– Так что, как видишь, – вскинула руки Отрера и тут же снова бессильно уронила их на колени, – если бы я действительно любила того человека, я бы теперь была страдающей старухой… Ведь наверняка бы тогда богиня наказала меня, а не ее. – Отрера опять помолчала, но потом выпрямилась и добавила: – Но только лишенные мудрости выносят поспешные суждения. Судьба терпелива. Рано или поздно она настигнет тебя.
– Те клятвы, которые я дала, – заговорила Мирина, – были даны богине Луны…
– И твоим сестрам.
– Верно. – Мирина наклонилась вперед, оперевшись локтями о колени. – Но мне нравится думать, что я давным-давно заплатила им все долги. Что же касается богини… Она ничего не сделала, чтобы защитить нас. И если кто-то и предал наши священные обеты, так это она.
– Осторожнее! – Отрера вскинула руку. – Даже боги вынуждены повиноваться Судьбе. Может быть, на небесах имеется некий великий план… А может, и нет. Но лучше не смеяться над силами, которых мы не понимаем.
– Прости, – прошептала Мирина, склоняя голову. – Я никогда не умела смолчать при виде несправедливости.
Отрера погладила ее по руке:
– И уже из-за одного этого мы будем ужасно по тебе скучать.
Глава 28
…Если правдой
Ты вызвана на солнце, слава, голос
Благословляю твой. Но если ложь
Тебя родит, тебя я не признаю
Наградой доблести, – лишь счастья даром.
Еврипид. АндромахаТроя, Турция
Все то время, что она жила с нами, бабушка не скрывала своего отвращения к мужчинам или, если дело касалось меня, к мальчикам. Не потому, что все они были злыми, а потому, что считала их пустой тратой нашего времени.
– Не позволяй какому-нибудь неоперившемуся юнцу мешать твоим тренировкам, – не уставала она повторять. – Позже, когда ты созреешь и докажешь свою ценность, ты сможешь наслаждаться обществом здорового мужчины так же, как ты наслаждаешься хорошей едой. Поел, выспался и забыл.
Но, наверное, бабуле и в голову не пришло бы, что я нуждаюсь в таком недвусмысленном совете, если бы Ребекка однажды – в типичном для нее приступе болтливости – не выложила ей историю о том, как мы нашли рядом с парком мячик для гольфа, и даже показала бабуле этот мячик, заботливо спрятанный в нашу тайную шкатулку с ценными предметами.
– Мы думаем, он принадлежит Джеймсу Моузлейну, – шепотом пояснила Ребекка, держа мяч в ладонях так, словно это был птенец.
– Фу! – фыркнула бабуля. – Кто такой этот Джеймс Моузлейн и почему это его мяч заслужил чести оказаться в вашей коробке? – Когда Ребекка наконец закончила объяснения, бабуля покачала головой. – Вы должны выбросить такие бесполезные мысли из своих голов. Вы обе. И тренироваться усерднее! Ваши руки до сих пор слишком слабы. – Она протянула руку, чтобы ощупать бицепс Ребекки. – Когда вы станете достаточно сильными, чтобы подтягиваться и отжиматься, и когда убьете в сражении первого мужчину, вот тогда вы можете поиграть с этим Джеймсом Моузлейном. Но не раньше. Вы меня понимаете?
И вот теперь мы стояли среди развалин Трои, наблюдая за тем, как к нам приближается Джеймс, и Ребекка выглядела такой же испуганной, как в тот давний день, когда она выслушивала наставления моей бабушки. Да и я тоже перепугалась.
– Джеймс! – воскликнула я, и мое сердце бешено заколотилось, потому что я просто не знала, что сказать.
Обычно мы не прикасались друг к другу, если не считать тех коротких, но, скорее всего, случайных касаний, когда он помогал мне надеть пальто. Но на этот раз Джеймс прямиком подошел ко мне и поцеловал в щеку.
– Морган, – заговорил он, тепло улыбаясь, – извини, что мне понадобилось так много времени, чтобы найти тебя.
Потом он повернулся к мистеру Телемакосу и доктору Озлему и приветствовал их так, словно они были давними друзьями.
А я тем временем видела, как за его спиной Ребекка нервно посмотрела на Ника, потом на меня, как будто желая удостовериться, что те чувства, в которых я призналась ей на борту, не зашли настолько далеко, чтобы поставить нас в отвратительную ситуацию любовного треугольника. Но нам нечего было бояться со стороны Ника; он смотрел на меня так, словно меня здесь вообще не было, или, скорее, как на кого-то совершенно незнакомого. А мне оставалось только надеяться, что я сумею держаться так же безразлично, как он.
И кстати, в противоположность всем нам Ник как будто ни в малейшей мере не удивился внезапному появлению Джеймса.
