Про него А. И. Писарев говорил, что он любил литературу, как средство громко читать. Голос у него был звучный, интонация обдуманная; особенностью его голоса была необыкновенная гибкость. Когда он играл на сцене, то были слышны даже его тихие тоны.
Он требовал от актеров, чтобы они попадали в октаву, или правильнее, в тон. Но игре Кокошкина очень вредила какая-то необыкновенная торжественность на сцене. Внешность Кокошкина была оригинальная: он был очень небольшого роста, в рыжем парике, с большой головой и нарумяненными щеками. Носил он длинные чулки в башмаках с пряжками и атласные короткие штаны (culotte courte) черного, а иногда розового цвета. Он казался олицетворением важности, пафоса и самодовольствия. И. И. Дмитриев, когда был министром юстиции, предложил ему место московского губернского прокурора, но предварительно захотел посоветоваться о нем с его тестем, И. П. Архаровым. «Ох, мой отец, – сказал тот, – велика твоя милость, да малый-то к театру больно привязан!» Дмитриев не посмотрел на это, думая, что театр не помешает делу, и сделал его прокурором. Однако последствия оправдали заключение тестя. Кокошкин не показал стойкости на этом важном месте и недолго занимал его. Назначая его на место прокурора, Дмитриев говорил, что переводчик, передавший верно и хорошо характер Альцеста, должен быть сам человек добросовестный и правдивый.
У Кокошкина была привычка всем говорить: «Мой милый!» Об этом упоминает Аксаков в своих воспоминаниях. Однажды Кокошкин спорил с Писаревым, кто лучше: Расин или Шиллер? Писарев спросил его: «Да читали ли вы Шиллера? Вы прочтите». – «Не читал, милый, – отвечал Кокошкин, – и читать не хочу! Я уж знаю, что Расин лучше!» Потом, взглянувши умилительно на Писарева, прибавил: «Эх, милый Александр Иваныч! Когда я тебя в чем-нибудь обманывал? Поверь же ты мне на слово, что Расин лучше!» Этот анекдот был всем известен.
В начале нынешнего столетия Москва насчитывала более двадцати домашних театров, где играли крепостные люди и сами господа, любители. Из таких театров, как мы выше упоминали, первыми были: два театра графа Шереметева, в Кускове и Останкине, графа Орлова – под Донским, Бутурлина и Мамонова – в Лефортове, на Разгуляе – у Мусина-Пушкина, в Петровском – у Разумовского, у Голицына, у Пашкова – на Моховой, в Люблине, Перове, Архангельском; в Апраксинском Ольгове, помимо этого загородного, был еще театр на Знаменке, у графа.
Последний театр в то время был лучший в Москве, с ложами в три яруса; на нем играли все знаменитости, посещавшие Москву; здесь давалась итальянская опера, на любительских же спектаклях тут игрывали лучшие тогдашние любители: Кокошкин, Яковлев, Гедеонов. В женском персонале появлялась и сама хозяйка дома. Последняя, по словам Благово, никогда не знала своей роли и, подойдя к суфлеру, спрашивала его: «Что?» П. Арапов говорит, что в его время залы княгини З. А. Волконской исключительно оглашались итальянскою музыкою, а театры С. С. Апраксина и Ф. Ф. Кокошкина предпочтительно принадлежали трагедии и высокой комедии.
Пьесы на барских любительских театрах преимущественно исполнялись на французском языке, несмотря на то, что эту моду к иноземному языку осмеяли наши лучшие тогдашние драматурги – Княжнин и Фонвизин, первый в роли Фирюлина, в «Несчастии от кареты», второй – в «Бригадире», в лице глупого бригадирского сынка которого душа, как говорил последний, принадлежала французской короне.
