РАЗЫСКИВАЕТСЯ… ОБВИНЯЕТСЯ В ПОДСТРЕКАТЕЛЬСТВЕ К МАССОВЫМ ВОЛНЕНИЯМ… ОПАСЕН, ПРИМЕНЯЕТ ОРУЖИЕ… СООБЩИТЬ ПОЛИЦИИ…
Бену послышался шорох, он обернулся… за одной из колонн пряталась тень.
Ему уже давно было не по себе, а сейчас он почувствовал настоящий страх. Во рту пересохло, он облизал нервно губы. Обернувшись, он попытался разглядеть что-нибудь в зловещем сумраке… Сзади — шорох, шаги. Из темноты вышла фигура — да, значит, слух его не обманывал. Снова шаги, он посмотрел влево — там тоже кто-то появился. Они шли к нему со всех сторон, люди, закутанные в темные дождевые накидки, и лица у всех были закрыты.
— Ты знаешь, кто мы? Узнаешь?
— Нет, — ответил Бен и закашлялся, потому что говорить стало трудно.
Его ударили больно в ребра.
— Это тебе поможет вспомнить!
— Я не знаю… Кто вы?
Бен попытался отступить, но кольцо вокруг него сомкнулось.
— Нам не нравится, что ты суешь нос в наши дела! Похоже, предавать доставляет тебе удовольствие! Но мы это из тебя выбьем!
Они надвинулись на него, заломили ему руки за спину. Он попытался вырваться, но они были сильнее. Человек, стоявший перед ним, запустил руку к нему в карман и вытащил его личный номер в прозрачном чехольчике. Вынув из чехольчика номер, всунул в плоский ящичек, который ему протянули сзади. Послышалось тихое гудение. Человек вынул номер, вложил в чехольчик и сунул назад в карман Бена.
— Это наше первое и последнее предупреждение, — сказал Бену голос прямо в ухо. Голову его крепко держали, он не мог повернуть ее. — Прекрати свои расследования или тебе будет плохо!
Кольцо разомкнулось, однако голову и руки его держали по-прежнему. Потом его больно пнули, и он, споткнувшись и едва удержавшись на ногах, влетел в вагон. Дверь закрылась, поезд рванулся с места, и толчок бросил Бена на сиденье. Поезд сделал круг до конца и снова вошел в туннель. На следующей станции он, как и полагается, остановился, и Бен мгновенно выскочил из вагона.
Больше никто нигде его не останавливал, и он успел вернуться до отбоя.
Бен повалился на постель. и только теперь почувствовал, как его тошнит и как у него болит голова. Он принял две успокоительные таблетки. Напряжение постепенно его оставило.
Немного полежав, он поднялся и достал из укромного местечка под патроном лампы последнюю ампулу и шприц. Он должен раскрыть тайну во что бы то ни стало.
III
День и ночь грохотали взрывы. Руины, оставшиеся от города, планомерно сравнивали с землей. Вслед за взрывниками появлялись бульдозеры и тяжелые катки: на месте прежнего города должен вырасти новый — здоровый, светлый, — так, во всяком случае, говорили.
Они жили впятером в подвале полуразрушенного дома. Похоже, что раньше здесь был склад — они нашли несколько мешков хлопка или другого похожего материала, чудом уцелевших от пожара. Из содержимого мешков они соорудили жалкие постели; ночами было довольно холодно, но об отоплении и речи быть не могло. Источниками света служили несколько свечей. А пищу они добывали во время коротких вылазок в зараженную радиоактивностью местность вокруг.
Их осталось только пятеро. Почти все время они сидели неподвижно, закутавшись в старые одеяла, и дремали. Разговаривали мало, а если разговор все же начинался, он сразу переходил в ссору. Все они были раненые, больные, облученные, и нервы у всех были как натянутая струна.
Им уже не раз приходилось менять пристанище. Бригады санирования, покончив с одной улицей, переходили на другую, и впереди шла цепь полицейских и солдат. Ибо события, предшествовавшие катастрофе, забыты не были. По транзисторному приемнику, принимавшему те несколько станций, в радиусе действия которых они находились, они слышали перечни разыскиваемых. Были там и их имена.
— Кто-то нас предал, — сказал Харди. Он сбросил с себя одеяла и заметался по комнате. — Только так я могу себе это объяснить. Иначе откуда они знают наши имена?
И он злобно посмотрел на Бена.
— Держи себя в руках, — одернул его Джонатан. — Что толку жалеть о том, чего не вернешь? В лужу мы сели все вместе.
Харди от него отмахнулся. Остановился перед Беном и сказал:
— Признайся: проболтался ты! Предупредил Барбару — и этого было достаточно, бонзы спаслись.
— Это же бессмыслица, — возразил Бен. — Тогда бы они смогли предотвратить разрушения. А разве они их предотвратили?
— А может, они и не хотели! — воскликнул Харди. — Может, то, что случилось, как раз их и устроило!
— Но ведь правительство теперь у нас новое! — перебила его Эдвиге.
Казалось, Харди с трудом сдержался, чтобы ее не ударить.
— Вот именно! — заревел он. — Мы ведь так замечательно все продумали: хотели сами сформировать правительство! Даже посты в нем распределили! И чем все кончилось? Мы не знаем, кто теперь наверху, но, судя по всему, новое правительство куда хуже старого!
— Не нужно на меня кричать, — сказала Эдвиге.
— Не ссорьтесь! — сказал Джонатан. — От этого нам лучше не будет. Сейчас нужно думать прежде всего о том, как нам спастись. Кто знает, может все у нас еще впереди!
— Ты неисправимый оптимист, — сказала Эдвиге. — Ты что, в самом деле думаешь, что мы когда-нибудь отсюда выберемся? Что, интересно, мы можем теперь сделать? Нам только и остается, что ждать, когда они нас найдут.
— Вы правы, внешне ничего не изменилось. — Джонатан встал и начал растирать окоченевшие руки. — Тон нового правительства почти такой же, как у прежнего. Но, может, именно в этом наш шанс. Если у нас и вправду будет строиться новое государство, то будет восстановлена и старая компьютерная система. А это по нашей части — как-никак мы специалисты. И у Бена по-прежнему сохранились те бумаги — перечень действий, ставящих под угрозу существование системы. Что бы вы ни говорили, я твердо убежден: когда-нибудь мы ими воспользуемся.
Джонатан стоял выпрямившись, с высоко поднятой головой, и Бену почудилось, будто перед ним пророк, который сквозь время и пространство прозревает далекое будущее. Но он знал, что пророков нет и ни в чем нельзя быть уверенным. Есть одни только шансы, и даже они ничтожны. Да, записи по-прежнему у него, в его нагрудном кармане, — он машинально положил на карман руку и услышал похрустывание бумаги. Но действительно ли записи эти представляют еще какую-нибудь ценность?
Они услышали, как кто-то спускается по лестнице — это был Франсуа, который сейчас нес вахту.
— По-моему, принимаются за нашу улицу!
Харди, который, совсем обессилев, опирался о стену, поднял голову. Глаза его неестественно блестели: у него был жар.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
