Мудрость утра проявилась в том, что сбежал Маршал: то ли поманила любовь, то ли просто прогуляться захотелось. Кот уже давно давал понять, что постоянные переезды ему надоели, и не преминул воспользоваться моментом — коль уж с утра не засунули в эту трясучую и скрипучую гадость, то вперед! Точный выбор момента, рывок за дверь, прыжок на подокон-пик, и только хвост мелькнул.
Луизу кошачья выходка не слишком обеспокоила, а вот Сейша встревожилась.
— Жрать захочет, явится, — отмахивалась озабоченная своими мыслями капитанша. — Ты помнишь, что нам представляться графине Савиньяк?
— Да, — подтвердила дочка, шаря глазами по комнате. — Ты моего платья не видела?
— Видела, — Луиза нежно улыбнулась, — а вот ты его больше не увидишь. Наденешь черное.
— Зачем?
— Затем, что мы носим траур, да и вообще для голубеньких тряпочек сейчас не время.
— Мама, а если бы траур нам не шел, ты нашила бы столько черных платьев?
От восторга Луиза выронила гребень. Селина смиренно копалась в сундуке, явно выискивая что попроще, и это было правильно во всех отношениях. Капитанша внешне спокойно занялась волосами: сегодняшний день решал очень многое, и Луиза старательно вспоминала все, что когда-либо слышала о графине Савиньяк, а слышала она не так уж и много. Мать Проэмперадора при дворе почти не бывала, предпочитая Сэ. Краклиха как-то брякнула, что графиня с юности крутит любовь с Валмоном, а на излете молодости пускала к себе сперва Карлоса Алву, а потом и Рокэ. Про Валмона Луиза слышала и раньше, от маменьки, но господин Креденьи сказал, что это чушь и Арлетта, будучи урожденной Рафиано, добродетельна, но, увы, не женственна и не слишком умна. Разговор, впрочем, затеяла Аглая, а хвалить в ее присутствии других дам было чревато.
— Я надену это. — Дочь держала на вытянутых руках платьице с белой оторочкой. Совсем простенькое, но превращавшее Селину в героиню баллады.
— Отлично, — одобрила Луиза, вдевая серьги. — Как ты смотришь на то, чтобы сходить в церковь? Повернись-ка…
Селина послушно подставила шнуровку, но мысли ее были явно заняты другим. Узнать, чем именно, труда не составило: дочка слишком близко принимала к сердцу отсутствие Маршала, к сожалению, пока четвероногого.
— Хорошо, — вздохнула капитанша. — Пошли искать… Для начала спросим прислугу. Люди здесь приятные, да и от пары монет никто не откажется…
В доме о беглеце не знали ничего, но копавшийся в клумбах у парадного входа парень радостно закивал.
— Ага, видел такого! За конюшни вроде бы трусил… Здоров, зверюга! Поискать? Сейчас-то я не могу, а как солнце придет, за милую душу.
— Будем очень признательны. — Луиза красноречиво тронула кошелек, но садовник, заметив некстати вылезшего хозяина, торопливо ткнулся носом в циннии.
— Мама, — твердо сказала Селина, — я пойду к конюшням.
— Хорошо, — быстро согласилась Луиза. Сбежать от маркиза уже не выходило, а девочке в обществе пошляка, пусть и притихшего, делать было нечего. — Туфли не запачкай.
Маркиз подплыл той самой «изысканной» походкой, от которой капитаншу тошнило ещё в Олларии, и предложил осмотреть сад, не забыв спросить про торопливо удалившуюся Септу. Луиза слегка смутилась, позволив собеседнику решить, что дочка пошла… поправить прическу.
— Подобное совершенство, — проворковал Фарнэби, — пс нуждается в талантах куафера и портного. Ваше появление здесь сродни чуду, признаться, я не думал, что увижу вас вновь. Я счастлив.
— Вы нам льстите.
— Вашей дочери льстить невозможно, а вы слишком умны, но мое счастье при виде вас двояко. Я рад не только за свои глаза, но и за свою репутацию. Видите ли, мое положение среди дворян провинции несколько пошатнулось…
Маркиз был большой мастак на словесные завитушки, но положение, в котором он оказался, и впрямь было незавидным. Те, кто удрал из Олларии раньше Фарнэби, либо сидели пол замком, либо, отряхнув с лапок манрико-колиньярский прах, рьяно служили регенту, всячески порицая как временщиков и трусов, так и переметнувшихся к узурпатору предателей. Фарнэби с бегством опоздал и был встречен более чем холодно, а все потому, что ни в кого не стрелял и в окно не прыгал. Маркиз всего лишь остался с Фердинандом, иногда говорил ему правду и в глаза назвал маршала Рокслея дураком. Тем, кто судил о столичных делах из своих поместий, этого было мало, да и доказательств у Фарнэби не имелось. До встречи с госпожой Арамона. О том, что вдовая капитанша являла собой ценность лишь в сочетании с Савиньяками, маркиз тактично умолчал.
— Сперва меня обвиняли в сговоре с ее величеством, которую называли не иначе как «эта Ариго», — сетовал Фарнэби. — Дескать, мы предали короля в руки узурпатора и сдали Олларию.
