При этих словах Эмилия задрожала, на лице ее отразилась тревога: она вспомнила то, что сама видела в этой опочивальне вместе с Доротеей.
— Сознаюсь, сударыня, у меня упало сердце в эту минуту; но повторившийся шум отвлек мое внимание от постели и затем я отчетливо услыхал звук, похожий на повертывание ключа в замке; однако, странное дело — я не видел никакой двери в том месте, откуда шел звук. Но в ту же минуту обивка у постели стала тихо колыхаться и показался какой-то человек из маленькой потайной дверцы в стене… Он постоял с минуту в нерешимости, с головой полускрытой обивкой — только глаза его пронзительно выглядывали пз — под ковра; вот он приподнял повыше ковровую обивку, и я увидел лицо другого человека, глядевшего из-за его плеча. Не знаю, как это случилось, но хотя мой меч лежал на столе, передо мною, я как-то ие находил сил схватиться за него, а сидел не шевелясь и следил за ними с полузакрытыми глазами, точно дремал. Мне кажется, они поверили, что я сплю, и стали совещаться между собой, как им поступить: я слышал, что они шептались, стоя в той же позе с добрую минуту. Потом, мне почудилось, будто я вижу еще и другие лица в полумраке за дверью, откуда несся громкий шопот.
— Эта дверь удивляет меня, — заметила Эмилия, — ведь я поняла из рассказов графа, что он приказал поднять всю ковровую обивку и осмотреть стены, подозревая, что там скрывается потайной ход, через который вы могли ускользнуть.
— По-моему вовсе не мудрено, сударыня, отвечал Людовико, что эта дверца осталась незамеченной; она была проделана в отделении, составлявшем по-видимому часть наружной стены, и граф проглядел ее; он вероятно думал, что бесполезно искать двери там, где не могло быть хода, сообщающегося с нею; дело в том, что ход был проделан в самой толще стены. Но возвращаюсь к тем странным людям, которых я смутно видел за дверью и которые недолго оставляли меня в неизвестности относительно своих намерений. Все они вдруг ворвались в комнату, окружили меня, — однако я все-таки успел схватиться за свой мечь. Но что может сделать один против четверых? Скоро они обезоружили меня, связали руки, заткнули рот и силой увлекли с собой в дверку, оставив меч мой на столе, нарочно, говорили они, чтобы те, кому вздумается придти за мною завтра утром, могли сражаться с духами, затем они повели меня многими узкими переходами и лазейками, проделанными, думается мне, в самых стенах, потому что раньше я никогда не видал их, и вниз по каким-то лестницам, пока мы не достигли подвалов, под замком; там, отворив каменную дверь, которую я по виду принял бы за самую стену, мы направились по длинному ходу и опять спустились по ступеням, высеченным в скале, далее еще отперли дверь и она привела нас в пещеру. Покружив там некоторое время, мы достигли входа в нее и я вдруг очутился на берегу моря, у подошвы скал, а наверху виднелся замок. На берегу ждала лодка. Разбойники вошли в нее, увлекая и меня за собою, и скоро мы подплыли к небольшому суденышку, стоявшему на якоре; там оказались другие товарищи моих похитителей. Препроводив меня на борт, двое остальных вернулись назад к берегу. Вскоре я смекнул, что все это значит и что эти люди делали в замке. Мы поплыли и высадились в Руссильоне; помешкали еще несколько дней на берегу, пока не прибыли другие разбойники, спустившиеся с гор, — те и захватили меня с собой в форт, где я оставался до тех пор, пока туда случайно не прибыл граф. Злодеи усердно старались о том, чтобы я не убежал, и завязывали мне глаза днем; да если бы даже они этого и не делали, то я, кажется, ни за что не нашел бы дороги по этому дикому краю. В форте меня стерегли как пленника и никуда не пускали, иначе как с двумя-тремя провожатыми, и мне так опостылела жизнь, что я не раз собирался покончить с собой.
— Но ведь тебе же не запрещали говорить, заметила Аннета, тебе не затыкали рта, после того как увели из замка, и я не понимаю, с чего это тебе так жизнь могла опостылеть… уж не говоря о том, что у тебя все-таки оставалась надежда увидаться со мною!
Людовико улыбнулся; Эмилия спросила, с какою же целью эти люди похитили его?
