присоединённых к ней блоков.
— Рассказ о гидрогенах, который Костя любезно перевёл в понятную звёздам форму. — Юрий, быстро снимающий внешнее устройство передатчика, недоумённо взглянул на товарища. — Или ты считаешь нужным рассказать что-то ещё?
— Мы можем обрадовать их тем, что существует какая-то цивилизация, продлившая своей звезде жизнь менее идиотскими способами. — Роланд, которому доверили фиксировать показания работающего передатчика, фыркнул, вспомнив змея, отчаянно бросающегося в пламенную бездну.
— Я бы не стала. Юра ведь говорил, что этот метод ещё как-то расшифровать надо. А если не расшифруем? — Кристина, лишённая полезной ноши и потому заинтересованно светящая фонариком в разные части змеев, грустно вздохнула — жители Океана казались ей существами намного более симпатичными, чем гидрогены и звёзды.
Остальные космонавты промолчали. И Сергей, признав правоту Кристины, принялся передавать звёздам историю зарождения «платочков».
***
Звёзды не подвели — спустя несколько часов передатчик разразился длинным сообщением, содержащим координаты стационарных генераторов поля и метод их перенастройки. Только тогда «Дружба» наконец-таки заняла своё законное место в ангаре и «Вестник» двинулся прочь от от Мю Стрельца, в точку, в которой гиперон-магнитный переход считался безопасным.
Все члены первого земного экипажа, вступившего в непосредственный контакт с нечеловеческим разумом, знали, что люди ещё вернутся к Ослепительной. Вернутся и, возможно, расскажут звёздам о цивилизации, однажды вернувшей своей звезде способность гореть. Вернутся они и к наследникам этой цивилизации — хотя бы ради того, чтобы попытаться узнать, как их предки ухитрились повернуть время вспять. И, конечно, назвать что-то прекрасное именем пожертвовавшей собой Людочки. Ну а если этологи и нейропсихологи дадут добро, то и вернуть Наследникам часть знаний и безопасности, добытых их предками.
Но это всё могло подождать. Сначала нужно было вернуться домой.
[1] Дабы упростить восприятие, здесь и далее отрывки из записей переговоров землян с обитателями «Ослепительной» даны в смысловых рамках земных слов и понятий.
Земля
Торжественное награждение экипажа «Вестника» и официальный доклад о его полёте состоялись двенадцатого июля две тысячи девяносто пятого года — чуть больше, чем через год после того, как «Вестник» отправился в путешествие к «Змеиной Звезде».
Команда стояла перед кораблём так же, как и когда-то, только собираясь проложить человечеству дорогу в дальний космос. Подтянутые, в парадной одежде — гордость Родины и Земли, пятеро достойных наследников каждого первооткрывателя, рискнувшего собственной жизнью ради человечества.
Первыми стояли первый и второй пилот, похожие куда сильнее, чем аверс и реверс. Оба в золотистой форме, оба — озабоченно оглядывающиеся на огромный серебристый бок «Вестника» и изредка прикасающиеся к нему рукой.
В центре стояла женщина. Высокая, худощавая, со странной короткой стрижкой, она была словно сложена из множества острых углов. Вместо зелёного брючного костюма она была одета в форменный серебристый комбинезон с нашивкой на груди. И на руке, которой она лениво приветствовала собравшихся, теперь сияла не пантера, а тонкая полоса металла, увешанная тремя шармами: белёсым, серым и ярко-жёлтым.
Сразу за ней стоял среднего роста, коренастый, седеющий уже мужчина. Его не изменившийся с прошлого раза рабочий комбинезон украшала повязанная на предплечье узкая полоса разноцветной ткани.
Последним был невысокий, изящный мужчина в хорошо сидящем строгом костюме и тонких очках с золотистой оправой. Он дружелюбно улыбался, но иногда забывал о том, что на него смотрят. И тогда его лицо приобретало выражение радостного удивления, словно он так и не смог поверить по-настоящему, что снова находится на Земле.
За их спинами высился огромный «Вестник» — всего лишь корабль для непосвящённых и вместилище разума шестого члена экипажа для тех немногих, кто знал, что своим орденом полковник Усиков был награждён вовсе не посмертно.
Лишь седьмой, Людмилы, действительно не было с ними. Хотя Сергей, например, предпочитал верить, что постулат о бессмертии информации верен не только для звёзд Ослепительной.
Играл оркестр. На трибуну поднимался умеренно довольный Добронравов, готовый сказать речь о Земле и космосе, о мужестве и самопожертвовании, о людях и неведомых организмах, которых людям ещё только предстоит понять до конца. И о том, что сегодня ОСР безоговорочно выиграл первый «заезд» Великой Космической Гонки.
Бонус. Первая глава следующей книги "Творения"
Земля
Апрель 2096, Ленинград
Звонок в Первом Синтетическом Театре был первый и единственный. Начинался он с одного робкого удара — первой капли, оторвавшейся от пухлого тела тучи. Продолжался звонким перестуком капель, наперегонки рвущихся к земле. Заканчивался — глухим громовым раскатом, после которого освещение в театре гасло, чтобы немедленно вспыхнуть ярче, чем прежде. Опоздавших «к грому» в зал никогда не впускали.
В этот пасмурный апрельский день публика столпилась у массивных дверей тёмного стекла, внутри которых горели холодным голубым пламенем далёкие звёзды, задолго до «первой капли». Забыт был театральный буфет, нарочито традиционный что в меню, что в интерьере; обезлюдели тематические выставки в подвале и под крышей, посетители которых обычно вбегали в зал последними, перед самым раскатом грома.
В этот раз цена опоздания была бы слишком высокой: Синтетический Театр давал премьеру свето-проекционной оперы «Скульптор», посвящённой первым людям в дальнем космосе. И ни один завсегдатай не мог позволить себе пропустить такое событие.
Последние зрители появились у проходов в ложи поздно, всего за несколько минут до грома, когда лёд ожидания уже треснул, и людская река, бурля и волнуясь, встискивалась в отведённые ей пределы. Четверо очень сдержанных мужчин в простых чёрных костюмах и модных в прошлом сезоне рубашках с капюшонами совершенно не привлекли внимания публики: в ложу прошли быстро, не оттоптав ни одну туфлю из блестящего серебристого металла; вычурностью нарядов и манер не поразили; учинить скандал не попытались. Так зачем же на них внимание обращать?
И грянул гром. Вслед за ним ударила молния — ослепительная, чисто-белая, вопреки обыкновению оставившая после себя не ровный свет прожекторов и софитов, а синеватую тьму. Не успели зрители зашептаться, обсуждая, чего ещё новаторского ждать от гениальной Когтевой, как на занавесе зажглись глубоким фиолетовым светом слова: «Для космоса человек всё равно, что мрамор для скульптора». И, внезапным низким крещендо[1] струнной группы, опера началась.
Четверо мужчин в ложе были чуть ли не самыми внимательными её слушателями. Замерев, они следили за тем, как в широкое и плавное оркестровое звучание вторгся какой-то совершенно новый, режущий ухо, звук, и как часть оркестра присоединилась
