был короткий: допрос, трибунал, расстрел. Но на дворе стоял 1949 год, о котором стоит сказать чуть подробнее.
* * *
Сорок девятый год занимал особое место в подготовке гения всех времен и народов к победоносной третьей мировой войне. В сорок девятом у Сталина появилась бомба. А полеты через полюс Чкалова и других сталинских соколов доказали, что бомбить Америку, в принципе, можно. Причем самолетостроение за годы, прошедшие с середины тридцатых, не стояло на месте…
В сорок девятом году схватка с мировым империализмом, теоретически необходимая для выживания СССР, стала помалу приобретать конкретные черты. И уже в следующем году, в Корее, отец народов попробовал на зуб противника номер один.
Но в грандиозных планах имелась одна загвоздка. При почти неисчерпаемых природных ресурсах страны, – людские ее резервы находились в критическом состоянии. Слишком большим числом погубленных миллионов было уплачено за победу…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
