Чамберс отвернулся, потом напрягся: они оказались в хвосте телеги, которую тащили лошади.
Гомес хлопнул по тормозам, потом резко вывернул руль.
Не впервые Том наблюдал генерала в качестве водителя и, как всегда, допускал, что эта поездка может стать для них последней.
Была середина дня, когда они наконец проехали через ворота Ла-Пикота. Несмотря на то что Гомеса узнали, охранник в зеленой форме подверг их обычной процедуре, заставив выйти из машины и проверив каждого металлоискателем, — абсурд, если учесть, что машина не проверялась. Видеокамеры следили за их продвижением к усиленно охраняемому крылу, где телохранителям было приказано ждать, а Чамберса и Гомеса обезоружили и проводили внутрь здания.
Том уже бывал в этой тюрьме и был готов к увиденному, но сейчас он впервые явился сюда со столь оригинальной целью — встретиться с Эрнаном Галеано. Близость предстоящего свидания возбуждала нервы, со дна души поднимались горечь и жажда мести. Возможно, это лишь игра воображения, но он ощущал Рейчел рядом с собой, она шла вместе с ним по длинным коридорам и лестничным маршам и также торопилась дойти до цели и оказаться лицом к лицу с тем, кто заказал ее смерть.
Ненависть Чамберса росла, желание уничтожить человека, который разрушил его жизнь, начинало душить его и лишало власти над собой. Видения кошмарных мучений Рейчел вспыхивали в мозгу, ему являлось то, чего он не позволял себе воображать раньше. Он снова слышал ее крики, видел ее обезображенное ужасом лицо и физически ощущал ее боль. Он съежился, когда представил, как они бьют ее, калечат и, наконец, убивают. В него вливался воздух насилия, исходивший от стен, эти испарения ползли по полу, клубились вокруг него, хватали за ноги, и волны гнева катились по его венам. Ни разу Том Чамберс не чувствовал это так сильно, с тех пор как умерла Рейчел. Он был уверен, что уйдет отсюда, отделав сукина сына, устроившего отвратительное действо, которым закончилась ее жизнь. Галеано хотел сделку — что ж, он ее получит.
Из конца коридора лился слепящий свет, но нигде не было окон, как и видимых признаков человеческой жизни, не считая тюремного охранника в синей форме, служившего им проводником. Он остановился и велел подождать, а сам вошел в тяжелую железную дверь, которая лязгнула у него за спиной. Они все еще слышали слабое эхо его затихающих шагов, приглушенные звуки жизни, запрятанной на дне этого ада.
Том чувствовал, что Гомес наблюдает за ним, и ощутил крепкую руку у себя на плече, но даже не пошевелился.
Через несколько минут охранник вернулся.
— Пойдемте, — сказал он им.
Они направились за ним следом через металлическую дверь в уродливые тюремные недра, где стоял разномастный шум и в зловещем, удушливом воздухе аммиак мешался со сладковатым наркотиком. Он привел их к маленькой пустой камере, где через решетку виднелись пара дрянных коек и параша в углу.
— Ждите тут, — приказал охранник, — сеньор Галеано выйдет к вам, когда будет готов.
Ярость Тома схватила его за горло.
— Скажи этому сукину сыну, чтоб он явился немедленно, — прорычал он.
Глаза тюремщика угрожающе сверкнули. Его рука потянулась к дубинке. Он с радостью разбил бы череп этому негодяю гринго, чтоб мозги брызнули во все стороны.
Вмешался Гомес, перехвативший дубинку.
— Мы не намерены ждать такую слизь, как Галеано, — рявкнул Чамберс, — скажи, чтобы этот убийца, этот ублюдок вышел ко мне сейчас же, или пускай отправляется прямиком в свой гребаный ад с любой сделкой, рожденной на вонючей помойке, которую он называет головой.
Глаза охранника угрожающе сузились. С каким удовольствием он отделал бы этого типа по первое число!
— Делай, что тебе говорят, — снова вмешался генерал.
Очень медленно, нехотя тюремщик перевел на него взгляд.
Гомес кивнул и улыбнулся.
— Ты слышал, что он сказал. Иди и передай Галеано: мы знаем, он большая шишка, вокруг которой вы прыгаете и лижете задницу. Но для нас он гаже использованной подтирки в сортире. Или мы говорим прямо сейчас — или уходим.
Глаза охранника ядовито сверкнули. Он вызывающе посмотрел на Чамберса и плюнул на пол. Он ждал реакции. Но тот молчал. Рот стражника презрительно скривился, и он, бормоча себе под нос ругательства, удалился.
Через минуту Чамберс и генерал в сопровождении еще двух охранников отправились в путь. Обитатели камер с жадностью наблюдали за ними: некоторые молча, некоторые свистели и хохотали, другие изображали непристойные жесты, а кое-кто угрожающие. Чамберс и Гомес продолжали идти по направлению к шикарной кожаной двери в дальнем конце коридора.
То, что они обнаружили за ней, не стало неожиданностью для Тома, он уже бывал в подобных камерах, здесь же, в этой тюрьме, возможно, посещал и эту. Но если и так, то с появлением нового обитателя произошли большие перемены — раньше здесь не было дорогостоящего антиквариата или картин, развешанных на заново отделанных стенах. Но особенно его заинтересовала одна картина, та, что вырисовывалась в дверном проеме. Там стояли компьютер, телефоны, факс, телевизор, проигрыватель для компакт-дисков, а пол был устлан персидским ковром. Был здесь и гарнитур из трех роскошных диванов, и прекрасно оборудованная кухня, где неуклюжего вида громила взбивал какую-то смесь. Когда они вошли, повар взглянул на них, и Чамберс догадался, что головорез в переднике и, как всегда, бесстрастный Гомес узнали друг друга.
— Я сообщу сеньору Галеано, что вы здесь, — сказал другой, внешне напоминающий хорошо вышколенного слугу. — Можете присесть.
Том оглянулся на генерала, который, похоже, чувствовал себя сейчас не уютнее его самого. Слуга церемонно поклонился и постучал в простую белую дверь, затем резко отступил, и Эрнан Галеано появился в дверном проеме.
Он оказался не таким высоким, как ожидал Чамберс, и не выглядел на свои пятьдесят девять лет. У него была большая квадратная голова, громадная челюсть и тонкие, словно подведенные карандашом, усики, он был столь же уродлив, как его изображали. Одет в дорогой, синего цвета, костюм, без ботинок и так увешан золотом, как не снилось и дорогой шлюхе.
Он усмехнулся, блеснув крупными, явно искусственными, неестественно белыми зубами.
— Генерал Гомес, сеньор Чамберс, — воскликнул он, — добро пожаловать в мое скромное жилище!
Том напрягся. Сукин сын, порвавший его жизнь в клочья; дерьмо, огребшее миллиарды долларов на кокаине и героине; подонок, погубивший столько невинных американских детей; негодяй, приказавший продажной полиции убить семь беззащитных подростков; зверь, нанявший убийц, чтобы стрелять в беременную женщину. И он сидит здесь, в этой роскошной тюремной камере, как какой-нибудь восточный владыка, с немыслимым числом привилегий.
