Тем не менее список удается разделить на три категории. Во-первых, люди, которые ничего не знают и знать об этом ничего не хотят. Они занимаются только собственными делами и отторгают все, что может им помешать. Во-вторых, люди, которые, вероятно, слышали о чем-то таком, но, как и первую категорию, их это абсолютно не интересует. Они тоже предпочитают заниматься собственными делами. И наконец, категория третья, вычислить которую удается с большим трудом. Это люди, насколько можно судить, несомненно, осведомленные, посвященные в суть, возможно даже знающие о неких внутренних рычагах, но по каким-то причинам, скорее всего в силу именно этого знания, предпочитающие держать язык за зубами. Одни с первых же минут разговора, едва поняв, о чем идет речь, под разными предлогами прерывают беседу, другие, несколько позже, когда у героя уже образуется соответствующий ореол, просто отказываются с ним встречаться, а кое-кто отчетливо намекает ему, что в это дело лучше не лезть. Не стоит, слишком рискованно. И это окончательно убеждает героя в реальности тайны.
Однако тут же становится очевидной и ограниченность его сил. Ведь несмотря на два месяца интенсивного поиска, кстати отвлекающего героя от основных профессиональных занятий, несмотря на множество встреч, откровений, бесед, он фактически не узнает ничего нового. Да, тайна действительно существует. Да, по-видимому, она относится к того рода тайнам, которые охраняются с особым тщанием. Однако совершенно не ясно, в чем эта тайна заключена и почему даже разговоры о ней вызывают у всех причастных такое сильное отторжение? Герой точно стоит перед закрытой дверью. Саму дверь он видит и различает слабенькие полоски света, пробивающиеся из щелей. Но дверь на замке, пройти невозможно, у него нет ключа, чтобы ее отпереть.
И все-таки его усилия не пропадают даром. Тот ореол, который возникает вокруг него в процессе расследования, шепотки, слухи, сплетни, мгновенно разлетающиеся по Москве, начинают играть свою роль. Темнота, окутывающая тайну, слегка развеивается. Однажды утром, проверяя электронную почту, герой обнаруживает, что кто-то переслал ему внушительный набор документов. Причем, как выясняется позже, посланы они были из популярного интернет-кафе, анонимно, без обратного адреса, и потому отправителя их установить затруднительно.
Сами же документы весьма любопытны. Оказывается, кто-то уже проводил аналогичные поиски в прошлом году, но, в отличие от героя романа, сделал это более квалифицированно. Во всяком случае, версия, которая тут вырисовывается, хотя и выглядит фантастической, но позволяет перевести подозрения в нечто конкретное. Если выделить суть, то выглядит она так. Примерно полгода назад к журналисту К., пишущему независимые политические обзоры, явились ночью люди, представившиеся работниками спецслужб, объявили К., что он арестован, и, несмотря на решительные протесты, увезли его для допроса. То же самое произошло еще с несколькими обозревателями. Причем все подвергшиеся аресту отмечали ряд странных деталей. Во-первых, сотрудники органов, осуществлявшие задержание, были одеты в гимнастерки довоенного образца: даже знаки различий у них были в петлицах. Во-вторых, сажали задержанных в классический «воронок» – допотопного вида машину, как будто вынырнувшую из прошлого. И в-третьих, той же стилистике ретро соответствовал кабинет, куда их доставляли: на стене – портреты Сталина и Дзержинского, канцелярские стол и стулья – явно старомодного образца, лампа под абажуром – тоже как будто сошла с кинолент той эпохи. Задержанные словно проваливались на семь десятилетий назад. Характерно, что следователи, к которым подчиненные обращались со словами «товарищ», предъявляли, невзирая на лица, одно и то же стандартное обвинение в антисоветской деятельности. При этом использовались такие клише, как «враг народа», «диверсии», «участие в подрывной троцкистской контрреволюционной организации», «шпионаж в пользу иностранного государства». А когда задержанные пытались выразить возмущение подобными методами, к ним применялось то, что на юридическом языке называется «мерами физического воздействия». Говоря проще, задержанных избивали, причем с жестокостью, от которой нынешняя эпоха уже отвыкла. Далее события развивались по двум сценариям. Либо человек продолжал упорствовать, например требуя адвоката, и тогда он исчезал навсегда, вероятно отправленный по этапу в один из тамошних лагерей (правда, об этом сценарии мы можем только догадываться), либо он подтверждал все предъявленные ему обвинения, называл сообщников по «контрреволюционной организации» (в основном, конечно, друзей и приятелей), давал развернутую характеристику их «подрывной деятельности». В этом случае ему приказывали скрепить признания подписью и отправляли в камеру, находящуюся в том же здании. А затем происходило самое удивительное. Аресты производились ночью, как можно вычислить, опираясь, правда, на очень противоречивые данные, в промежутке где-то между двумя и тремя часами, допрос продолжался тоже около двух-трех часов, следовательно, в камеру задержанный попадал лишь под утро, и, как только проникали к нему первые лучи солнца, как только мрак заключения сменялся проблесками рассвета, вдруг оказывалось, что вместо камеры, которую фигурант, как правило, не мог описать, он пребывает в пустой квартире, никем, естественно, не охраняемой, в заброшенном здании, поставленном, вероятно, в очередь на ремонт. Задержанный в конце концов выкарабкивался оттуда и с большими или меньшими трудностями добирался до дома. И если бы не ссадины и кровоподтеки на теле, если бы не воспоминания членов семьи о том, как его уводили, все это можно было бы считать дурным сном. Кстати, по заявлениям некоторых потерпевших, сделанным, по-видимому, сгоряча, несколько раз предпринимались попытки установить места их заключения. Никаких результатов они не дали. Были действительно выявлены по приметам законсервированные дома, схожие помещения, где ничего, подтверждающего показания, однако, не обнаружилось. Ни кабинетов, ни портретов на стенах, ни мебели, ни людей. Ничто не свидетельствовало об их тайном использовании. К тому же все рискнувшие подать заявление через какое-то время были взяты вторично. Что, разумеется, было знаком к молчанию для остальных.
Что же касается официальной стороны дела, то несмотря на настойчивость родственников и коллег, обращавшихся в самые высокие следственные инстанции, ни милиция, ни оперативный розыск исчезнувших найти не смогли. Не было никаких зацепок, никаких ниточек, обещавших перспективную разработку. Наличествовал лишь один странный факт. Жена журналиста Д., пропавшего данным образом еще в самом начале событий, месяца через три получила от него письмо, где большая часть текста была тщательно вымарана. В сохранившихся же строках Д. сообщал, что он жив, здоров и просил прислать ему теплые вещи. Штемпель на конверте был смазан, в качестве обратного адреса стояли непонятные буквы и цифры. Посылка, которую жена все же рискнула отправить, через две недели вернулась с пометкой, что подобного адреса не существует. Этот след тоже вел в никуда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
