– Господа, – продолжала герцогиня, – у Франции вместо настоящего короля на престоле сидит какая-то жалкая тень, лишь унижающая Францию и королевское величие. Я хочу дать Франции настоящего короля, и этим королем будет мой брат
– Генрих Гиз, а люди, которым я хочу поручить, доверить это гигантское дело, это вы, господа! – При этих словах все четверо горделиво приосанились. Герцогиня закончила: – В тот день, когда мой брат Генрих Гиз будет венчан на царство короной французских королей, вы кинете между собой жребий, и победитель станет мужем Анны Лотарингской, герцогини де Монпансье. Все четверо подняли руки и дрожащим голосом принесли, обращаясь к распятию, которое держала в руках Анна, нижеследующую клятву: – Мы клянемся пожертвовать всей своей жизнью и пролить в случае надобности всю свою кровь до последней капли за Генриха Лотарингского, герцога Гиза, который должен стать королем Франции! – Так за дело же, господа! – воскликнула герцогиня, голубые глаза которой метали молнии.
V
– Да что же это такое? – сердито пробормотал Маликан, сидя теплым августовским утром на пороге своего кабачка.
– Что же это за порядки, позвольте вас спросить? Когда швейцарцы находятся на страже в Лувре, герцог Крильон приказывает запирать вес ворота и калитки, а раз все луврские ворота и калитки заперты, как же будут швейцарцы ходить к Маликану за стаканчиком-другим вина? А если они это не будут делать, то, позвольте вас спросить, чем же будет жить старик Маликан? Правда, я сделал из Миетты важную даму, но… но сам я все же завишу от своего ремесла! И как на грех даже и со стороны-то нет ни одного клиента! Сжалилась ли судьба на сетования старого беарнца, или, наоборот, она хотела показать ему, насколько преждевременны подобные сетования, только в этот момент по деревянному настилу прозвучали лошадиные копыта, и кабатчик увидел всадника, направлявшегося к его заведению. Этим всадником был юный Рауль, красавец паж Рауль, сумевший, как говорили в Лувре, серьезно затронуть непобедимое доселе сердечко красавицы, насмешницы и интриганки Нанси. Рауль возвращался из Гаскони. Женившись на Миетте, наш старый приятель Амори де Ноэ почему-то почувствовал непреодолимую потребность совершить вместе с молодой женой путешествие по Наварре и, отправившись туда, взял с собой и пажа Рауля. Зачем? Это оставалось в секрете между ним, Генрихом Наваррским и Нанси. Даже сам Маликан не был посвящен в это: он знал лишь, что Рауль сопровождал чету новобрачных в ее путешествии.
– Ба, месье Рауль! – радостно воскликнул старый кабатчик, обрадованный тем, что может узнать что-нибудь о племяннице.
– Вы возвращаетесь из дальнего пути?
– Ну, ты это видишь по пыли, которая покрывает мою одежду! – ответил юноша, соскакивая с лошади.
– Здравствуй, Маликан! Дай мне, пожалуйста, стакан вина!.Я просто умираю от жажды!
– Войдите, месье Рауль! Паж привязал лошадь к одному из железных колец, приделанных с этой целью у наружной стены, и вошел в кабачок.
– Вы из Наварры? – спросил Маликан. – Прямым путем! – А Миетту вы видели? – Я расстался с нею неделю тому назад.
– Как поживает господин де Ноэ? – Пять дней тому назад, когда я покинул его, он чувствовал себя совсем хорошо.
– То есть как это? – с негодованием сказал Маликан. – Разве господин де Ноэ уже покинул свою жену?
– О, всего только на несколько дней!
– Уж не разлюбил ли он ее? – продолжал спрашивать кабатчик, нахмурившись. Рауль искренне расхохотался, а затем сказал:
– Успокойся! Господин де Ноэ обожает свою жену не меньше прежнего, но ему было необходимо совершить какую-то поездку. Куда и зачем – этого я не знаю, и будет лучше, если ты даже не станешь расспрашивать меня об этом. Зато я надеюсь, что ты посвятишь меня во все, что произошло в это время в Париже! Маликан взял Рауля за руку и подвел его к двери кабачка, после чего сказал, показывая на одно из окон верхнего этажа Лувра, в котором смутным пятном виднелась какая-то женская головка: – Смотрите, если у вас зрение так же остро, как у старика Маликана, то вы узнаете в этой даме мадемуазель Нанси, ту самую, которая сумеет лучше меня, старика, посвятить вас во все происшедшее! Знаете ли, – прибавил он, хитро подмигивая правым глазом, – мы, мужчины, никогда не сравнимся в осведомленности с женщинами! Неизвестно, обладал ли Рауль таким же острым зрением, как Маликан, или любовь является лучшим биноклем, но он сейчас же узнал белокурую Нанси, и сердце у него забилось. – Ты прав! – сказал он, поспешно отвязывая лошадь. – Нанси должна знать многое, чего не знаешь ты! Затем, попрощавшись с Маликаном, он вскочил в седло и галопом погнал лошадь к Лувру, у зарешеченных ворот которого постучал эфесом шпаги. Швейцарец-часовой открыл калитку и, узнав пажа, воскликнул:
– А, месье Рауль! Это хорошо, что вы приезжаете днем, а то с возвращением королевы Екатерины…
– Что такое? – удивленно переспросил паж. – А то, что с возвращением королевы Екатерины ночью никто не имеет права входить в Лувр.
