Поначалу Катберт и Ален не верили своим глазам, наблюдая за превращением Роланда в «наркомана». Но в итоге недоумение, зависть, удивление сменились ужасом. Их послали в тихое, безопасное место, они же угодили в самое сердце заговора. Приехали в феод, где вся верхушка переметнулась на сторону злейшего врага Альянса. Их личными врагами стали три крутых парня, на счету которых не один и не два десятка покойников. Однако они не падали духом и чувствовали себя более чем уверенно, потому что ими командовал их друг, которого они почитали за полубога после того, как он победил Корта (выбрав оружием сокола!) и стал стрелком в неслыханно юном возрасте – в четырнадцать лет. Тот факт, что им выдали оружие, наполнял их гордостью при отъезде из Гилеада, но ничего не значил теперь, когда они начали осознавать, какие силы противостоят им в Хэмбри и Меджисе. Они могли рассчитывать только на Роланда. И теперь…
– Он словно револьвер, брошенный в воду! – воскликнул как-то вечером Катберт, вскоре после отъезда Роланда на встречу с Сюзан. Над крыльцом бункера висела четвертушка набирающей силу Охотничьей Луны. – Только богам известно, выстрелит ли он вновь, даже если его вытащат из воды и просушат.
– Не гони лошадей. – Ален посмотрел на обнесенное перилами крыльцо и, чтобы развеселить Катберта (при обычных обстоятельствах для этого не требовалось никаких усилий), спросил: – А где дозорный? Пораньше отправился на боковую?
Однако этот вопрос еще больше разозлил Катберта. Грачиный череп он не видел несколько дней, сколько именно, он сказать не мог и воспринимал его пропажу как дурной знак.
– Отправился, но не спать. – Катберт бросил злобный взгляд на запад, куда умчался на своем большом мерине Роланд. – Видно, я его потерял. Как некоторые теряют разум, сердце и здравый смысл.
– С ним все будет в порядке. – Голосу Алена недоставало уверенности. – Ты знаешь его так же хорошо, как и я, Берт… знаешь всю жизнь, мы оба знаем. С ним все будет в порядке.
Когда Катберт ответил, в голосе не слышалось свойственной ему смешливости:
– Сейчас я не могу сказать, что знаю его.
Они оба пытались поговорить с Роландом, каждый по-своему. В обоих случаях реакция была одинаковой, точнее, она напрочь отсутствовала. Мечтательный (с легким оттенком тревоги) отсутствующий взгляд, который появлялся в глазах Роланда в ходе этих односторонних дискуссий, хорошо знал любой, кто пытался воззвать к здравому смыслу наркомана. Взгляд этот говорил о том, что для Роланда не существовало ничего, кроме лица Сюзан, запаха кожи Сюзан, упругости тела Сюзан под его руками. Окружающий Роланда мир уменьшился до размеров Сюзан.
– Я даже немного ненавижу ее за то, что она с ним сделала, – продолжил Катберт, и Ален услышал в его голосе то, чего никогда раньше не было: ревность, раздражение, страх. – Пожалуй, немного – мягко сказано.
– Как ты можешь? – Слова друга шокировали Алена. – Она не несет ответственности за…
– Ой ли? Она ходила с ним в СИТГО. Она видела то, что видел он. Бог знает, что он ей рассказывает после того, как они перестают изображать чудовище о двух спинах. И она далеко не глупа. Ты посмотри, как ловко она все устраивает. – Ален догадался, что Берт говорит о трюке с кошельком. – Она должна знать, что стала помехой в достижении нами цели. Должна знать!
Горечь его выплеснулась наружу. Он ревнует ее за то, что она увела его лучшего друга, подумал Ален. Он ревнует и своего лучшего друга, потому что ему досталась самая прекрасная девушка из тех, кого ему доводилось видеть.
Ален наклонился и схватил Катберта за плечо. Когда Берт повернулся, его поразила суровость лица Алена.
– Это ка.
Катберт пренебрежительно фыркнул:
– Если бы мне подавали горячий обед всякий раз, когда кто-то возлагал вину за воровство, сладострастие или прочие человеческие слабости на ка…
Пальцы Алена сжались сильнее, причиняя боль. Катберт мог бы вырваться, но не стал. Он не отрывал глаз от лица Алена. Шут, хотя бы на время, исчез.
– Чего мы не можем себе позволить, так это винить их в чем-либо, – возразил Ален. – Неужели ты этого не понимаешь? Если ка унесла их, они в этом не виноваты. Не можем мы их винить. Мы должны это осознавать. Он нам нужен. И, возможно, нужна и она.
Долго-долго смотрел Катберт в глаза Алена. Ален видел, как злость Берта борется со здравым смыслом. Наконец (возможно, ненадолго) здравый смысл победил.
