Бильбо грозит зрителю своим Жалом, хотя в книге меч за все время конфликта так и не покинул своих ножен.
Хотя такое увлечение опасностями — стандартный прием в боевиках, «Кольца» (а также «Хоббиты») срабатывают особенно хорошо благодаря вышеупомянутому смешению стилей и жанров, а также инновационной технологии и сомнительной морали. В итоге получается пандемоний, удивительно художественное и творческое столпотворение, уникальное кинематографическое впечатление.
Может показаться, что в книгах нет всей этой головокружительной насыщенности — уж точно не в детском «Хоббите», — но перечитайте песню рохирримов в битве на Пеленнорских полях, изложенную возвышенной, будоражащей (а еще симфонической, мифической, почти библейской) прозой, или момент уничтожения Кольца Всевластья, где язык Толкина взрывается вулканом, становится настоящим трубным гласом, возвещающим рок.
Литература — это не кино, но фильмы нашли отклик в душах читателей, потому что режиссеру удалось уловить воспоминания об определенных сценах, пусть и в измененной, переписанной, по-другому представленной форме.
По словам Тодда Маккарти из Hollywood Reporter, «после шести фильмов, тринадцати лет и тысяча тридцати одной минуты общего экранного времени (намного больше, если считать расширенные версии) Питер Джексон завершил свое невероятно рентабельное коленопреклонение у алтаря Дж. Р. Р. Толкина».
Семь. Странности
Наш удел — беспокойство и неопределенность.
Иоганн Вольфганг фон Гёте. Письмо Софии фон Ларош (1774)
В религиозной передаче Beyond Belief на BBC Radio 4, первая серия которой вышла в эфир 30 сентября 2013 года, специалист по истории язычества профессор Рональд Хаттон обсуждал проблему прощения в толкиновских произведениях о Средиземье. По его утверждению, Голлум — единственный пример во «Властелине колец», когда прощение оказывается эффективной стратегией. Прощают Саурона и Сарумана: первого — эльфы и люди в начале Второй эпохи после окончательного поражения Моргота, второго — Древень, а потом хоббиты после Войны Кольца. В обоих случаях это вызывает катастрофу: создание Колец власти и индустриализацию Шира.
И все же прощение — по крайней мере, как идея — глубоко коренится в романе. Гэндальф во время осады Гондора отзывается с сочувствием в том числе и об орках, которых, кажется, совершенно демонизируют и лишают всякого милосердия: «Мне жаль даже его рабов». На практике, впрочем, эта жалость не имеет особенных последствий. Еще неожиданней, что с проблемой однобокого восприятия орков боролся сам Толкин. В 1954 году в длинном письме он высказал предположение, что называть этих существ «неисправимо дурными» было бы «слишком». Эти рассуждения так и не были отправлены адресату: писатель счел, что принимает себя слишком всерьез (и, что важнее, совсем не обязательно точен). Вопросы прощения и искупления остались без ответа.
Хаттон добавляет также, что единственные герои, которые выражают веру в жизнь после смерти, — это Арагорн и Теоден. Последний, умирая, хочет присоединиться к «отцам». Это может означать намерение быть вместе с ними в духовном смысле, в загробной жизни, или просто лежать рядом с ними в кургане посреди надгробий. По мнению ученого, этот момент «так и не был разъяснен, и, видимо, намеренно». В «Хоббите» Торин Дубощит высказывается более определенно. Он собирается уйти «в залы ожидания, к своим предкам, пока не обновится мир». У эльфов — пришельцев в этом мире — конечно, есть Бессмертные земли Валинора, но в случае людей и хоббитов перспективы загробной жизни в лучшем случае сомнительны, а в худшем — просто отсутствуют.
Если посмотреть шире, в Средиземье нет не только уверенности в жизни после смерти, но и определенной религии, духовенства, священных ритуалов и молитв (за исключением пары загадочных случаев). Нет святых заступников и бытовых упоминаний Бога или божеств. Нет последовательного морального кодекса, а природа зла непостижима (об этом рассуждали в третьей главе и других местах книги). «Властелин колец» выглядит решительно светским произведением.
Тем не менее сам Толкин воспринимал свой роман как «фундаментально религиозный и католический» и убрал прямые ссылки на религию намеренно, так как «религиозный элемент» в нем «растворен в истории и символизме». Предположительно, он проявляется в таких моментах, как неоднократное искушение Кольцом Всевластья, хотя в ранних черновиках нет явных следов этой переработки.
Отсутствие в повествовании церкви и явной духовности имеет, однако, два далеко идущих последствия, особенно для сегодняшнего читателя. Первое подытожил Хаттон: «Во времена, когда Толкин писал свой шедевр, неоязычников не было, но теперь они могут читать его и получать удовольствие столь же полноценно, что и верующие христиане. Это невероятно важно, и это признак великого рассказчика. <…> Если бы <…> понять истинное „послание“, скрытый смысл „Властелина колец“ мог только верующий христианин, думаю, это принизило бы Толкина как писателя и было бы неуместно в обществе, где есть много вер, этносов, культур. Это противоречило бы успеху „Властелина колец“ среди широких кругов нерелигиозных читателей и представителей других религий».
Каково же в таком случае «истинное послание» книги? Ответ лежит в «Акаллабете», добавленном Толкином в легендариум уже после того, как «Квента Сильмариллион» была многократно переписана.
«Акаллабет», регулярно отвлекавший писателя от завершения «Властелина колец», — это толкиновский вариант мифа о затоплении Атлантиды, или острова Лайонесс. Он был не единственным, кого манила эта история. В стихотворении «Обломки» (1920), например, поэт Джон Мейсфилд воображает, что «жадные зеленые моря» затопили Атлантиду, но ее золото по-прежнему блестит в глубинах:
Атланты не погибли, нет,
Бессмертные, как в наших снах.
Для Толкина это Нуменор, который тоже продолжает жить в том, что бессмертно. Затонувший остров рождает сны: реликвии и артефакты, монументы и архитектуру, кровные узы и саженцы растений, мифы и легенды. Различные версии его истории появляются не только в дополнениях к «Квенте Сильмариллион», но и в «Утраченном пути», «Записках клуба „Мнение“», в независимых произведениях, например в «Затоплении Анадунэ» и «Смерти святого Брендана», а также по всему «Властелину колец», который насыщен отсылками к Нуменору (или Вестернессу — этот термин был взят Толкином из романа XIII века «Король Горн»).
Нуменорцы — Морские короли — вызывали восхищение. Они были друзьями эльфов, новаторами в искусствах и ремесле, первопроходцами в торговле и сельском хозяйстве, хранителями знаний и учености. Их влияние ощущалось по всему Средиземью. Это они начали возделывать злаки и виноградную лозу, основали королевство Гондор, возвели Заверть (Амон-Сул), Холм Зрения (Амон-Хен), колоссальные фигуры Аргонатов на Андуине, непроницаемую башню Ортанк в Изенгарде и многие другие сооружения. Они создали палантиры. Их августейший род продолжается в Денеторе, Боромире, Фарамире и Арагорне. Однако «Акаллабет» — это история их падения, история алчности, гордости и разложения, погубивших величайшую человеческую цивилизацию Средиземья. Гибель острова — контрапункт кровавой и разрушительной истории Сильмарилов Первой эпохи. Она будет доминировать в истории Второй эпохи
