Сейчас там спала Беатрис. Она улеглась спать в середине ночного дежурства. Все так делали. И Кармен тоже. Никто не мог выдержать без сна столько времени. Сержио, очевидно, тоже спал где-нибудь в другой комнате, сломленный сознанием своей виновности и необоримым, тяжелым сном. Беатрис спала без одеяла, и ее башмаки лежали прямо на простыне. Свою винтовку она баюкала во сне, как дитя. Господин Осокава пытался двигаться вперед, но был слишком испуган. Он закрыл глаза и подумал о Роксане Косс, о своей любви, даже попытался сотворить молитву любви. А когда он открыл глаза, Беатрис уже сидела на кровати: едва сев, она свою винтовку с быстротой молнии направила на него. Но не менее стремительной была реакция Кармен: она встала между господином Осокавой и дулом винтовки. Позже господин Осокава мог с уверенностью утверждать только две вещи: что Беатрис направила на него винтовку и что Кармен закрыла его от этой винтовки собой. Она подошла к Беатрис, которая должна была считаться ее подругой просто потому, что была второй девчонкой в целом отряде мужчин, она сгребла ее и крепко сжала, направив дуло винтовки в потолок.
– Что ты делаешь? – прошипела Беатрис. – Отвяжись от меня!
Но Кармен продолжала ее держать. Она навалилась на нее, сама не своя от испуга и какого-то странного облегчения оттого, что ее застукали.
– Никому не говори! – прошептала она в ухо Беатрис.
– Это ты привела его наверх? Ну, тебе за это устроят! – Кармен оказалась гораздо сильнее, чем думала Беатрис. А может быть, это оттого, что Беатрис слишком глубоко спала. Заснула на дежурстве – может быть, Кармен собирается ее выдать?
– Ш-ш-ш, – сказала Кармен. Она зарылась носом в распущенные волосы подруги и держала ее необыкновенно крепко. На секунду она совсем забыла о господине Осокаве – остались только они с Беатрис и этот неожиданный кошмар. Она ощущала тепло еще не до конца проснувшейся Беатрис и холодный металл винтовки. Она не собиралась просить о помощи, но тут услышала волшебный голос святой Розы Лимской, говорившей ей:
– Скажи правду!
– Он влюблен в оперную певицу, – сказала Кармен. Ей уже было не до соблюдения тайн. Она помышляла только о том, чтобы довести задуманное дело до конца. – Они хотят побыть наедине.
– Тебя убьют за это! – прошептала Беатрис, хотя на самом деле не думала, что такое возможно.
– Помоги мне! – попросила Кармен. Она собиралась обратиться с этой мольбой к своей святой, но слова сами собой слетели у нее с языка от отчаяния. Беатрис минуту подумала. Она вспомнила голос священника. Он ее простил. Он велел ей быть доброй. Она подумала о своих собственных грехах и о представившейся возможности простить чужие грехи. Она подняла – насколько было возможно в ее положении – руку и опустила ее на спину Кармен.
– А она его любит? – спросила Беатрис.
– Я должна вернуться за ними через два часа.
Беатрис пошевелилась в объятиях Кармен, и на этот раз Кармен ее отпустила. В темноте она едва узнавала лицо Кармен. Она даже не была уверена, что за ее спиной стоял господин Осокава. Это он учил ее определять по часам время. Он всегда ей улыбался. А однажды, когда они одновременно подошли к кухонной двери, он ей поклонился, пропустил вперед. Беатрис закрыла глаза, пытаясь увидеть в темноте груду своих собственных грехов.
– Я не скажу, – прошептала она. И снова, уже во второй раз за сегодняшний день, почувствовала облегчение, как будто тяжесть, лежащая у нее на плечах, частично с нее свалилась.
Кармен поцеловала ее в щеку. Ее переполняла благодарность. Впервые в жизни она почувствовала, что счастлива. Затем она отступила в темноту. Беатрис намеревалась, в свою очередь, тоже вырвать у нее обещание, что она не скажет командирам о ее сне во время дежурства, но потом поняла, что, разумеется, та ничего не скажет. Она снова откинулась на кровать и против собственной воли тут же заснула. Таким образом, весь инцидент был исчерпан так же внезапно, как и начался.
Через детскую, где лунный свет освещал ряды заброшенных кукол, через туалетную комнату, где стояла белая фарфоровая ванна величиной с каноэ, в главный холл, где дом снова становился тем домом, который они все хорошо знали, просторным и красивым. Тут Кармен подвела господина Осокаву к третьей двери и остановилась. Именно на этом месте она чаще всего спала по ночам, вернее, позволяла себе слегка вздремнуть. С тех пор как они удачно миновали Беатрис, она держала его за руку. Им обоим представлялось, что они проделали очень долгий путь, хотя детям вице-президента, которые наверняка проделывали его по несколько раз на день, он скорей всего казался совсем коротким. Кармен нравился господин Осокава. Ей очень хотелось ему об этом сказать, но даже если бы она знала язык, у нее все равно не хватило бы для этого мужества. Вместо этого она всего лишь слегка сжала его руку и тут же отпустила.
Господин Осокава ей поклонился. Он опустил голову и так замер, по мнению Кармен, слишком надолго. Потом он выпрямился и открыл дверь.
В коридоре было высокое окно, и главную лестницу заливал яркий свет луны, но Кармен решила воспользоваться другой лестницей. Она направила шаги назад, в детскую, мимо кровати, в которой спала Беатрис. Кармен остановилась, чтобы снять ее пальцы со спускового крючка. Она повернула винтовку к стене и прикрыла плечи девушки покрывалом. Кармен надеялась, что утром Беатрис не изменит своего решения и не станет докладывать об инциденте командирам или – что еще лучше – просто решит, что все это ей приснилось. Спускаясь по кухонной лестнице, она чувствовала, как бешено колотится у нее сердце. Она представила себе Роксану Косс в ее спальне, изнемогающей от нетерпения. Она представила себе господина Осокаву, молчаливого и полного достоинства, который ее обнимает. Сладость этих прикосновений, чувство полной защищенности в объятиях любимого заставили Кармен поднять руку и стереть со лба пот. Она шла очень осторожно, но все равно спуск занял гораздо меньше времени, чем подъем: осталось четыре ступеньки, три, две, одна, и вот она уже скользит по коридору, открывает дверь на кухню. Она остановилась лишь в волшебном мире посудной кладовки. На полу сидел Гэн с нераскрытой книгой на коленях. Когда он поднял голову, она приложила палец к губам. Ее лицо сияет, щеки горят, глаза широко открыты! Когда она снова пойдет наверх, он обязательно будет ее сопровождать.
Сколько везения может быть даровано человеку за одну ночь? Отпускается ли оно небольшими порциями, как молоко в бутылках, или, сколько бы его ни изливалось на голову человека, все равно в запасе остается не меньше? А может, удача – это удел дня, и только днем человеку везет, бесконечно везет? Если верно первое, то Кармен уже наверняка использовала всю свою удачу, доставив господина Осокаву в спальню к Роксане Косс. А если верно последнее, а она нутром чувствовала, что это так, тогда сегодняшняя ночь принадлежит ей. Если все святые на небесах стояли сейчас за ней, то ее удачи должно хватить еще на несколько часов. Кармен взяла Гэна за руку и повела его через кухню на заднюю веранду, где он никогда раньше не был. Она открыла дверь, просто положила руку на щеколду и отодвинула ее, и они вместе вышли в ночь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
