— Так вот этот самый Осмог желающих в Орден как раз и проверяет, обиженно сказал белобрысый парень в куртке со знаком ювелирной гильдии. — Это ж разве честно? Человек, может, наилучшим рыцарем стал бы, а против него сразу большого мастера ставят. И драться насмерть… нечестно это!
— Ты бы, дурень, помалкивал, — рассудительно сказал прилично одетый горожанин справа от жреца. — Орден тебе не игрушка, туда как раз больших мастеров и должны принимать. Учиться — это ты в Аймар езжай, в наемники. Там лет десять потаскаешься за гроши, потом, коли жив останешься, может, в приличную армию возьмут. А еще лет через десять, если мастерство постигнешь и не поувечишься — тогда приезжай, глядишь, и в Орден пробьешься.
— Да отчего ж насмерть-то? — чуть не плача, вскричал мальчишка-ювелир. — Это ж стократ обидней — встречаются два мастера, и один другого погубить должен? Неужто нельзя обычным турнирным боем?
— И на турнире люди гибнут, — строго сказал немолодой жрец со знаком Эртайса. — А в Ордене всегда должно быть ровно сто сорок четыре рыцаря, отрок. Ни одним больше, ни одним меньше. И должны это быть люди, которые бестрепетно готовы жизнь положить за Господа своего, вышнего Эртайса. Оттого и проверка сурова — кому жизнь своя скудельная дороже господа, тот в Орден не пойдет. А уж кто пошел — тот победит или погибнет. Иного пути у Воинов Господа нет.
— Интересно мне, как себя чувствует прозелит, — сказал жрец Эдели. Отдать жизнь за бога — это звучит величественно. Только свою жизнь отдают за бога редко. Все чаще норовят чужую.
— Не суесловьте на героев, коллега, — высокомерно сказал жрец Эртайса. — Рыцари Ордена не одну сотню раз платили своей кровью за наше спокойствие.
— Но разве драка с северянами за вязанку дров тоже происходит во имя Господа? — тихо спросил жрец Эдели.
— Все в этом мире от Господа, и все во имя его, — поучительно сказал служитель Эртайса. — Если боги отдали нам Рапенский лес, то и оборонять его мы станем от любого нашествия господним именем.
— Судари мои, прошу вас! — молодой рыцарь замахал руками, стараясь не стукнуть соседей. — Не надо ссориться, судари святые отцы. Тем более, что вряд ли бог ходил с Рапенским лесом подмышкой, а потом отдал его владетелю Хигона. Скорей, владетель сам нашел лес и сгреб его подмышку.
— А вы кощунствуете, сударь, — с ощутимой угрозой сказал Эртайсов жрец. — Я не знаю вашего герба, но вижу — вы не хигонец. Поостерегитесь оскорблять величие чужестранной короны и прекратите обсуждать территориальное право державы, гостеприимством коей пользуетесь!
— У меня не было в мыслях обидеть кого-либо, — чуть побледнев, сказал рыцарь. — Но я бы хотел разумного и справедливого подхода к обсуждаемой проблеме.
— Сейчас для этого не время и не место, — сварливо буркнул священник и отвернулся.
— Славно звучит, — негромко сказал воин со шрамом. — Не время для разума и не место для справедливости. Пойдем отсюда, Сон.
Рыцарь досадливо тряхнул русой головой и начал пробиваться прочь от веревок. Следует признать, что сделать это было не только не легче, но, пожалуй, даже и сложнее, чем втиснуться в первые ряды. Потому как человека, движущегося внутрь, подпихивали в спину, придавая ему дополнительный импульс, а выбирающегося встречали грудью, не желая потерять ни вершка из уже отвоеванного пространства.
Однако воин двигался умело и решительно, не столько расшвыривая людей, сколько бережно отодвигая их в стороны, а рыцарь, пристроившийся сзади, посильно помогал ему, подпирая. Жрец Эдели помешкал какое-то мгновение, бросил последний взгляд на поле и двинулся за рыцарем. Его почтительно сторонились, так что идти стало еще легче.
Втроем они достаточно быстро выбрались из плотной части толпы, уже настроившейся быть зрителями, и попали в водовороты толпы рассеянной, прогуливающейся между палатками. Но здесь было куда проще, тем более, что при наличии свободного места троице стали уступать дорогу.
— Что будем делать? — спросил рыцарь у воина. Со стороны это, должно быть, выглядело странно и непривычно. Не привыкли в Хигоне, чтобы гербовый рыцарь искал совета у простого воина.
Воин остановился и повернулся к жрецу.
— Когда начнется это, с позволения сказать, торжество?
— Точно в момент новолуния, мой господин, — ответил жрец, низко кланяясь. — Обновляется Луна, и обновляются ряды Ордена — так они говорят. Правда, если мне память не изменяет, за последние пятнадцать или шестнадцать месяцев ряды Ордена ни разу не обновлялись. Три или четыре раза даже и претендентов не было.
— Тогда отчего же так шумно? — спросил молодой рыцарь. — Ведь может статься, что и смотреть не на что будет?
— Нет, повелитель моей души, — жрец поклонился еще ниже, — такого никак быть не может. Сегодня один из главных праздников года, Веллефайн, чародейская ночь последнего весеннего новолуния. Целых две недели, по нашим преданиям, раскрыты двери земли и неба, и жители призрачных миров, говорят, заглядывают к нам в окна костров, особенно разожженных ночью на холме. А некоторые из людей, бывает, сами попадают туда, за грань мира. Правда, возвращаются не все, да и возвращаются по-разному. Кто с удачей, а кто и вовсе наоборот. В Хигоне принято праздновать Веллефайн шумно, буйно, всем народом, так что здесь, на поле, и прошлые годы было многолюдно. И претендентов всегда бывало много. Тепло, весна, молодая кровь играет, всем хочется себя перед девушками показать… Ну а с тех пор, как пришло известие о близящемся Закате, люди и вовсе с Ордена глаз не спускают. Это ведь, получается, последнее собрание — прямо отсюда рыцари пойдут на Восход! И для того, кто хочет в Орден попасть, сегодня последний случай. И я скажу так, мой господин: может, и не все из сегодняшних претендентов хотели бы в Орден попасть, но к Рассвету успеть желается очень многим. И даже знатновельможные господа нынче готовы выйти на испытание. Да им и легче будет. Против родовитых бойцов ставят не Осмога, а кого из неугодных. Оттого в Ордене велико послушание Капитулу — никто в неугодные попасть не хочет. Оттого и новые люди в гроссе хоть и редко, но появляются.
— Тогда у нас есть еще четверть часа, — сказал воин. — Пойдем, Сон, выпьем этого… как он там кричал? Шерхада. Интересуюсь знать, что они здесь за шерхад такой придумали. Идемте с нами, отец.
— Повинуюсь, господин, — жрец сделал молитвенный знак и стал по правую руку рыцаря. Воин шагнул по левую и стал зорко оглядывать ряды лотков с напитками.
— Вижу, — сказал он почти сразу. — Вот там, справа. Идем.
В это время, раздвигая толпу где криком, а где и ударом ножен, в ряды едва успокоившихся зрителей врезалась шумная кавалькада из полусотни всадников. Кто-то не успел податься в сторону и получил копытом. Теперь в этом месте тут же сомкнувшиеся вновь люди волновались и переругивались. Кто-то истошно орал: «Ой, миленькие, затопчете ведь!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
