-Что случилось, товарищ Константин?— на Киселева уставились строгие, недоуменные глаза "Медведя". -Вы так кричали, что я боялся что к вам приедет полиция.
-Потом расскажу, "Медведь", -с горечью произнес старший офицер, отворачивая от него глаза.— Это мой прокол. Сдают нервы. Соседи снизу молчат?
— Пока молчат. А что собственно случилось? — Михаил бегло посмотрел по сторонам.
— Я сказал потом. Не зли меня. В гости не приглашаю. Очень поздно. Думал утром вас всех собрать, но раз ты сам заявился, то слушай. — Майор смотрел на офицера уже властными, требовательными глазами.— Встреча с Ольбрихтом прошла удачно. Он согласился работать на наших условиях.Завтра я еду с ним в концентрационный лагерь "Бухенвальд" с проверкой. По какому поводу еще не знаю. Ольбрихт пообещал официально легализовать наши права в Вермахте. Приказом Генштаба все трое будут откомандированы к нему. Наши обязанности позже будут уточнены.
— Это хорошая весть, "Константин", — сдержанно, без улыбки произнес Михаил. — Попади, не дай бог, в комендатуру, на многие вопросы у нас не будет вразумительных ответов.
  -Ты прав, Медведь. Этот Ольбрихт большая находка для нас. Правда, чувствую, он не все договаривает о своих возможностях в предсказывании будущего. Ходит вокруг да около. Юлит. Мы только вначале разгадки его тайны. Но расколется, еще не время. Одну минуту подожди. — Киселев что-то вспомнив, быстро зашел в свою комнату, на листе бумаги написал несколько строчек текста и вновь вернулся к "Медведю".
-Прочти и запомни, — и передал тому записку.
Михаил несколько раз пробежался глазами по шифровке, вернул ее назад.-Запомнил.
— Хорошо. Дословно передашь все..., вообщем знаешь кому,— и достав из кармана халата бензиновую зажигалку, сжег записку.— Меня не будет три дня. Остаешься за старшего. Никуда не выходить. Сидеть тихо.Задача ясна?
-Так точно, товарищ "Константин".
-Тогда ты свободен. Давай!-он протянул Михаилу руку и крепко пожал ее.
-Удачи Вам.
-К черту. Отдыхай. Надо несколько часов поспать. За эту встречу с немецким магом я очень устал. Кажется, он высосал всю мою энергию.
-Понимаю вас, — Михаил улыбнулся.
-Ничего ты не понимаешь, -буркнул Киселев и громче, закрывая дверь за Михаилом, на немецком языке добавил: -Доброй ночи, господин Клебер. Вы мне очень помогли..
  -Schnell! Schnell! Быстро! Быстро! — раздавались окрики немецких конвоиров, которые резиновыми палками подгоняли выскакивающих из вагонов-телятников прибывших узников. Страшно худые, изнеможенные, с запавшими щеками, в рваной арестантской одежде заключенные выбегали и безропотно становились в строй. В их глазах царили подавленность воли и страх перед неизвестностью будущего, непредсказуемостью действий эсэсовцев. Первые три колонны евреев сразу были окружены охраной с собаками. Разъяренные овчарки, натасканные на полосатую форму, рвались из рук проводников, пытаясь вцепиться клыками в обезумевших людей. Конвоиры смеялись и иногда ослабляли поводки.
Кто-то из бедолаг с нашивкой 'Звезда Давида' на груди, не удержался, поскользнулся, пробегая по трапу, упал вниз. Падая, он ухватился руками за впереди бегущих узников и увлек их за собой.
— Подымайся, 'Юде'! — закричал подскочивший к еврею конвоир и с размаху нанес по спине сильный удар дубинкой. — Подымайтесь, дохлые свиньи! — наносил он удары по телам лежащих заключенных. Те кричали от боли и пытались подняться.
  -Оставь их, Ганс, побереги силы, — одернул ретивого ефрейтора СС старший конвоир. — Они покойники, Ганс. — Сержант СС из дивизии "Мертвая голова", охранявшей концентрационный лагерь Бухенвальд и его филиалы, достал пистолет из кобуры и равнодушно нажал несколько раз на курок. — Одним больше, одним меньше, не все ли равно. Они мрут сотнями ежедневно как мухи.
С лязгом открылись новые двери телятников и, хватая воздух ртами, словно рыбы выкинутые штормом на берег, новые волны заключенных побежали по трапам становиться в строй.
-Быстро! Быстро! — гортанно покрикивали веселившиеся конвоиры. Образовывались новые колонны узников Бухенвальда: с нашивками P — поляки, R — русские, U — украинцы, L— латыши.
 -Вперед! — дал отмашку перчатками начальник пункта приема заключенных гауптштурмфюрер СС Беркель, когда все заключенные вышли из вагонов. Полутора тысячный строй потянулся по дороге смерти, дороге Карахо к лагерю Бухенвальд.
От тупика железнодорожной станции до лагеря идти недалеко. Впереди уже виднелись центральные кованые ворота. По обе стороны, которых располагались деревянные корпуса комендатуры, карцер и камеры для допросов и пыток. Весь трех километровый периметр лагеря был окружен бетонными столбами с многолинейным проволочным ограждением, по которому шел электрический ток высокого напряжения. Над многочисленными бараками, а их было 52, где размещалось до полусотни тысяч узников, возвышалась труба крематория. Из нее валил черный устрашающий дым.
Узников разделили на две части. Колону евреев направили в карантинный маленький лагерь, расположенный левее. Здесь старые конюшни с земляным полом немцы переделали под бараки. В 12 бараках размерами 50 на 40 было набито до 13 тысяч узников. В основном — евреи и поляки, но порой размещались и русские военнопленные. Условия содержания в карантине были настолько бесчеловечные, что не поддавались разумному постижению. Ежедневно оттуда вывозили по сто и более трупов на сжигание в крематории.
Колонну славян направили через единственные центральные ворота, через которые разрешалось только входить и выходить. Кованая циничная надпись на немецком языке: 'JEDEM DAS SEINE' (КАЖДОМУ СВОЕ) на решетчатой калитке ворот леденила души проходивших узников.
В это время "Хорьх" подполковника Ольбрихта в сопровождении охраны и бронетранспортера связи, проехав город Веймар и, свернув к горе Эттельсберг, где в живописном месте среди буков и вязов в насмешку для обреченных и был построен еще в 1937 году концентрационный лагерь, через двадцать минут остановился недалеко от ворот.
Офицеры вышли из машин. Сладковато — смрадный смог стоял над территорией лагеря. Из трубы крематория выходили черные клубы дыма. Ни одной пролетающей птицы. Осенние краски — грязно-желтые, серые,мрачные. Листья близстоящих деревьев и кустов пожухли, скрутились. Только монотонно-шаркающий стук деревянных башмаков, да окрики конвоя, да лай разъяренных псов. Полосатые люди-зомби, еле держась на ногах, проходили мимо. В глазах — обреченность и страх.
-Разрешите остановить колонну, — обратился к Ольбрихту его адъютант старший лейтенант Кессель.
