Крестьянский труд в большинстве случаев требовал коллективных усилий, а стало быть, и общего решения проблем, возникающих при этом. Надеяться на мудрость барина или управляющего, которые или не понимали интересов мужика, или пренебрегали ими, не приходилось. Поэтому крестьяне выработали свою форму защиты и разрешения внутренних конфликтов в своей среде – общину или «мир».
Мир представлял собой сходку мужиков. Женщины на такие собрания не допускались. На сходке наиболее авторитетные крестьяне ставили на обсуждение те или иные касающиеся всех вопросы. «Все сложные юридические вопросы, возникавшие в поземельных отношениях крестьян, община решала на основе обычного права – ведь они не были предусмотрены в государственном законодательстве. Обычаи, связанные с землепользованием, были областью постоянного правового творчества народа и школой формирования правосознания, гражданской активности» (М. Громыко).
На миру определяли, кто и как будет осуществлять работы, проводившиеся в интересах всего села: рытье канав для осушения почвы, строительство дорог и мостов, огораживание пастбищ, перераспределение земельных участков и т. д. Любой желающий мог выдвинуть свои аргументы «за» или «против» какого-нибудь решения, а мир принимал их или отвергал.
Обсуждение нередко носило бурный характер, в пылу спора дело доходило до оскорблений и кулаков, но заправилы сходки старались не допускать этого. Ведь в противном случае пришлось бы все начинать сначала в следующий раз. И обычно миру удавалось прийти к согласию, хотя всегда имелись и недовольные.
Случалось и так, что мир поступался совестью ради ближайшей выгоды или просто под давлением власть имущих. Верховодили на миру, конечно, люди зажиточные и близкие к барину – бурмистр, писарь и т. п. Подкуп начальства или ведро водки, выставляемое ходатаем миру, влияли на общинный приговор сильнее, чем неоспоримые доводы.
Об этом не забывает упомянуть и Некрасов. Матрена Тимофеевна, у которой берут в солдаты младшего сына (по обычаю семья, где уже был кто-то взят в военную службу, на несколько лет освобождалась от солдатчины), пытается доказать миру несправедливость такого действия.
Давно ли взяли старшего,
Теперь меньшого дай! —
сокрушается ее свекор.
Я по годам высчитывал,
Я миру в ноги кланялся,
Да мир у нас какой?
Основные тяготы в сельской общине, как и в любом социальном устройстве, падали на долю бедных и наименее защищенных. Один из эпизодов такого попустительства мира зажиточному мужику, явно уверенному в победе над истощенным и оборванным противником, запечатлен в картине С. Коровина «На миру» (1893).
Несмотря на свое несовершенство, крестьянская общинная сходка как средство разрешения общеконфликтных ситуаций просуществовала вплоть до 1917 года, хотя влияние мира на судьбу ее членов в начале XX века уже стало ощутимо слабее.
А во время, когда создавалась та часть поэмы, что повествовала о трудной доле крестьянской женщины, интеллигенция, искренне стремящаяся облегчить участь народа («народники»), рассматривала общину как средоточие справедливости и источник будущего социалистического преобразования общества. Идеологи народничества М. Бакунин, П. Лавров, П. Ткачев и др. видели в ней такой идеал грядущего общественного устройства, который мог бы сохранить нравственные нормы крестьянства. Идеализация этого мира наблюдается и в творчестве писателей народнического толка Ф. Нефедова, Н. Наумова, Н. Златовратского. В этом смысле особенно показательны повесть последнего «Крестьяне-присяжные» (1875) и его роман «Устои» (1878–1883).
Некрасовский взгляд на сельский мир лишен идеализации. Он много раз наблюдал, что интересы мира далеко не всегда совпадают со справедливым решением проблемы, и был убежден, что единственным нерушимым оплотом в многотрудной крестьянской жизни являются семья, свой дом.
«Семья крестьянина складывалась веками, народ отбирал ее наиболее необходимые «габариты» и свойства. Так, она разрушалась или оказывалась неполноценной, если была недостаточно полной. То же происходило при излишней многочисленности, когда, к примеру, женились два или три сына. В последнем случае семья становилась, если говорить по-современному, «неуправляемой», поэтому женатый сын, если у него имелись братья, стремился отделиться от хозяйства отца», – подытоживает результаты многовековой практической народной демографии В. Белов в своей книге «Лад» (1979).