— Скоро все это я разъяснил себе, сударыня, — продолжал Людовико. — То были пираты, которые в продолжение многих лет прятали свою добычу в подземельях замка; последний, находясь на берегу моря, представлял для них удобный тайник. Чтобы избежать ареста и тюрьмы, они старались распространять слухи, будто в замке водятся духи, и, отыскав потайной ход в северную анфиладу покоев, которая стояла запертой с самой кончины ее сиятельства маркизы, им это удавалось без труда. Экономка и ее муж, единственные обитатели замка в продолжение многих лет, были так напуганы странными шумами, слышанными по ночам, что не ужились там. Скоро распространили слух, что в замке шалят духи; в окрестностях этому поверили тем легче, мне кажется, что маркиза скончалась, будто бы, какою-то странною смертью и ее супруг дал себе слово никогда не возвращаться в замок.
— Но почему же, — спросила Эмилия, — эти пираты не удовольствовались пещерой? Зачем им понадобилось складывать свою добычу в самом замке?
— Пещера, сударыня, была доступна всем и каждому, возразил Людовико, и сокровища их недолго остались бы там в целости; но в подземельях они могли лежать сколько угодно времени, пока держался слух, что в здании водится нечистая сила. Таким образом оказывалось, что разбойники по ночам привозили добычу, награбленную в море, и держали ее там, пока не являлся случай распорядиться ею по усмотрению. Пираты эти поддерживали сношения с испанскими контрабандистами и бандитами из диких областей Пиренейских гор и занимались разного рода таинственными оборотами. И вот с этими отчаянными головорезами я и должен был жить, пока не явился граф. Никогда не забуду, что я почувствовал, когда узнал, что он в форте. Я почти не сомневался, что ему суждено погибнуть. Но я знал, что если я покажусь ему, то разбойники узнают, кто он такой, и, вероятно, всех нас перережут, боясь, чтобы не открыли их убежища в замке. Поэтому я не показывался на глаза графу, а сам зорко наблюдал злодеев и решил, что если только они причинят какой-нибудь вред графу, или его семейству, то я сейчас же покажусь и буду драться, защищая их жизнь. Тут мне довелось подслушать, что некоторые из них строили дьявольский план с целью ограбить и перерезать всю партию; тогда я умудрился войти в сношения с одним из графских слуг, рассказал ему, что замышляют злодеи, и мы стали совещаться, что делать. Между тем, его сиятельство, встревоженный отсутствием графини Бланш, спросил, где она, и, не получив от разбойников удовлетворительного ответа, пришел в бешенство, а также и шевалье Сент Фуа. Тогда мы решили, что пора разоблачить замысел злоумышленников. Я ворвался в комнату, где сидел граф, крича: — «Измена, ваше сиятельство! Защищайтесь!» — Граф и шевалье выхватили оружие и завязался бой. В конце концов мы одержали верх, как вам уже известно, сударыня, из письма графа.
— Удивительное приключение! — проговорила Эмилия, — и нельзя не похвалить вас, Людовико, за вашу осторожность и смышленность. Но некоторые обстоятельства относительно северных апартаментов все еще смущают меня; впрочем, может быть, вы сумеете объяснить их. Не слыхали ли вы от бандитов чего-нибудь особенного про эти покои?
— Ничего не слыхал, сударыня, — отвечал Людовико, — а только один раз они при мне потешались над легковерием старухи-домоправительницы, которые однажды чутьчуть было не поймала одного из пиратов; это случилось вскоре после того, как граф приехал в замок, говорил он и хохотал от души, рассказывая про шутку, которую сыграл с этой экономкой.
Эмилия вспыхнула ярким румянцем и просила Людовико объясниться.
— Ну, вот, сударыня, один из ребят забрался ночью в спальню… Вдруг слышит, кто-то идет туда из смежной комнаты; он не успел поднять ковровую обивку и шмыгнуть в потайную дверь. Что тут делать? Он спрятался в постель по близости и лежал там, перепуганный…
— Это когда вы там были, барышня, — прервала его Аннета. — Да, наверное, он в ту пору изрядно-таки перетрусил, разбойник-то! Вдруг к постели подходит экономка и с ней еще какая-то особа. А он, думая, что они собираются поднять покров, сообразил, что единственное средство избегнуть ареста — это напугать их до полусмерти. Он и давай колыхать покров, но и это не помогало… Наконец, он взял, да и высунулголову из — под одеяла. Тогда обе барыни живо дали тягу! рассказывал он, точно самого черта увидали, а он потом благополучно выбрался оттуда.
Эмилия не могла удержаться от улыбки, услыхав про эту хитрую уловку, когда-то нагнавшую на нее такой суеверный страх; теперь она удивлялась, как она могла допустить в себе подобную тревогу, но известно, что кто раз поддастся суеверной слабости, на того потом действует всякий вздор. Несмотря на эти размышления, она все-таки с каким-то трепетом вспоминала таинственную музыку, слышанную ею в полночь у замка Ле-Блан, и спросила Людовико, может ли он как-нибудь объяснить это странное явление.