Потом ее величество разнесла эту сплетню в клочья, и что же? Теперь я бросил уже королеву. Нет, я не спорю, я в самом деле не кинулся на изменников с вилкой для рыбы, но разве те, кто меня судит, сами хоть кого-то спасли?.. Поймите, я не напрашиваюсь на орден, да в Талиге и нет ордена, который дают за непредательство, но мне обидно. Где были бы мои соседи, окажись они за тем же столом, что и мы с вами? Это здесь Давенпорт на Давенпорте, а в Олларии? Гогенлоэ обижен на меня за то, что я принял от Фердинанда должность геренция, а почему мне было ее не принять? Я, между прочим, исполнил волю моего короля.
— Что и кому я должна подтвердить? — перешла к делу Луиза. — Я слышала, как вы выступили против замены Первого маршала Талига, помню и то, что вы сказали Рокслею, но не стану же я объезжать ваших соседей!
— Что вы, я никогда не посмею просить о подобной жертве! Но вы можете открыть глаза вашим покровителям хотя бы на историю с Гогенлоэ. Простите… Мне кажется, или я вижу вашу дивную дочь? И почему-то в обществе моего старшего конюха…
Маршала поймали. Конюх, дюжий мужчина средних лет, волок издающий боевые вопли сверток. Селина с поджатыми губами шла рядом.
— Мы искали пропавшего кота, — несколько растерянно объяснила госпожа Арамона. — Нам сказали, он побежал к конюшням. Наверное, паршивец затеял драку.
— Мне не нравятся их липа, — бросил Фарнэби. — Им следовало бы улыбаться.
4
— Создатель, — Арлетта не выдержала и поморщилась, — что за мерзкое существо! И ведь я эти откровения уже читала. Некоторые души сродни тухлым яйцам, пробирают при каждом столкновении…
— Это сравнение тебя недостойно, — укорил Ли. — Одно тухлое яйцо проберет один раз, а сей мэтр не отпускает тебя вторую неделю. Впрочем, я тоже потрясен. Его гальтарским. С подобными знаниями браться переводить Эрнани…
— Ты переведешь лучше?
— После войны. Но перейти на язык Иссерциала и Эсператии, чтобы скрывать свои мыслишки! Это само по себе притча. — Лионель вновь взялся за записки покойного ментора. Шабли вел их со дня прибытия в Лаик, сперва на талиг, потом, едва не попавшись с Сузой-Музой, на гальтарском. Весьма посредственном, сын был прав. Сын был прав, и сын был рядом, но наполняло душу теплом, смешанным с растущей тревогой на Арно и ощущением того, что нужно спешить. Куда и зачем, женщина не понимала, как не понимала, для чего перед самыми родами затевала большие уборки с вытряхиванием всех шкафов и сундуков. Тогда она торопилась, боялась не успеть, боится и теперь.
— Мама, — окликнул Лионель, — те, кто остался в Лаик, не пытались свести счеты с Сэц-Пуэном?
— Нет.
— Из Олларии до Лаик вас добралось сперва трое, потом Джанис с Пьетро притащили еще шестерых, причем вы с Пьетро в скверне, если зелень — это скверна, можно сказать, купались… Не взбеленился никто — ни вы, ни слуги, ни солдаты с крестьянами, а мэтр, чуть ли не в каждой записи объяснявшийся вам в ненависти, тревожился лишь о том, возьмут ли ею с собой. В первый день дороги не произошло ничего, потом вы встретили Уилера, Шабли все еще был тих и лишь хотел добраться до рукописей Эрнани…
— Не совсем так, — уточнила Арлетта. — Сами рукописи ею не занимали, он пытался навязать себя. С учетом его чувств это особенно мило…
— Затем он решил попытать счастья еще раз, привлек на помощь Сэц-Пуэна, отыскал тебя, начал прежний разговор и сорвался.
— Это было мерзко, — припомнила Арлетта. — Сперва я подумала, что он пьян…
— А это и похоже на пьянство, которой стало чумой. Или на чуму, которая похожа на пьянство…
— Города, пьяные чумой. — Женщина вздрогнула. — Ужасно…
— Да, — и не вздумал утешать Лионель. — Рокэ опасался Олларии, но об Эйнрехте он не думал.
Стук в дверь показался тревожным, а может, тревога была с ней. Арлетта поправила волосы. Она не хотела ждать худшего, но ждала.
— Прошу прощения, — извинился Фарнэби. — Дважды прошу. За вторжение и за то, что под моей крышей…
5
Все началось с того, что Селина пошла искать кота. Собрата-Маршала Лионель помнил — черно-белый, дворовый, боевой, он просто не мог не удрать. Во время поисков девушка столкнулась со вторым дворецким Фарнэби, и тот повел себя невежливо и даже пошло. Девица Арамона ссориться, по своему обыкновению, не захотела и, не сказав грубияну ни слова, двинулась дальше. За конюшнями ей помогли-таки отыскать пропажу, и с котом на руках Селина отправилась назад.
