Роксана Косс ушла в свою спальню рано. Как и Кармен, ей не хотелось долго оставаться внизу, раз уж она приняла такое решение. Господин Осокава сидел рядом с Гэном на своем любимом месте возле рояля.
– Расскажи мне все снова, – сказал он.
– Она хочет, чтобы вы пришли к ней ночью.
– Она так сказала?
– Кармен проводит вас в ее комнату.
Господин Осокава посмотрел на свои руки. Такие старые руки. Как у его отца. С длинными ногтями.
– Как неловко, что об этом знает Кармен. Что ты об этом знаешь.
– Другого выхода не было.
– А что, если это опасно для девушки?
– Кармен знает, что делает, – ответил Гэн. Опасно? Так ведь она каждую ночь спускается по этой лестнице в посудную кладовку. Он бы не попросил ее о том, что представляет для нее опасность.
Господин Осокава медленно кивнул головой. У него возникло странное ощущение, что гостиная слегка наклонилась, что она стала лодкой в бушующем океане. Он отогнал от себя мысли о том, что столько лет составляло предмет его самых сокровенных желаний, может быть, еще с детства. За все эти годы он сумел дисциплинировать себя настолько, что желал только возможных вещей: наладить производство, иметь полноценную семью, слушать и понимать музыку. И вот теперь, на пятьдесят четвертом году жизни, в стране, которой он, по сути, даже не видел, он почувствовал в глубине своего существа вожделение, желание, возникающее лишь в тех случаях, когда предмет находится рядом. В детские годы он мечтал о любви – не только о том, чтобы наблюдать ее со стороны, как это бывает в опере, но почувствовать ее самому. Но все это, решил он позднее, сумасшествие. Это желание слишком огромно. Еще сегодня вечером его нужды ограничивались малым: принять горячую ванну, поменять белье, добыть хоть какой-нибудь подарок, на самый крайний случай – несколько цветов. Но вдруг комната перед ним наклонилась в другую сторону, и он раскрыл руки, и все из них выпало, и он уже больше ничего не хотел. Его просили прийти в ее комнату в два часа ночи, и ему больше ничего в жизни не оставалось желать. Никогда.
Когда подошло время ложиться спать, господин Осокава лег на спину и в бледном свете луны посмотрел на часы. Он боялся, что уснет, и в то же время понимал, что не сможет уснуть ни за что. Он любовался Гэном, который дышал ровно и размеренно на полу рядом с ним. Он даже не догадывался о том, что Гэн встает каждую ночь в два часа с регулярностью ребенка, требующего кормежки, и выскальзывает из гостиной так тихо, что его никто ни разу не застукал. Господин Осокава наблюдал за ночным патрульным обходом, который совершали Беатрис и Сержио, и прикрыл глаза, когда они подошли ближе. Они остановились, чтобы пересчитать спящих заложников, и немного пошептались между собой. К часу ночи они исчезли – именно так, как предсказывал Гэн. Ночь вступила в свои права. Наступило время, о котором господин Осокава ничего не знал. Он слышал, как в его висках, запястьях, на шее пульсирует кровь. Он потер пальцы рук. Час настал. Всю свою жизнь он проспал. Он был мертв. А теперь он внезапно, полностью пробудился, воскрес.
Без пяти минут два Гэн сел, словно по будильнику. Он встал, посмотрел на своего работодателя, и вместе они пересекли гостиную, мягко ступая между своими спящими товарищами и друзьями. Вот здесь аргентинцы. Здесь португальцы. Немцы поместились рядом с итальянцами. Русские устроились в столовой. Вот Като, его замечательные руки сложены на груди, пальцы во сне едва заметно вздрагивают, как у собаки, которой снится Шуберт. Вот священник, спит на боку, подложив ладони под щеку. Среди заложников распростерлись несколько солдат, как будто сон был машиной, задавившей их насмерть: шеи свернуты набок, рты безобразно раскрыты, винтовки вывалились из разжатых ладоней.
В коридорчике Кармен уже ждала, как и предсказывал Гэн, ее волосы были заплетены в косичку, ноги босые. Она быстро взглянула на Гэна, дотронулась вместо слов до его плеча, и между ними троими все стало ясно. Ждать не имело смысла: долгое ожидание могло все испортить. Кармен предпочла бы сейчас оказаться в посудной кладовке, положить ноги Гэну на колени, вслух читать параграф, который он для нее приготовил, но она уже сделала свой выбор. Она согласилась. Она прочла короткую молитву святой, которая ей больше не помогала, и перекрестилась так быстро, как колибри порхает по цветкам. Затем она повернулась и направилась в холл, господин Осокава молча последовал за ней. Гэн наблюдал, как они удаляются, теряясь в догадках, чем все это может кончиться.
Когда они подошли к лестнице, узкой и шаткой, предназначенной только для слуг, Кармен обернулась и взглянула на господина Осокаву. Затем она нагнулась и дотронулась до его колена, потом дотронулась до своего и сдвинула ноги вместе. Когда она выпрямилась, он кивнул ей в знак понимания. Стояла кромешная тьма, но на лестнице было еще темнее. Все ее молитвы были напрасны. Она старалась верить, что это только урок, необходимое испытание, но, если их поймают, она уже навеки не останется в одиночестве.
Теперь господин Осокава видел только едва различимый абрис ее узкой спины. Он старался делать то, что она ему сказала, ставить свою ногу точно туда же, куда ставила она, след в след, но при этом не забывал, насколько ее нога меньше. За время своего заключения он несколько похудел и теперь, пробираясь по лестнице, радовался каждому потерянному фунту. Он затаил дыхание и весь обратился в слух. И правда, в доме стояла абсолютная тишина. Еще ни разу в жизни он не сталкивался с таким полным отсутствием звуков. За месяцы, проведенные в этом доме, он ни разу не пользовался лестницей, и теперь сам факт подъема казался ему смелым и опасным. Как он был прав, когда решился на этот поступок! Как он счастлив, что не упустил свой шанс и не побоялся рискнуть! Когда они добрались до вершины, Кармен толкнула дверь кончиками пальцев, и на ее лицо тут же упал слабый свет – доказательство того, что одна часть пути уже пройдена. Она обернулась и улыбнулась господину Осокаве. «Очень красивая девушка», – подумал он. Почти такая же красивая, как его собственная дочь.
По узкому проходу они прошли в комнату няни. Когда они открыли туда дверь, послышался как будто какой-то очень слабый скулеж или хныканье. Они остановились как вкопанные, потому что звук шел от двери. Но самое страшное было то, что в кровати кто-то спал! Такое случалось нечасто. У девушки, присматривающей за детьми, действительно была очень удобная кровать, самая удобная в доме, но в ней спали очень редко, и вот сегодня ночью как раз такое случилось. Кармен подняла руку, призывая господина Осокаву немного подождать, чтобы в комнате забыли о произведенном дверью звуке. Она слышала биение своего сердца так отчетливо, как будто держала его в руках. Кармен перевела дыхание и подождала, потом, не оборачиваясь, кивнула головой и сделала один шаг вперед. Конечно, их задача стала теперь более трудной, но не невозможной. Ее все равно нельзя сравнить с проникновением в дом через вентиляционные ходы. Она и в другие ночи обнаруживала в этой кровати спящих людей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
