— Да за что? — слабо улыбнулась та, робко покосившись в сторону наполнявшего ей тарелку отшельника.
— За все, — неожиданно рассердилась магиня на отца, так явно показывающего всем свою власть над женой. — И главное, за тот поступок, когда ты отправила меня в башню батюшки Симорна. Сегодня я осознала это ясно как никогда. И мне так жутко стало при мысли, что в моей жизни не было бы ни родителей, которые меня искренне любили, ни сестер и брата, ни Дили, ни Тая и Карика. Хотя Карик бы был, но я о нем ничего бы не знала. А вместо всего этого меня ждали бы холодные пещеры, рваное тряпье, слизни на обед, серые, загоняющие в колбы… Поэтому я готова говорить тебе свое спасибо по сто раз на дню, и прости меня ради всех светлых богов за тот упрек, просто очень хотелось вам помочь.
— Лиарена, — заплакала вдруг Инрисса, — это ты меня прости, радость моя! Я же столько лет думала, будто убила тебя тем переносом, ведь из последних сил бросала! Потом сознание потеряла, пришла в себя только через месяц, Вайз из-за грани вытащил. Но о себе я не думала, всех, кто попадал из доранта Гардеро, расспрашивала о найденных сиротках, и никто о таких не слышал. Потому и считала, что промахнулась… или еще страшнее — что никто тебя не нашел…
— Матушка! — вскочила со стула дорина, бросилась к Инриссе и, заливаясь ответными слезами, крепко обняла ее голову, прижала к себе, принялась нежно гладить худые плечи и спину.
— Рис!
— Лиа!
Двое мужчин уже стояли рядом с ними, пытаясь утешить, успокоить, и не знали, как это сделать, не разорвав объятий, к которым мать и дочь шли двадцать лет.
Первой сумела взять себя в руки Инрисса: подняв лицо, нежно поцеловала руку дочери и, бережно отстранив ее от себя, передала Тайдиру, мигом утащившему любимую в самое дальнее кресло.
— Родная… — крепко, почти до боли притиснув к себе жену, тихо шептал ей в волосы горько крививший губы Экард. — Забудь, все забудь… как страшный сон. Теперь у нас все будет хорошо. Прошу тебя, пусть все беды и вся боль останутся в прошлом, мы получили сполна на всю оставшуюся жизнь.
— А эти дети? — вдруг вспомнила Инрисса про притихших малышей. — Чьи они? Я помню всех, кто попадал в логово отступников, и тех, кого утащили бандиты Жанора и его подлого папаши… мерзкий был человек.
— Зачем им нужны были дети? — потемнел украдкой наблюдающий за хозяином дома Невил.
— Чтобы вырастить себе слуг и помощников, — тяжело вздохнул Вайзин. — Те, кого воспитывали мы, не хотели идти к ним в услужение ни за мясо, ни за новые вещи. Ну а девушки и женщины — понятно зачем. Поэтому женщин мы берегли, старались выдать замуж за своих, хотя бы фиктивно. Вот и Инрисса перед всеми изображала мою жену, и проговориться было нельзя. У серых очень тонкий слух, и они немедленно докладывали Синяю, пока мы не нашли способ их наказывать.
— Серые не виноваты, — тихонько сообщил Зелен, сидевший рядом с Сиреном неподалеку от посерьезневших ребятишек. — Они боялись. Глаз кричал им прямо в голову, что отдаст Черну.
— Зелен, забирайте ребятишек и ведите погулять, но внимательно следи, чтобы не выходили на солнце, — остро глянув на собеседников, скомандовал Экард. — Иначе будут ожоги.
Дождался, пока повар с сиреневым слугой уведут малышей, и прямо глянул в глаза Невила:
— Сколько они понимают из наших разговоров?
— Больше обычных детей, — так же честно ответил тот. — И учатся очень быстро. Скорее вспоминают, а не узнают.
— А почему они все примерно одного возраста, а ты намного старше? — осторожно поинтересовался Ильтар.
— Это непростой рассказ, — вздохнул Невил. — И начинать нужно с событий, произошедших почти сто лет назад. Но для меня теперь важнее не прошлое, а выводы, к которым я пришел, перенеся на своей собственной шкуре все последствия проклятого эксперимента, начинавшегося с казалось бы безобидного опыта.
Он надолго смолк, и никто из присутствующих не решился прервать это молчание, опасаясь спугнуть исповедь и так и не узнать истины.
— Теперь уже не важно, какую причину изобрел тогда Тириас, чтобы поссориться с магистром Игнасилом, который был в те времена главой обители магов, — наконец произнес отступник. — Сейчас я точно знаю, как никчемна и лжива она была. Тириасом двигали вовсе не обида и чувство справедливости, а сумасшедшее честолюбие и по-детски неуемная любознательность. Объединенная с сильным даром созидания и неистощимой фантазией, она превращается во все сметающую разрушительную силу, запомните это на всю жизнь. Череда событий последних ста лет убедила меня в непреложности этого правила. Таким, несомненно одаренным, людям нужно умышленно устраивать всевозможные препятствия и трудности, чтобы потомкам остались от них лишь полезные открытия и заклинания, а не воспоминания о катастрофах.
— В своих дневниках Игнасил писал о неудавшейся попытке уговорить этого магистра и о своем глубочайшем сожалении по этому поводу, — заметил Ильтар.
— Ему никогда бы не удалось переубедить Тириаса, — хмуро усмехнулся Миттен. — Тот обладал невероятным обаянием и неисчерпаемым юмором, люди тянулись к нему. Я и сам в то время был под влиянием его харизмы. Потому ему и удалось так легко заразить нас своей идеей об обители для избранных, о свободном отшельничестве для самых одаренных. Нас было девять человек, и каждый считал себя самородком и талантом. — Маг желчно хмыкнул и отвернулся к окну. — Вряд ли вы можете представить, как сейчас мне стыдно за того человека, каким я был когда-то. Но должен признать честно, в первые годы отшельничества я чувствовал себя почти счастливым, наслаждался полной свободой от всяких правил и обязанностей, устраивал свою часть лабиринта так, как хотелось только мне, и много работал. Сначала создал огневиков и стражей, потом кучу полуразумных слуг и Гласа, обязанного следить за их действиями. Разумеется, мы ходили друг к другу в гости и делились находками, не всем одинаково удавались заклинания разных стихий, но только в своем уголке я ощущал себя хозяином самому себе. Моя первая жена была в общем-то неплохой женщиной, но неусыпно следила за мной и считала нужным настоять на своем в каждом вопросе, даже в сущих мелочах. Какую рубашку я должен надеть, какие сапоги заказать, какие блюда есть с утра, а какие — вечером… Именно ей я обязан такой неистовой тягой к свободе, не тем она будь помянута.
Маг помолчал немного, преодолевая нахлынувшие воспоминания, отпил несколько глотков остывшего чая и продолжил рассказ. Теперь Невил старался говорить суше и короче, но иногда не мог удержаться от горьких усмешек, мгновенно делавших гораздо старше и жестче его юное лицо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
