кажется ей опасным.
– Она жаловалась? – Милдред разбирала этот страх на ноты, но не находила ничего полезного. – Эта девушка?
– Нет.
– Может быть, все-таки жаловалась? Женщинам… иногда приходится сложно.
– Хотите сказать, что я бы не принял заявление? – А вот теперь к страху добавилась обида. Мужская. Раскаленные нервы ловили чужие эмоции. И этим следовало пользоваться. – Думаете, я бы закрыл глаза на то, что какой-то ублюдок ее избивает?
– Случается и такое.
– Не у нас.
– То есть у вас бить женщин не позволяется?
– В семейные дела я не лезу. – А вот теперь он злился, этот человек, внешне казавшийся равнодушным. И отнюдь не Милдред с ее недоверием и неправильными вопросами была тому причиной.
А кто? Женщина. Какая?
– Если не просят, то не лезу, – он стиснул ствол винтовки, будто желая раздавить его. – Да и как? Полномочий у меня нет, потом нажалуются…
– И часто жалуются?
– Нет. Местные знают, что, если охота тут жить, надо вести себя прилично, – он успокаивался, и все-таки… все-таки стоило бы к нему приглядеться. – Если возникает проблема, я ее решаю. Как умею. – Удовлетворение.
И стало быть, ему приходилось решать проблемы подобного толка. Что ж… в провинции свои правила. И не Милдред их менять.
– Она его боялась, – сказала она, меняя тему беседы. – Очень.
– Тоже маг?
– Нет. Просто… кое-какие способности.
Стоило ли говорить? Или… Чучельник не глуп. Он понимает, что одно дело – скрываться от мага, который только и способен, что сидеть и стучать в расписанный кровью бубен, уставившись взглядом в низкие небеса, и совсем другое – пытаться обмануть эмпата.
Слух пойдет?
Оно и к лучшему. Слухи всегда преувеличивают. Милдред улыбнулась, чувствуя себя почти счастливой. Кем бы ни был Чучельник, он не оставит подобную угрозу без внимания.
– Я спускаюсь? – спросила она громко. – Спускаюсь…
И не удивилась, когда Лука ее поймал. Поднял. Поставил и мрачно поинтересовался:
– И зачем было дразнить его? К вечеру весь город знать будет.
– Будет.
– Я тебя выпорю.
– Нет.
– И отошлю.
– Ты же знаешь, что не поможет.
Лука вздохнул. Он и вправду знал. Вот только обо всем ли?
У Томаса тогда получилось сорвать розу. Правда, он рассадил шипами ладонь и, выругавшись – папаша точно выдрал бы за такие слова, – слизал капли крови.
– Осторожней, молодой человек, – сказали ему. – Эти розы весьма коварны.
Томас спрятал руки за спину, раздумывая, успеет ли сбежать, пока мистер Эшби подходит. А тот не спешил. Точно знал, что бежать Томасу некуда.
– И бежать не стоит, – сказал он. – Я вас знаю.
– П-простите.
Томас уже усвоил, что взрослым очень нравится, когда у них просят прощения. И даже не так важно, есть ли за тобой вина или нет, главное, чтобы звучало искренне.
У Томаса получалось.
– Не стоит, – отмахнулся мистер Эшби.
Он был не в костюме, в обыкновенных штанах вроде тех, которые папаша предпочитал всем прочим. И в рубашке, пусть и не клетчатой, но и не белой, накрахмаленной. Рукава закатаны, воротничок расстегнут. А к волосам стружка прилипла.
И такой, незнакомый, мистер Эшби пугал.
– Этот куст посадила Патриция Эшби, и случилось это почти четыреста лет назад. Она очень любила цветы.
– Я… я просто…
– Решил сделать кому-то подарок?
Томас поспешно кивнул.
– Это хорошо. Женщинам надо дарить цветы. Женщины любят подарки. И мужчин, которые их делают. Ты ведь хочешь пользоваться успехом у женщин, юный мистер Хендриксон?