– Хорошо, согласен. Это ка — любимый всеми козел отпущения. Для того и существует великий невидимый мир, не так ли? Иначе на кого бы мы могли возложить ответственность за проявление собственной глупости? А теперь отпусти меня, Ал, если только не хочешь сломать мне плечо.
Ален убрал руку, сел. На душе у него полегчало.
– Теперь бы только понять, что нам делать со Спуском. Если мы в самое ближайшее время не начнем пересчитывать…
– Есть у меня одна идея, – прервал его Катберт. – Правда, она требует доработки. Я уверен, Роланд сможет помочь… если кому-то из нас удастся на несколько минут завладеть его вниманием.
Они помолчали, оглядывая двор. В бункере уютно ворковали голуби. Ален свернул самокрутку. Времени на это ушло немало, конечный продукт мог вызвать у заядлого курильщика разве что улыбку, но она не развалилась, когда Ален раскурил ее.
– Твой отец содрал бы с тебя шкуру, если б увидел у тебя в руке сигарету. – В голосе Катберта слышалось восхищение. А вот годом позже, когда Охотничья Луна вновь поплыла по небосводу, уже все трое стали заядлыми курильщиками, обожженные солнцем молодые люди, оставившие позади свою юность.
Ален кивнул. От крепкого табака Внешней Дуги у него голова шла кругом и першило в горле, но сигарета успокаивала нервы, а именно сейчас его нервы нуждались в успокоительном. Насчет Берта он ничего сказать не мог, но сам чувствовал в ветре запах крови. Возможно, и той, что предстояло пролить им. Его это не пугало, во всяком случае, пока, но не могло не тревожить.
4
Хотя Катберта и Алена с детских лет учили воевать, они, как и огромное большинство подростков их возраста, свято верили, что старшие все делают лучше их, особенно если речь шла о стратегическом планировании. Они также полагали, что взрослые всегда знали, что делают. Роланд, даже ослепленный любовью, воспринимал взрослых куда более прагматично, но его друзья забыли, что в игре в «Замки» обе стороны не ведают о маневрах противника. И они бы очень удивились, узнав, что по крайней мере двое из трех Больших охотников за гробами очень нервничают из-за юной троицы из Привходящего мира и крайне издерганы выжиданием, взятым на вооружение обеими сторонами.
Как-то ранним утром, когда в небе еще светилась половинка Охотничьей Луны, Рейнолдс и Дипейп спустились вместе со второго этажа «Приюта путников». В большом зале царила тишина, прерываемая разве что всхрапываниями. В самом большом салуне Хэмбри веселье закончилось до следующего вечера.
Джонас в компании молчаливого гостя раскладывал пасьянс «Канцлер» на столике Корал слева от дверей. В это утро он надел плащ: дыхание легким парком вырывалось изо рта, когда он наклонялся над картами. До утренних заморозков дело еще не дошло, но они были явно не за горами. Об этом свидетельствовал холодный воздух.
Курилось и дыхание гостя Джонаса. Кимба пришел в толстом сером, с крошечными оранжевыми крапинками, пончо. Они как раз собрались обсудить интересующие их вопросы, когда Рой и Клей (Пинч и Джилли, подумал Раймер) показались на лестнице. И их ночь, проведенная у шлюх на втором этаже, закончилась.
– Элдред, – поздоровался Рейнолдс. – Сэй Раймер.
Раймер кивнул, чуть поморщился, переводя взгляд с Рейнолдса на Дипейпа:
– Долгих вам дней и приятных ночей, джентльмены. – Разумеется, мир сдвинулся, подумал он. И доказательство тому – эти две темные личности, играющие столь важные роли во всей этой истории. Впрочем, и сам Джонас не намного их лучше.
– Можем мы перекинуться с тобой парой слов, Элдред? – спросил Клей Рейнолдс. – Мы с Роем поговорили и…
– Напрасно, – дребезжащим, как всегда, голосом ответил Джонас. Раймер не удивился бы, если б такой голос оказался у Ангела смерти. – Разговоры ведут к мыслям, а мысли для таких, как вы, парни, опасны. Все равно что ковырять в носу патронами.
Дипейп загоготал, словно не понял, что смеются-то над ним.
– Джонас, послушай, – начал Рейнолдс и в нерешительности посмотрел на Раймера.
– Ты можешь говорить при сэй Раймере. – Джонас выложил новый ряд карт. – Он, в конце концов, наш основной работодатель. Я раскладываю пасьянс «Канцлер» в его честь.
На лице Рейнолдса отразилось недоумение.
– Я думал… то есть мне казалось, что мэр Торин…
– Мэра Торина не интересуют детали нашего договора с Благодетелем, – ответил Раймер. – Он вполне доволен той долей прибыли, что причитается ему в этой сделке, мистер Рейнолдс. Сейчас главная забота мэра – приближающая ярмарка Жатвы. Он хочет, чтобы все прошло гладко, дабы потом… материализовать договоренности, достигнутые с известной тебе юной леди.
