– Нельзя смеяться над тем, кто тебе небезразличен.
Денем услышал эту фразу, видимо не обращенную ни к кому конкретно. Порыв ветра приглушил слова и тотчас унес их. Неужели Родни действительно это сказал?
– Вы ее любите.
Разве это его собственный голос? Он звучал откуда-то издалека – или то был голос ветра?
– Это была пытка, Денем, настоящая пытка!
– Да, да, я знаю.
– Она смеялась надо мной.
– Надо мной – ни разу.
Ветер разделил слова и унес, словно и не было ничего сказано.
– Как я любил ее!
Человек рядом с Денемом совершенно определенно сказал именно это. Голос принадлежал Родни, но странно – в образе собеседника Денем уловил явное сходство с собой. Денем видел эту фигуру на фоне бесцветных домов и башен на горизонте. Он видел его – гордого, взволнованного и трагического, – наверняка таким же был и он сам, когда в одинокой ночи думал о Кэтрин в своей комнатушке.
– Я тоже люблю Кэтрин. Поэтому сегодня я здесь.
Слова Ральфа прозвучали четко и взвешенно, словно официальный ответ на признание Родни.
Родни что-то невнятно пробормотал.
– О, я всегда это знал, с самого начала! – воскликнул он. – Вы на ней женитесь!
В его возгласе звучало отчаяние. И вновь ветер прервал их разговор. Вскоре они остановились под фонарем.
– Господи, Денем, какие мы с вами идиоты! – воскликнул Родни. Они одновременно обернулись друг к другу в желтом уличном свете. Глупцы! Казалось, обоим открылись вдруг все бездны собственной глупости, и как просто было в этом признаться! Потому что в эту минуту, у фонарного столба, то, что они оба знали, устраняло всякое соперничество между ними и позволяло посочувствовать друг другу – искренне, от всей души. Кивнув на прощание, словно скрепляя немой уговор, они расстались, по-прежнему молча.
Глава XXIX
В воскресенье после полуночи Кэтрин лежала в постели, но не спала, а находилась в том сумеречном состоянии между сном и явью, когда собственная жизнь, которую видишь как бы со стороны, представляется порой в странном забавном свете – абсолютно несерьезном, потому что любая серьезность в это время уступает дремоте и забытью. Она видела Ральфа, Уильяма, Кассандру и себя рядом с ними, фигуры были в равной степени зыбкими и, лишенные реальных примет, приобретали особый смысл и достоинство – каждая сама по себе. Забавляясь этой картиной и избавляясь понемногу от сковывающего тепла привязанностей или обязательств, она уже засыпала, как вдруг в дверь тихонько постучали.
В следующий миг перед ней предстала Кассандра, со свечкой в руке, и зашептала, поскольку ночью шуметь не полагается:
– Кэтрин, ты не спишь?
– Нет. Что еще случилось?
Она села в постели, поинтересовавшись, с чего это Кассандре вздумалось бродить по дому в столь поздний час.
– Мне не спалось, и я решила с тобой поговорить – я только на минуточку. Завтра я возвращаюсь домой.
– Почему домой? Что случилось?
– Случилось такое, отчего мое дальнейшее пребывание здесь невозможно. – Она произнесла это важным, официальным тоном – видно, заранее готовилась к этому заявлению, а значит, случилось нечто из ряда вон выходящее. И продолжала как по бумажке: – Я должна сказать тебе всю правду, Кэтрин. Уильям своим непозволительным поведением поставил меня сегодня в неловкое положение.
Сон Кэтрин как рукой сняло.
– В зоологическом саду? – спросила она.
– Нет, на обратном пути. Когда мы зашли выпить чаю.
Словно предвидя, что разговор будет долгим, а ночью холодно, Кэтрин предложила Кассандре укутаться в лоскутное одеяло. Кассандра накинула его на плечи, как царскую мантию, и продолжила все так же торжественно:
– В одиннадцать поезд. Я скажу тете Мэгги, что мне срочно пришлось уехать… Сошлюсь на то, что надо повидать Вайолет, которая у нас гостит. Но я подумала и решила, что не могу уехать, не сказав тебе правды.
На Кэтрин она старалась не смотреть. Возникла долгая пауза.
– Однако я решительно не понимаю, почему ты должна уезжать, – сказала наконец Кэтрин. Она произнесла это так рассудительно и спокойно, что Кассандра с удивлением поглядела на нее. В голосе Кэтрин не было ни возмущения, ни удивления – она сидела в постели, обхватив руками колени и задумчиво нахмурившись, будто решала какую-то умозрительную задачу, лично к ней не имеющую никакого отношения.
– Потому что я не позволю ни одному мужчине так себя со мной вести, – ответила Кассандра и добавила: – Особенно если я знаю, что он обручен с другой.
– Но он тебе нравится, не так ли? – спросила Кэтрин.