К Томасу никто так не обращался.
Это заставляло покрепче сжимать несчастную розу. И вместе с тем чувствовать себя бесконечно важным.
– Д-да. Н-не знаю. Пока.
– Конечно, ты же еще юн, – мистер Эшби добрался-таки до него и руку на плечо положил.
Расскажет?
Если расскажет, папаша точно за ремень возьмется. И драть будет так, что Томас потом долго сидеть не сможет. И… и Томас сам себя проклинает, что сюда полез.
Чего, спрашивается?
– А… – он смотрел на мистера Эшби снизу вверх, и знакомое лицо будто бы плыло, меняясь. – А что вы делали?
– Хочешь взглянуть?
Странная улыбка. И пахло от него странно, не как всегда. Деревом? И клеем? И еще шкурами, только хорошо выделанными.
– Тогда идем. Будь моим гостем. Будешь?
Томас кивнул. А что ему еще оставалось?
…Идти за женщиной, которая явно не слишком спешила в дом. Впрочем, она открыла дверь и махнула рукой, изобразив дурашливый поклон.
И Томас ответил тем же:
– После вас, прекрасная леди…
– Издеваешься? – Уна посмотрела искоса.
– Нет.
– Издеваешься.
– Да нет же.
– Я не прекрасная.
– Почему? – Разговаривать, стоя на пороге, было глупо, и Томас вошел, аккуратно притворив за собой дверь. – Очень даже прекрасная.
– В каком месте?
– Во всех.
На щеках Уны вспыхнул румянец. Она хотела что-то ответить, возможно, грубое, заставляющее отступить, но не успела.
– Уна, у нас гости? – этот голос, отраженный стенами, заставил поморщиться. Высокий. Нервный. Словно предупреждающий, что хозяйка его – особа весьма трепетная и склонная к истерикам.
Женские истерики Томас переносил с трудом.
– Это Томас. Хендриксон, – Уна поморщилась, но ответила.
И… изменилась?
Определенно. Она вдруг ссутулилась, обхватила себя руками под пиджаком, явно желая стать меньше, незаметней. А женщина, прятавшаяся в тени второго этажа, ступила на лестницу. Сперва Томас увидел ее туфли, весьма аккуратные, с круглыми лаковыми носами, на которых посверкивали золотые пряжки.
Ноги в чулках.
Подол платья, прикрывающий колени. Пышные юбки. Широкий пояс. Лиф с двумя рядами пуговиц и кружевной воротник. Волосы, выкрашенные в черный цвет, тщательно уложены. А на губах застыла улыбка.
– Он из Бюро. Пришел… осмотреться.
– Неужели до вас все-таки дошло, что Эшби не так просты?
…Тропинка вела в сад.
В дощатый дом, о существовании которого сейчас ничего не напоминало. Но этот дом был! Томас помнит его. И крапиву, которая разрослась густо, поднялась едва ли не в рост человека.
– Осторожней, – мистер Эшби отвел крапиву рукой, а потом открыл дверь и сказал: – Проходи… мне как раз пригодится сторонний взгляд.
И Томас вошел.
– Эй, – кажется, его толкнули. – Эй, что с тобой?
– Господи, Уна, да отвесь ты ему оплеуху. Как был недоумком, так и остался. Впрочем, чего еще ждать? От осинки не родятся апельсинки.
Томас попробовал открыть глаза. И кажется, покачнулся.
Почему? Что произошло? Вот он стоял… и стоит, но кажется, что тело парализовано. Он и дышит-то с трудом, а уж чтобы пошевелиться…
– У него что, кровь из глаз пошла? Только этого не хватало… что ты с ним сделала, Уна?
Визгливый голос заставлял дышать быстрее, и дыхание разгоняло кровь. И пусть хотелось заткнуть эту странную женщину, но Томас заставлял себя слушать.
Не всякое