– А я все гадал, когда же вы к нам присоединитесь, – сказал он, пожимая протянутую руку с вежливым воодушевлением. – Ждал с того момента, когда ваше имя высветилось на моем телефоне.
– Ну да, да… – Джеймс изобразил короткую улыбку. – Я и собирался приехать раньше. Но Оксфорд крепко держится за все, что ему принадлежит. Ник, так вы сказали?
– Вы прекрасно знаете, кто я.
Нужно было хорошо знать Джеймса, чтобы увидеть, как его лицо скривилось от раздражения; эту гримасу легко можно было принять за улыбку.
– Я слышал, наши юристы все уладили, – сказал он. – Обменялись множеством остроумных писем…
Ник не потрудился улыбнуться в ответ.
– Боюсь, я утратил чувство юмора.
Последовало недолгое молчание, во время которого мужчины смотрели друг на друга так пристально, как будто были дуэлянтами, ожидавшими, когда кто-то взмахнет платком. Потом Ник отошел в сторону, а Джеймс повернулся ко мне, качая головой.
– Некоторые люди, – начал он достаточно громко для того, чтобы Ник мог его услышать, – прямо-таки не в силах радоваться тому, что имеют, они просто обязаны наложить лапу на чужое имущество.
Я понятия не имела, подразумевает ли он коллекцию Моузлейнов, и на всякий случай неопределенно пожала плечами. Но тем не менее мне уже было понятно, что Джеймс явился в Трою для того, чтобы спасти меня от Фонда Акраб; я ведь отправила ему последнее сообщение с телефона Ника. И присутствие Джеймса определенно заставляло предположить, что он желает продвинуть наши дружеские отношения на шаг вперед. Иначе зачем бы ему было выслеживать меня в Турции, если он знал, что через несколько дней я вернусь в Оксфорд?
– Скажите, Джеймс, – спросила я, когда все направились к парковке и мы получили шанс немного поболтать с глазу на глаз, – откуда вы знали, что мы сегодня будем именно здесь?
Джеймс остановился и взял меня за руку.
– Морган, – сказал он, глядя на меня своими гипнотическими бездонными глазами, – я вам звонил, звонил…
Его искренность заставила меня смягчиться.
– У меня телефон украли, – объяснила я. – Я собиралась лететь домой еще три дня назад, но… Но все так запуталось. Наверное, мои студенты меня уже просто ненавидят.
– А откуда у вас этот синяк? – Джеймс коснулся пальцем моего виска с необычной нежностью. А я и не подозревала, что синяк до сих пор заметен. – Не беспокойтесь, юная Морган. – Он обнял меня за плечи и слегка их сжал. – Теперь я здесь, и все под контролем. Когда я получил ваше сообщение, то подумал: «Черт побери, а ведь я никогда не бывал в Трое! Может, теперь самое время?» – Он оглянулся на Ника, ждавшего нас рядом с фургоном доктора Озлема, барабаня пальцами по облезшему металлу. – Кроме того, у моего дяди есть небольшое владение у Черного моря. И я готов что угодно ему наговорить, чтобы взять одну из его машин, – Джеймс кивнул в сторону единственного автомобиля, стоявшего на парковке неподалеку от фургона, – зеленого «астон-мартина», – и отправиться спасать леди, попавшую в беду.
Доктор Озлем жил вместе с семьей на крошечной ферме посреди коровьих пастбищ. И чем больше я осматривалась по сторонам, тем больше во мне росло убеждение, что строился этот домик поначалу как хлев для домашнего скота, а не жилище для людей.
– Я не стану разжигать огонь в очаге, – сообщил доктор Озлем в какой-то момент, укрепив тем самым мои подозрения относительно его дома, – потому что моя жена считает, что, когда стены прогреваются, начинает слишком сильно пахнуть коровами. Что до меня, – он ткнул пальцем в собственный нос, – я теперь никаких запахов не ощущаю. Говорят, такое иногда случается.
Миссис Озлем, хотя сама и не говорила по-английски, все же улавливала главное в разговоре, и, увидев ее рассеянный взгляд, я почувствовала укол жалости к ней. Худая, одетая в изношенное серое платье, она двигалась с грацией стареющей балерины, и каждый ее шаг и жест говорили о том, что она думает только о благополучии супруга. И даже если бы мистер Телемакос не проболтался нам о болезни доктора Озлема, неистребимое беспокойство, написанное на лице миссис Озлем, сказало бы все, что нам нужно было знать о состоянии ее мужа.
– Какой очаровательный коттедж, – заговорил Джеймс, с готовностью принявший многословное приглашение на ужин и теперь изо всех сил старавшийся отблагодарить хозяина, рассыпая бодрые комплименты. – Полагаю, это считается традиционным примером турецкой архитектуры?