– Какая разница? – возмутилась Кассандра. – Я считаю его поведение в данных обстоятельствах недостойным и бесчестным.
На этом ее заготовленная речь кончилась, дальше говорить в том же тоне она при всем желании не смогла бы. И когда Кэтрин сказала, что разница есть, Кассандра, похоже, растерялась.
– Я не понимаю тебя, Кэтрин. Как ты можешь так себя вести? С первого дня, как приехала, я смотрю на тебя и удивляюсь!
– Но ты ведь неплохо провела время? – спросила Кэтрин.
– Конечно, – согласилась Кассандра.
– Значит, мое поведение тебе не сильно мешало.
– Нет, – снова вынуждена была признать Кассандра. Она совершенно растерялась. Она ожидала, что Кэтрин сначала не поверит, но потом согласится, что ей следует уехать как можно скорее. Кэтрин же, вопреки ожиданиям, восприняла ее заявление на удивление хладнокровно, не удивилась, не рассердилась, только стала более задумчивой, чем обычно. Кассандре показалось, что из взрослой женщины она вдруг превратилась в неопытного ребенка.
– По-твоему, я вела себя глупо? – спросила она.
Кэтрин ничего не ответила, и ее молчание встревожило Кассандру. Может, услышанное поразило ее куда больше, а она просто не поняла – если вообще возможно понять Кэтрин. Она вдруг с грустью подумала, что играет с огнем.
Наконец, прервав размышления, Кэтрин спросила – медленно, как будто ей стоило большого труда задать этот вопрос:
– Если честно, Уильям тебе не безразличен?
Кассандра отвернулась, смутившись, но Кэтрин заметила, как сверкнули при этом глаза девушки.
– Ты думаешь, я в него влюблена? – спросила Кассандра, ей стало трудно дышать, она беспомощно сжала руки.
– Да, то есть любишь ли ты его? – повторила Кэтрин.
– Но разве можно любить чужого жениха? – вспыхнула Кассандра.
– Возможно, он в тебя влюблен.
– Как ты можешь говорить такое, Кэтрин! – воскликнула Кассандра. – Зачем ты так говоришь? Неужели тебе все равно, как Уильям ведет себя с другими женщинами? Если б я была его невестой, я бы этого не потерпела.
– Я не невеста ему, – помолчав, сказала Кэтрин.
– Кэтрин! – воскликнула Кассандра.
– Мы не помолвлены, – ответила Кэтрин. – Но никто об этом не знает, кроме нас.
– Но как… не понимаю… не помолвлены! – повторила Кассандра. – Ну, тогда это многое объясняет! Ты его не любишь! И не хочешь за него замуж!
– Мы уже не влюбленная пара, – уточнила Кэтрин, словно избавляясь от чего-то навсегда.
– Как это чудно́, как странно – вы не то, что другие, – сказала Кассандра; казалось, она понемногу успокаивается, гнев прошел, осталась лишь тихая задумчивость. – Так?
– Но только я его люблю, – ответила Кэтрин.
Кассандра не смела поднять головы, как будто это откровение придавило ее тяжким грузом. Кэтрин тоже молчала – о, если бы можно было исчезнуть, стать невидимкой. Она тяжко вздохнула и о чем-то задумалась.
– Ты знаешь, который час? – спросила она наконец и встряхнула подушку, давая понять, что пора спать.
Кассандра послушно встала и взяла свечу. В белой ночной сорочке, с распущенными волосами, со странным выражением глаз, она сейчас была похожа на лунатика. По крайней мере, так показалось Кэтрин.
– Значит, мне не обязательно ехать домой? – сказала Кассандра после недолгой паузы. – Конечно, если ты этого не захочешь. Скажи, Кэтрин, что мне делать?
Впервые их взгляды встретились.
– Так, значит, ты хотела, чтобы мы полюбили друг друга! – воскликнула Кассандра, как будто прочла этот ответ во взгляде Кэтрин. Но чем больше она вглядывалась, тем больше удивлялась: глаза Кэтрин блестели от едва сдерживаемых слез – то были слезы какого-то глубокого чувства: радости, горя, отречения, – чувства по природе своей настолько сложного, что его невозможно было описать, и Кассандра бросилась ей на шею, и ощутила на щеке эти слезы, и молча приняла их как знак освящения своей любви.
* * *
– Пожалуйста, мисс, – сказала горничная на следующее утро, около одиннадцати. – Миссис Милвейн ждет в кухне.
Из деревни прислали длинную плетеную корзину с цветами, и Кэтрин, стоя на коленях на полу в гостиной, разбирала их – Кассандра наблюдала за ней из кресла, время от времени вяло и безуспешно предлагая свою помощь.
Сообщение горничной произвело на Кэтрин странное действие.
Она встала, подошла к окну и, как только горничная удалилась, сказала взволнованно и грустно:
