– Сайенна, – подал голос Полома.
– Совершенно верно, Сайенна, – кивнул Кадберн. – Как известно, Намойя Кевлерен управляет Сайенной от имени Ривальда, а ривальдийцы – враги киданцев.
По галерее пронесся шепот одобрения.
– В прошлый раз, когда Кидан подвергся нападению, переселенцы и киданцы объединились, чтобы разгромить врага. Это удалось, но с большим трудом. Если мы начнем готовиться к обороне незамедлительно, то и на этот раз отразим нападение врага. Однако переселенцы не станут сражаться за город, который их отвергает. Они будут защищать только свой дом! Дайте этот дом колонистам, и они умрут за Кидан, как настоящие киданцы!…
Когда Полома закончил переводить, Неври резко поднялся со своего места.
– Как я уже говорил, мы неоднократно слышали от вас подобные предупреждения о возможном нападении. И ничего не произошло. Почему мы должны поверить на этот раз?
– Можете не верить. Ваше право, – ответил Избранный. Голос его звучал так, будто ему было все равно, поверят ему советники или нет.
– Но зачем отвергать нас? Мы хотим быть киданцами, а не хамилайцами.
Неври грохнул кулаком по столу.
– Потому что Намойе Кевлерену незачем нападать на Кидан, если в городе не будет вас, хамилайцев! – крикнул он.
– Вы дурак, Кайсор Неври, – брезгливо сказал Кадберн. – Два года назад Намойю Кевлерена не остановило наше отсутствие. Он напал – и захватил город.
* * *
Гэлис Валера поняла, что советник Неври побежден, как только он не ответил на выпад Кадберна.
Избранный замолчал. Все увидели, что «истинным» гражданам и их предводителю нечего возразить. Все поняли, что Намойя Кевлерен все равно нападет на город, будут в нем переселенцы или нет. Неври пытался что-то мямлить, но его уже никто не слушал. Решение совета стало очевидным для всех.
Кайсор замолчал, угрюмо опустил голову и сел на свое место. Полома призвал проголосовать по поводу статуса Кардера. Все, кроме воздержавшегося Неври, проголосовали за признание убийства переселенца равным убийству урожденного гражданина Кидана.
Когда префект огласил результаты, зрители на галерее разразились бурными аплодисментами.
После этого вновь вернулись к вопросу об определении наказания для Тори. На сей раз Кайсор Неври даже не пытался вмешаться. Гэлис, наблюдая за арестованным, заметила, как изменилось его лицо. Она уже видела подобное выражение – у побежденных и загнанных в угол. У Ланнела не осталось никакой надежды, если таковая вообще была. Полома озвучил три варианта приговора: ссылка, казнь или пожизненное служение семье жертвы, при этом добавив, что раз у Кардера в Кидане не было семьи, то остаются только первые два варианта. Один из советников заметил, что будет глупостью ссылать человека, который из жажды мести может встать на сторону врага, то есть Намойи Кевлерена.
– Я никогда так не сделаю! – закричал Ланнел Тори. – Если я и совершил преступление, то только из-за любви к Кидану!…
Гэлис верила ему. Стратег поняла, что двигало молодым человеком, когда он решился на убийство Кардера. Своего рода гипертрофированный патриотизм…
Однако остальные остались глухи к словам Ланнела. Голосование завершилось: Тори был приговорен к повешению. Казнь назначили в полдень на следующий день.
Полома спросил, ходатайствует ли кто-то о помиловании Тори. Все взгляды обратились к Кайсору Неври, но советник уставился прямо перед собой и не проронил ни слова. Плечи заключенного задрожали, он опустил голову, осознав, что остался один в целом мире.
– Я прошу о помиловании, – заявила Гэлис.
Взгляды всех присутствующих обратились к девушке.
Даже те, кто не понимал по-хамилайски, догадались о происходящем по выражениям лиц переселенцев.
– Стратег, я правильно вас расслышал? – спросил Полома.
– Да, префект Мальвара. Если можно, переведите то, что я сказала.
– Гэлис, что ты делаешь? – прошептал Гош. – Ты просишь сохранить жизнь человеку, из-за которого практически весь город разделился на два враждующих лагеря!…
– Я знаю, что делаю, – ответила девушка.
Полома спросил, на каких основаниях она заявляет ходатайство о помиловании.
– Хотя у Кардера и не было семьи в Новой Земле, его жизнь принадлежала экспедиции, прибывшей из-за Бушующего моря. Усердный труд Кардера способствовал ее успешному завершению. Нам его будет очень не хватать… Поэтому Ланнел Тори должен быть приговорен к пожизненному служению тем, кто строит новую жизнь в Кидане. Я заявляю ходатайство о помиловании Ланнела Тори, потому что его труд будет способствовать укреплению безопасности и свободы города!…
Как только Полома закончил переводить, в зале поднялся страшный гул: создавалось впечатление, что все заговорили одновременно. Гэлис посмотрела на Ланнела Тори и прочла в его глазах безмерное удивление: похоже, арестованный просто не мог поверить, что кто-то из переселенцев ходатайствует о его помиловании. Затем блуждающий взгляд Тори остановился на Эриот Флитвуд.
Полома потребовал тишины и объявил:
– Ланнелу Тори сохранена жизнь. Отныне и до конца своих дней он обязан служить переселенцам, прибывшим из-за Бушующего моря!…
– Нет, он обязан служить киданцам, – поправила его Гэлис. – И нашему общему городу.
* * *
Кадберн не меньше других был удивлен тому, что случилось в городском совете. Однако он понимал: все сложилось как нельзя более справедливо. Все – и ловкий ход Поломы в плане использования личности Ланнела для дискредитации «истинных» граждан, и рассказ Кадберна о готовящемся нападении вражеской армии на Кидан, и неожиданный акт милосердия со стороны Гэлис, – все это разом положило конец разделению города на два противоборствующих лагеря. Более того – произошедшее объединило граждан Кидана. Теперь местные жители перестанут сомневаться в верности переселенцев городу, а колонисты, в свою очередь, убедятся в том, что они стали настоящими киданцами.
Да, подумал Кадберн, чувство справедливости – великая вещь. Он думал об этом, когда заметил Гэлис и Гоша неподалеку от здания городского совета. Его друзья о чем-то спорили, но Избранный не вслушивался в суть разговора. Начал накрапывать легкий дождик; капли оказались на удивление теплыми. Акскевлерен посмотрел на небо и увидел, что собирается нешуточный ливень. Потребуется время, чтобы свыкнуться с погодой в Новой Земле. Дома, в Омеральте, дожди шли зимой, а не летом…
Нет, поправил он себя. Не дома. Теперь здесь – твой дом. И это был бы и дом Мэддина…
Хотя печаль все еще тяжким грузом лежала на душе Кадберна, он хорошо понимал, что уже дней десять или пятнадцать вспоминал о погибшем господине лишь мимоходом. Подобная мысль заставила Избранного устыдиться, но в то же время сильно озадачила его, потому что в какой-то момент после смерти Мэддина он решил, что никогда не сможет думать о чем-то, кроме своей утраты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