Начиналась крестьянская семья с постройки дома. Ставили избу почти всегда сами, ведь каждый крестьянин с малых лет приучался и пахать, и сеять, и владеть топором, так что профессиональных плотников приглашали нечасто (им надо было платить, а при обзаведении своим хозяйством у молодого мужика каждый грош на счету). При строительстве помогалиродственники или же созывали сельчан на помощь (так называемая толока [67] ).
Крестьянское жилище заслуживает отдельного описания. Обычный тип хорошей избы, предназначенной для проживания среднестатистической семьи в 7–8 человек, – пятистенок. Предоставим слово уже знакомому нам мемуаристу И. Столярову. Пятистенок состоит из двух смежных комнат и примыкающих к ним неотапливаемых сеней. Внутренность избы выглядит так: «Вдоль стен прибитые к полу лавки, у каждой свое название. По левую сторону всей стены довольно широкая лавка, называемая «коник». По бокам эта лавка закрыта с трех сторон досками и в целом представляет рундук (или ларь). Эта широкая скамья соединялась перпендикулярно с другой, более узкой лавкой, называемой «передней». Угол, где стыкаются эти две скамьи, называется «красным углом»… Здесь помещаются иконы или «киот», то есть рамка, в которой под стеклом ставятся иконы. Третья скамья шла вдоль третьей стены и упиралась в широкую печь. Днем лавка служила складочным местом для верхней одежды, заменяла вешалку. Ночью же она служила кроватью. Если приставить к ней доски, на ней могло спать несколько человек. Стол был из простого дерева, к нему ставилась переносная скамья, когда вся семья садилась за стол. Между печью и последней стеной стояла лавка, заменявшая буфет, с кухонной и столовой посудой, а также ведро с питьевой водой. <…> Как и все крестьянские избы, наша изба была покрыта соломой и окружена, для сохранения зимой тепла, завалинкой. Она состояла из низкого плетня, доходящего примерно до уровня подоконника. Завалинка окружала избу с трех сторон. Пространство между этим плетнем и стенками избы наполнялось, «заваливалось» сухим навозом, откуда она и получила свое название».
И. Столярова дополняет В. Белов: «Чуть ниже потолка по стенам, повторяя длину и ширину лавок, шел полавошник, у дверей, от печи до стены, настилались полати. Воронец – это мощный брус, на котором держался полатный настил. <… > В будние вечера, лежа на полатях, старые старики говорили для детей сказки, засыпая на самых заветных местах». «Все в избе, кроме печи, деревянное. Стены и потолки от времени начинали желтеть и с годами становились янтарно-коричневыми, если печь сложена по-белому. В черной, более высокой избе, верхняя часть становилась темной и глянцевитой от частого обтирания». [68]
У Некрасова (глава «Странники и богомольцы») описана изба «белая». Большая и широкая русская печь снабжена трубой. Есть в избе и непременные полати.
Ребята, свесив головы
С полатей, не шелохнутся:
Как тюленята сонные
На льдинах за Архангельском,
Лежат на животе, —
слушая рассказы бывалого путешественника.
Печь – едва ли не самая важная часть крестьянского жилища. В печи стряпают, на ней просушивают одежду и семена, на ней спят, а там, где нет бани, в печи и моются.
Оконца в избе маленькие, только чтобы свет с улицы проникал – большие забирают тепло. Форточек в окнах не водится, да они и не нужны. Почти все время крестьянин проводит на вольном воздухе, а в избе, особенно в холодные месяцы, он хочет прежде всего тепла. И ничего, что в морозы в избу забирают телят или ягнят (в хлеву они могут и замерзнуть). Пусть и попахивает, зато скотина благополучно перезимует.
Материальные и другие важные проблемы в доме решает хозяин, «большак». «Звание» это автоматически закрепляется за старшим в роде, однако его необходимо поддерживать личным примером – трудолюбием, справедливостью, добротой, умением планировать и осуществлять дела. Бывало и так, что авторитетным большаком становился не старший, а самый рассудительный и умелый.
«Главенство от отца к старшему сыну переходит не сразу, а по мере старения отца и накопления хозяйственного опыта. Оно как бы понемногу соскальзывает, переливается от поколения к поколению, ведь номинально главой семейства считается дед, отец отца, но всем, в том числе и деду, ясно, что он уже не глава. По традиции на семейных советах деду принадлежит еще первое слово, но оно уже скорее совещательное, чем решающее, и он не видит в этом обиды. Отец хозяина и сын наглядно как бы разделяют суть старшинства: одному предоставлена форма главенства, другому содержание» (В. Белов. «Лад»).