Позднее И. А. Крылов еще злее вывел тогдашнюю столичную и провинциальную галломанию в своих двух комедиях – «Урок дочкам» и «Модная лавка». Вслед за ним пробовал также смеяться в своей комедии и граф Ростопчин над французским языком и полурусским воспитанием значительной части дворянского сословия. Что же касается до барских театров, то их предал полному осмеянию князь Шаховской в своей комедии «Полубарские затеи». После этой пьесы столичные и деревенские меломаны как-то совсем поприутихли и новых домашних оркестров, трупп и балетов уже не учреждали.
ГЛАВА XV
Девичье поле. – Дома вельмож. – Древлехранилище Погодина. – Лубочные картины. – Гулянья на Девичьем поле в екатерининское время. – Случай с полковником Брандтом. – Народный театр. – Дом Макарова, птенца Петра Великого. – Внук Макарова. – «Журнал для милых». – Сотрудницы его. – Позднейшая журнальна. я деятельность Макарова. – Его рассказы о прежнем быте помещиков. – Пути сообщения в старое время, заставы и проч. – Дом князя Никиты Трубецкого. – Характеристика этого вельможи. – Дом Н. П. Архарова. – Московский Сартин. – Сенатор Иван Архаров, брат обер-полицеймейстера. – Архаровский полк. – Розыски. – Анекдоты и рассказы про Архарова.
В екатерининское время у многих наших бар были загородные дома в отдаленных частях Москвы, вошедших впоследствии в состав города. Поблизости от Кремля в старину наши вельможи избирали себе места большею частью на Девичьем поле, около Хамовников, у Крымского брода.
Девичье поле исстари славилось своими народными гуляньями. Цари Михаил Феодорович, Алексей Михайлович, Феодор Алексеевич, отправляясь сюда на богомолье 28 июля, имели обыкновение отсюда встречать крестный ход и для того приезжали сюда иногда еще накануне праздника, останавливаясь в шатрах, раскинутых на поле, бывали в монастыре у малой вечерни, у всенощной, а в самый праздник – и у ранней, и у поздней обедни, и, наконец, кушали в шатрах.
Можно вообразить, сколько тогда бывало шатров на поле и сколько народа, если уже сами цари имели обыкновение здесь проводить праздник. Девичье поле, по преданию, получило свое название оттого, что сюда, на поле, девицы гоняли коров. Более древнее предание гласит, что название это восходит к временам татарского ига, когда москвичи сюда приводили девиц в дань монголам и при отдаче их подносили еще на головах послам молоко и мед в серебряных чашах.
На Девичьем поле стоит огромное здание «Новодевичьего монастыря», строителем которого называют фрязина Алевиза, который в начале XVI столетия кроме этого монастыря построил многие каменные церкви.
В этом монастыре проживал у своей сестры отрекавшийся от престола Борис Годунов. Здесь умоляли его духовенство и бояре принять державу. Этот монастырь, как и Вознесенский, долгое время служил царскою усыпальницею. В нем погребены царевны, дочери царя Алексея Михайловича, Софья и Екатерина; дочь царя Иоанна IV – Анна, затем первая супруга Петра Великого Евдокия Феодоровна, урожденная Лопухина. В «Древней Вифлиофике» сказано, что тело царевны было сперва погребено в Софиевской церкви и уже впоследствии было перенесено в собор. Каменные гробы почивших цариц стоят на помосте храма, над ними устроены из кирпича надгробницы, покрытые суконными и бархатными покровами. В этом монастыре после заговора Щегловитого в 1689 году заключена была сестра императора Петра I, царевна и соправительница София «за известные подыскательства». Но не взирая на бдительность стражи, царевна чуть-чуть не бежала из монастыря; через пять лет София опять успела раздуть пламя мятежа в стрельцах, посягая на жизнь царя. Но бунт был вовремя усмирен царем и крамольные стрельцы повешены перед окнами кельи царевны с челобитными в руках, в которых умоляли ее принять престол. В этом монастыре провела царевна последние дни свои, до конца не оставляя властолюбивых своих замыслов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