– Как, разве королева Екатерина вернулась?
– Да, – ответил швейцарец, пропуская пажа во двор. Рауль въехал в двор, бросил поводья первому попавшемуся солдату и стремглав понесся вверх по маленькой лестнице, которая вела в верхние этажи Лувра, то есть в помещения пажей и камеристок. На первой же площадке он встретил Нанси, которая, то краснея, то бледнея, ждала его. Она без всяких околичностей бросилась к нему на шею.
– Ах, милочка Рауль! Честное слово, я глубоко почувствовала твое отсутствие! – воскликнула она, после чего взяла его за руку и потащила наверх. – Скорее! Сегодня в Лувре танцевали, и все спят еще!
– А, так в Лувре танцевали?
– До утра! – Черт возьми! – пробормотал Рауль, который связывал это обстоятельство с возвращением королевы Екатерины. Нанси провела Рауля в свою комнату и толкнула его на табурет, тогда как сама уселась в большом кресле, где свернулась клубочком вроде хорошенькой кошечки.
– Бедный Рауль, в каком ты виде! – сказала она, оглядывая запыленную одежду пажа.
– Господи! – ответил Рауль. – В дороге мне некогда было заниматься туалетом. Надеюсь, что вы простите меня! Нанси улыбнулась, показывая два ряда великолепных жемчужно – белых зубов, после чего спросила: – Ну-с, как мы путешествовали? – Да, в общем, очень хорошо, только… было очень грустно!
– Неужели? – Ну да! Ведь я все время думал о вас! – Гм! – сказала Нанси. – Вот уже три недели, как я жду этого ответа! Иначе, разумеется, и быть не могло! – Вы сами отлично знаете, что я вас очень люблю, Нанси! Камеристка королевы Маргариты слегка покраснела и не выказывала ни малейшего сопротивления, когда Рауль взял ее маленькую ручку и принялся страстно целовать ее.
– Да, вот что, Нанси, – сказал паж, когда его чувства получили некоторый исход, – неужели правда, что королева Екатерина вернулась? Ведь король торжественно заявил, что она будет сослана в Амбуаз, откуда не выйдет до самой его смерти?
– Да, он заявил это, но теперь уверен, что королева ему так нужна, что ему без нее не обойтись!
– Ну вот еще!
– В Амбуаз она и была сослана после свадьбы принцессы Маргариты, но из своего уединения не переставала следить за делами королевства. И вот однажды она открыла заговор гугенотов, о котором и сообщила королю.
– Заговор?
– Да. Во главе его стоял какой-то лимузенский дворянчик по имени де КотГарди, которого и удалось арестовать по точным указаниям королевы.
– Это странно! – Заговорщика пытали, но в Лувре усиленно говорили, что пытка была чистейшей комедией. – Да зачем же?
– Постой! Этот господин под пыткой признался во всем, и его приговорили к смертной казни, которая должна была состояться вчера утром. Но когда пришли за осужденным, оказалось, что он таинственным образом убежал!
– Да где он был заключен?
– В Шатле.
– В Шатле? Откуда бежать нельзя? – смеясь, спросил Рауль.А, теперь я понимай все!
– Кто же не понимает! – ответила Нанси. – Одним словом, это открытие заговора показало королю, до какой степени ему необходима королева-мать, и указ о ссылке был отменен!
– Ну, а Рене что?
– Рене по-прежнему в Шатле, и каждый день Крильон за обедом у короля повторяет:
"Черт возьми, ваше величество! Парламент, по-моему, сделал большую ошибку, приговорив Рене к колесованию, так как приговор до сих пор не приводится в исполнение. Уж лучше бы парламент оправдал его: не так бы ему было зазорно!" – А что отвечает король?
– Король испуганно смотрит в сторону и не решается взглянуть Крильону в глаза.
– А королева-мать? – Она смотрит на Крильона уничтожающим взглядом, но тоже ничего не говорит! Нанси хотела рассказать своему приятелю о всех выдающихся событиях, происшедших в Париже и Лувре во время отсутствия Рауля, но в этот момент бумажка, привязанная к веревке, которая выходила из-под пола, пришла в движение и зашелестела: это было условленным знаком между наваррской королевой Маргаритой и ее камеристкой.
